Эйлин Гудж - Две сестры
Внутри нее что-то дрогнуло.
— Пойдем в постель, — прошептала она.
Олли изо всех сил постарался не выдать своего нетерпения.
— Ты уверена?
— Дома никого нет. Никто не узнает. — Она взяла его за руку и осторожно потянула за собой в спальню.
Ей не пришлось тащить его силой.
Если Керри-Энн ждала, что он набросится на нее с неуемной страстью двадцати-с-чем-то-летнего юноши, то была приятно разочарована. Несмотря на нехватку опыта, Олли отнюдь не был новичком в искусстве любви. Он не спешил, наслаждаясь каждым мгновением их близости. «Словно печет изысканный торт, — мелькнула у нее шальная мысль. — Сахар, немножко специй, и получается такая вкуснятина, что пальчики оближешь!» В памяти Керри-Энн всплыли строчки из давно забытой детской книжки, и она улыбнулась про себя, нежась в его объятиях, подставляя себя его легким и невесомым поцелуям, которыми он покрывал все ее тело.
Кончиком языка он провел по вытатуированной розе, которая вилась по ее плечу к шее, а потом склонился над ней и поцеловал в грудь, лаская сосок языком и касаясь ее рукой внизу. Дрожь удовольствия пробежала по ее телу до самых кончиков пальцев ног. Она негромко застонала и потянулась к нему, чтобы сделать и ему приятное, но он бережно отвел ее руку в сторону.
— Нет, — прошептал Олли, напоминая ей о том, что в этом смысле он оставался еще юнцом — чувствительным спусковым крючком со слабым нажатием. Но от этого она лишь ощутила прилив нежности к нему. Он не собирался жадничать и хотел получить свое только после того, как доставит удовольствие ей.
В памяти у Керри-Энн, подобно перетасованной колоде карт, всплыли обрывки воспоминаний о мужчинах, которые были у нее до Олли: недолгие романы или даже встречи на одну ночь, какой-нибудь безликий персонаж, которого она вела к себе домой после очередного обильного возлияния в барах. Их было слишком много, чтобы сосчитать, но в сумме они давали большой голый ноль. Нет, даже меньше ноля. Потому что после каждого бессмысленного совокупления ей казалось, что из некоего целого, каким она была когда-то, вычиталась еще одна частичка — частичка ее души, пока не осталось ничего. Пока она не стала чувствовать себя опустошенной, ненужной, как и этот небрежный и механический секс.
Олли же заставил ее ощутить себя рожденной заново. С ним она не чувствовала себя уцененным манекеном на дешевой распродаже. Уже по тому, как он прикасался к ней, трепетно и с вожделением, она поняла, как много значит для него.
Керри-Энн отплатила ему тем же, нежно целуя и гладя его. За мочками ушей. В изгибах локтей. В уязвимых местах, где подмышки соединялись с грудной клеткой и где кустились жесткие волосы, торча в разные стороны, как и на голове. В пятки. Она обратила внимание на то, что у него вытянутые ступни с длинными пальцами. У Олли было сложение бегуна на длинные дистанции, когда каждая четко очерченная мышца предназначена для достижения максимальной скорости и эффективности движения. Бегуна, который, однако же, никуда не торопится, не стремится первым пересечь финишную черту.
Сначала он вознес ее на вершину наслаждения с помощью пальцев. И этого она тоже никак не ожидала — того, что он окажется столь сведущим в таких вопросах. Она все еще взлетала на качелях удовольствия, когда он вошел в нее. Через несколько минут она кончила еще раз, на этот раз вместе с Олли.
А потом он скатился с нее, но не с удовлетворенным вздохом, а с каким-то мальчишеским всхлипом.
— Боже! О Боже! Невероятно. — Он улыбнулся, глядя на Керри-Энн. — Ты — просто чудо, и даже не догадываешься об этом.
Она вдруг ощутила себя уязвимой и ранимой, посему укрылась за примитивной шуткой:
— Ага, чудо. В перьях.
— Нет, ты и вправду так думаешь? Серьезно? — Он приподнялся, опираясь на локоть и глядя на нее с таким видом, словно не верил своим ушам.
— Ты хочешь убедить меня в обратном?
Она видела, как он пытается подобрать нужные слова, чтобы объяснить ей, что творится в его душе, — эмоции сменяли друг друга на его открытом лице, как перистые облака в бескрайнем небе, — и вот он наконец сдался и выдохнул:
— Ты — само совершенство.
И она поверила.
* * *Собрания проводились по понедельникам, средам и пятницам в католической церкви, стоящей на углу улиц Уортер и Харборвью. Обычно Керри-Энн подвозил кто-нибудь из ее товарищей по программе «Двенадцать шагов». Чаще всего это был Большой Эд. На своем огромном «Харлее» он предпочитал ездить без шлема, так что концы его банданы трепетали на ветру вместе с волосами, завязанными в конский хвост. Иногда за ней заезжала ее спонсор, Луиза, или отставной флотский офицер по прозвищу Адмирал. На лице Керри-Энн всегда появлялась улыбка, когда он подруливал к ее крыльцу на своей ярко-желтой малолитражке, словно самый старый ребенок в мире на педальном автомобильчике. Рей, амфетаминщик, которому тоже случалось подвозить ее, сдался и пал жертвой своей порочной привычки, как и многие до него.
Войдя в церковь, Керри-Энн спускалась по короткой лестнице в подвал, в комнату с низким потолком, пол в которой был выстлан потертым зелено-коричневым линолеумом, а над головой трещали лампы дневного света. Здесь, на раскладном металлическом стуле, она проводила час или чуть больше в обществе нескольких десятков людей, потягивающих дрянной кофе и выслушивающих истории, которые рассказывали им незнакомцы.
Истории эти, впрочем, разнились только в деталях. Здесь была молодая мамаша, которая, накачавшись амфетаминами, выехала задним ходом на улицу и едва не задавила своего четырехлетнего сына, оставив его калекой на всю жизнь. А отставной пилот пассажирского авиалайнера променял на кокаин все — жену, детей, работу, сбережения, — пока в один прекрасный день не обнаружил, что у него не осталось ничего, кроме старенького «рейндж-ровера». Бывшая королева красоты пошла по стопам матери Керри-Энн: ее дети были переданы на попечение государства, когда ее упекли в тюрьму за торговлю наркотиками. Здесь собирались люди, на первый взгляд, очень разные, которых тем не менее соединяла незримая, но крепкая цепь — все они побывали на темной стороне жизни и сумели вернуться обратно.
В свои первые недели воздержания Керри-Энн старалась держаться в тени. Ей не хотелось рассказывать о себе перед собравшимися, но со временем она обнаружила, что исповедь дается ей все легче. Эти люди, при всей их внешней непохожести, стали для нее, в некотором роде, семьей, кланом. Она могла рассказать им то, чего никогда не рассказала бы никому другому, зная, что увидит лишь их понимающие кивки, а не осуждающие взгляды. В этой комнате она не боялась ни испытать стыд, ни натолкнуться на жалость. Здесь сочувствие приберегали для тех, кто сидел раньше на стульях, которые сейчас оставались пустыми.
Вечером следующего после судебного заседания дня, болезненные воспоминания о котором отчасти сгладил Олли, Керри-Энн встала и заняла свое место на подиуме перед группой из сорока с чем-то человек. Откашлявшись, она заговорила.
— Привет, меня зовут Керри-Энн. Я — наркоманка…
В сотый раз излагая свою историю, она вдруг поняла, что еще одна потерянная ею частичка себя вернулась на место. Не имело значения, как часто она выступала на таких вот собраниях. Всякий раз здесь появлялись новые люди, которые еще не слышали ее историю, и в их печальных и понимающих взглядах, равно как и в мудрости старожилов, она черпала так необходимые ей силы. «Ты не одна, — говорили эти глаза. — Мы с тобой». Родители, мужья, жены, братья, сестры — все те, кто стал чужим своим родным и близким из-за собственной страшной, пагубной привязанности. Иногда им удавалось воссоединиться со своими любимыми, иногда — нет. Но лозунг всегда оставался неизменным: «Никогда не бывает слишком поздно. Верь и сражайся».
На этот раз, когда она обвела взглядом разношерстную компанию, собравшуюся в комнате, ее вдруг охватило чувство, очень похожее на любовь. Здесь была самоуверенная и дерзкая рыжая Сью, которая не употребляла наркотики вот уже двадцать лет и которая считалась неофициальной хозяйкой этих собраний. Большой Эд в своей усеянной заклепками кожаной жилетке, с татуировками, покрывающими чуть ли не каждый дюйм его огромной туши весом в двести восемьдесят фунтов. Девон, бывшая администратор, способная одновременно рассмешить вас до колик и довести до слез своими рассказами о том, как пыталась выжить в корпоративном мире, совмещая работу с приемом наркотиков. Маленький, с лицом, похожим на свиной пятачок, Коротышка, потерявший во Вьетнаме ногу, но отнюдь не чувство юмора. А рассказанная спонсором Керри-Энн, Луизой, «футбольной мамашей» троих молодых отпрысков, история ее позора, когда заначка вывалилась у нее из сумочки прямо на родительском собрании на глазах у остальных мамочек, неизменно вызывала сдержанный смех и сочувственные восклицания.
