Артур Шницлер - Жена мудреца (Новеллы и повести)
Твой Эмиль".
Когда Берта прочла это письмо до конца, она еще некоторое время, выпрямившись, сидела на кровати. По гелу ее пробежала дрожь. Письмо это не поразило ее - она знала, что не могла ожидать ничего другого. Берта встряхнулась... Раз в месяц или в полтора... это великолепно! Да, на один день и на одну ночь... Тьфу! Тьфу!.. И как он боится, что она переедет в Вену... И в заключение эта приписка, будто он рассчитывал, так сказать, издали воздействовать на ее чувственность, ведь это единственное, что их соединяет... Ах, тьфу, тьфу!.. До чего она дошла! Ей становится тошно, тошно!.. Одним прыжком она встает, одевается... Ну, а что же дальше?.. Все кончено, кончено, кончено! У него нет времени для нее, совершенно нет времени!.. С осени - раз в полтора месяца на одну ночь... Да, сию минуту, сударь, с удовольствием соглашаюсь на ваше лестное предложение, я не желаю для себя ничего лучшего! Я буду по-прежнему прозябать в этом городишке, давать уроки, тупеть... Вы будете по-прежнему играть на скрипке, кружить голову женщинам, путешествовать - богатый, знаменитый и счастливый, - а раз в месяц или в полтора я должна проводить одну ночь в какой-то грязной комнате, куда вы приводите женщин с улицы, в постели, где многие, многие лежали до меня... тьфу, тьфу, тьфу!.. Быстрее собраться и идти к фрау Рупиус... Анна больна, тяжело больна, - что мне до всего остального?
Прежде чем уйти, она прижала к сердцу своего малыша, и ей вспомнилась фраза из письма: "Здесь, где родился твой ребенок, ты дома..." Да, это так, но он сказал это не потому, что это правда, а лишь для того, чтобы избежать опасности видеться с нею чаще, чем раз в полтора месяца.
Довольно, прочь... Почему же она не дрожит за фрау Рупиус? Она уже знает, что той вчера вечером было лучше. Где же письмо?.. Она его снова машинально сунула за корсаж.
Офицеры сидели перед кафе и завтракали; мундиры у них были покрыты пылью: они только что вернулись с ученья. Один из них посмотрел на Берту, это был еще юнец, видимо, недавно прибывший в полк... Пожалуйста, сударь, я всецело к вашим услугам, в Вене я занята только раз в месяц или в полтора... пожалуйста, скажите только, когда вам угодно...
Дверь на балкон была открыта, на перилах висело красное бархатное покрывало с рояля. Ну, по-видимому, все опять в порядке, иначе разве висело бы покрывало на балконе?.. Конечно! Итак, без всяких опасений - вперед.
Горничная открывает дверь. Берте не надо спрашивать: в широко открытых глазах девушки - выражение такого ужаса и растерянности, какое может вызвать только зрелище мучительной смерти. Берта входит в гостиную, дверь в спальню широко открыта.
Отодвинутая от стены, посреди комнаты стоит кровать, вокруг нее пусто. В ногах у больной сиделка, она очень устала, голова ее склонилась на грудь, у изголовья сидит в кресле на колесах господин Рупиус. В комнате так темно, что Берта, только подойдя совсем близко, может ясно разглядеть лицо Анны. Она, кажется, спит. Берта подходит ближе. Она слышит дыхание Анны, равномерное, но невероятно частое, никогда она не слыхала, чтобы человек так дышал. Теперь Берта чувствует, что глаза обоих присутствующих устремлены на нее. С минуту она удивляется, что ее так просто впустили, затем догадывается, что теперь всякие меры предосторожности излишни: здесь все кончено.
Вдруг еще. пара глаз устремляется на Берту. Сама фрау Рупиус подняла веки и внимательно посмотрела на подругу. Сиделка уступила место Берте и вышла в соседнюю комнату. Берта села и придвинулась ближе. Она увидела, как Анна медленно протянула ей руку, и Берта схватила ее.
- Милая фрау Рупиус, - сказала она. - Теперь вы чувствуете себя гораздо лучше, правда? - Она поняла, что опять сказала что-то неуместное, но это уже не могло ее удивить. Так суждено было ей при встречах с этой женщиной, до последнего часа.
Анна улыбнулась, она выглядела бледной и юной, как девушка.
- Благодарю вас, милая Берта, - сказала она.
- Но, милая, милая Анна, за что же? - Берта едва сдерживала слезы. Но ей вместе с тем очень хотелось знать, что, собственно, произошло.
Наступило долгое молчание. Анна снова закрыла глаза и, казалось, уснула, господин Рупиус сидел неподвижно. Берта смотрела то на больную, то на него. Она думала: во всяком случае, я должна подождать. Что сказал бы Эмиль, если бы Берта вдруг умерла? Он все-таки немного огорчился бы при мысли: та, которую я несколько дней тому назад держал в объятьях, теперь гниет в земле. Он даже поплакал бы. Да, в этом случае он поплакал бы... хотя вообще он такой жалкий эгоист... Ах, куда опять унеслись ее мысли? Разве не держит она еще руку подруги в своей руке? О, если бы она могла ее спасти!.. Кто теперь в худшем положении: та, которой суждено умереть, или она, так гнусно обманутая? И весь этот обман понадобился ради одной ночи?.. Ну, это еще слишком громко сказано! Ради одного часа - так унизить ее, так раздавить, - разве это не бессовестно, не подло?.. Как она ненавидит его, как ненавидит! Пусть бы он провалился на своем последнем концерте, пусть бы все его высмеяли, и ему пришлось бы краснеть, и во всех газетах было бы напечатано: Эмиль Линдбах человек конченый, совершенно конченный. И все его любовницы скажут: "Что мне за дело до него! Какой-то незадачливый скрипач!.." Да, тогда он вспомнит о ней, о единственной женщине, любившей его с детства, искренне любившей его... а он так подло обошелся с нею!.. Тогда он вынужден будет вернуться к ней, просить у нее прощения. И она скажет ему: "Вот видишь, Эмиль, вот видишь..." Но ничего лучшего ей в голову не приходит... Опять она думает о нем, всегда только о нем, а здесь умирает женщина, и она, Берта, сидит у нее на кровати, а этот молчаливый человек - муж умирающей... Такая тишина здесь, только с улицы через раскрытую дверь на балкон сюда доносится смешанный шум: людские голоса, грохот колес, звонок велосипедиста, стук сабли, волочащейся по мостовой, ко всем этим звукам примешивается щебетанье птиц, но все это так далеко, так не соответствует тому, что происходит здесь...
Анна забеспокоилась, она поворачивает голову то туда, то сюда, часто, быстро, все быстрее... Чей-то голос позади Берты тихо произносит: "Начинается". Берта обернулась. Это сказала сиделка; у нее веселое лицо, но теперь Берта замечает, что такое выражение означает не веселость, а лишь неизменную решимость не выдавать своей скорби, и она находит это лицо невыразимо ужасным... Как она сказала?.. "Начинается"... Да, как концерт или театральное представление... И она вспомнила, как у ее постели тоже произнесли однажды это слово, когда у нее начинались роды.
Анна вдруг широко открыла глаза, устремила взгляд на мужа и очень внятно сказала, тщетно пытаясь приподняться:
- Только тебя, только тебя... поверь мне, тебя одного я... - Последнее слово нельзя было разобрать, но Берта угадала его.
- Я знаю, - сказал Рупиус.
Он нагнулся и поцеловал умирающую в лоб. Анна обвила его обеими руками, он прильнул губами к ее глазам. Сиделка опять вышла. Вдруг Анна оттолкнула мужа, она больше не узнавала его, она впала в беспамятство. В испуге Берта поднялась, но осталась стоять у постели. Господин Рупиус сказал ей:
- Теперь уходите. - Она медлила. - Уходите, - строго повторил он.
Берта поняла, что должна уйти. На цыпочках удалилась она из комнаты, как будто шум шагов мог еще нарушить покой Анны. Когда она вышла в переднюю, то увидела доктора Фридриха, он снимал пальто, переговариваясь с молодым врачом, младшим врачом больницы. Он не заметил Берту, и она услыхала, как он сказал:
- В любом другом случае я должен был бы донести об этом, но раз дело так складывается... Кроме того, это был бы ужасный скандал, и бедный Рупиус пострадал бы больше всех, - Тут он увидел Берту. - Здравствуйте, фрау Гарлан.
- Скажите, господин доктор, что у нее, в сущности? Доктор Фридрих бросил взгляд на младшего врача; затем ответил:
- Заражение крови. Вы знаете, сударыня, что иногда умирают от пореза пальца, не всегда удается найти очаг воспаления. Это большое несчастье... да, да. - Он направился в комнату, ассистент последовал за ним.
Берта, ошеломленная, вышла на улицу. Что означают услышанные ею слова? Донести? Скандал? Не отравил ли сам Рупиус свою жену? Нет, что за чепуха! Но с Анной что-то сделали, это несомненно. И это каким-то образом связано с ее поездкой в Вену - ведь она заболела на следующую же ночь... Берте вспомнились слова умирающей: "Только тебя, тебя одного я любила!" Разве эти слова не прозвучали, как мольба о прощении... Только тебя любила, но с другим... Конечно, у нее был любовник в городе... Ну, и что же дальше?.. Да, она хотела уехать и все-таки не сделала этого... Как она сказала тогда на вокзале: "Мне пришлось принять другое решение..." Да, вероятно, она распрощалась с любовником в Вене и здесь - отравилась?.. Но почему же, если она любила только своего мужа? И она не лгала! Конечно, нет! Берта ничего не могла понять...
Почему она ушла от Рупиусов?.. Что ей делать теперь?.. Она слишком взволнована, чтобы чем-нибудь заняться. Она не может пойти ни домой, ни к родственникам, ей необходимо вернуться туда... А если бы сегодня пришло другое письмо от Эмиля, неужели и тогда Анна умерла бы?.. Право, она теряет рассудок... Одно не имеет никакой связи с другим, и все-таки... почему она не может отделить одно от другого?
