Пятая колонна. Рассказы - Эрнест Миллер Хемингуэй
– Твоя очередь в ванную следующая, – сказал я Элу, который разглядывал комнату.
– Здесь симпатично, – сказал он. – Откуда ветчина?
– Мы ее купили у интенданта одной бригады, – сказала Манолита. – Смотрите, какая она нежная.
– Кто это – мы?
– Мы с ним, – сказала она, кивая на английского корреспондента. – Правда он милый?
– Манолита очень любезна, – сказал англичанин. – Надеюсь, мы вас не стесняем?
– Ничуть, – сказал я. – Возможно, позднее мне захочется поспать, но это будет еще не скоро.
– Мы можем перейти в мой номер, – сказала Манолита. – Вы ведь не сердитесь, Генри?
– Конечно, нет, – сказал я. – А кто эти товарищи, которые бросают кости?
– Не знаю, – сказала Манолита. – Они пришли мыться, а потом остались поиграть в кости. Все были очень милы. Вы уже знаете мою плохую новость?
– Нет.
– Это ужасно. Помните моего жениха, который служил в полиции и поехал в Барселону?
– Да, конечно.
Эл вошел в ванную.
– Ну так вот, его убили в случайной перестрелке, а он так и не выправил мне документы, хоть обещал, и сегодня я слышала, что меня собираются арестовать, а у меня в полиции нет никого, к кому я могла бы обратиться за помощью.
– За что арестовать?
– За то, что у меня нет документов; они говорят, что я все время трусь среди вас и среди людей из бригад, поэтому я, наверное, шпионка. Если бы мой жених не подставился под пулю, все было бы в порядке. Вы мне поможете?
– Конечно, – сказал я. – Ничего с вами не случится, если вы ни в чем не виноваты.
– Может, мне лучше остаться с вами – для верности?
– Чтобы я тоже влип, если за вами что-то числится?
– Значит, мне нельзя остаться у вас?
– Нет. Начнутся неприятности – позвоните мне. Я никогда не слышал, чтобы вы кому-нибудь задавали вопросы, касающиеся военных действий. Думаю, вы чисты.
– Я действительно чиста, – сказала она и добавила, отвернувшись от англичанина и склонившись к моему уху: – Как вы думаете, а с ним мне можно остаться? Он-то в порядке?
– Откуда мне знать? – сказал я. – Я его первый раз вижу.
– Все-таки вы сердитесь, – сказала она. – Давайте не будем сейчас об этом думать, а лучше пойдем обедать, и пусть всем будет хорошо.
Я подошел к игравшим.
– Вы пойдете обедать?
– Нет, товарищ, – не поднимая головы, ответил тот, который как раз бросал кости. – Хотите сыграть?
– Я хочу есть.
– Мы вас тут дождемся, – сказал другой игрок. – Ну, давай, бросай, я ставлю.
– Разживетесь деньжатами – тащите их сюда, сыграем.
Кроме Манолиты в комнате находился еще один знакомый мне человек. Он был из Двадцатой бригады, и это он заводил патефон. Это был венгр, но грустный венгр, не из тех, что вечно веселятся.
– Salud camarade, – сказал он. – Это летчики, которые служат здесь по контракту. Наемники… Зарабатывают по тысяче долларов в неделю. Они воевали на Теруэльском фронте, теперь прибыли сюда.
– А в мой номер как они попали?
– Один из них вас знает. Но сейчас ему пришлось уехать на аэродром. За ним прислали машину, когда игра уже началась.
– Рад, что вы заглянули, – сказал я. – Приходите в любое время и чувствуйте себя как дома.
– Я пришел послушать новые пластинки, – сказал он. – Вам не мешает?
– Нет. Все хорошо. Выпейте.
– Я лучше съем кусочек ветчины, – сказал он.
Один из игроков подошел и отрезал ломтик себе.
– Вы не видели тут парня… Генри, хозяина этой комнаты? – спросил он меня.
– Это я.
– О, – сказал он. – Простите. Не хотите сыграть?
– Позже, – сказал я.
– Ладно, – сказал он и, набив рот ветчиной, гаркнул: – Эй ты, дегтярь[95] гребаный, бросай так, чтобы кости отскакивали от стенки!
– Тебе-то уже все равно ничего не поможет, товарищ, – проворчал человек, бросавший кости.
Эл вышел из ванной. Теперь он был весь чистый, только вокруг глаз остались круги въевшейся грязи.
– Сотри полотенцем, – сказал я.
– Что стереть?
– Посмотри на себя в зеркало.
– Оно совсем запотело, – сказал он. – Да и черт с ним. Главное – я чувствую себя чистым.
– Пошли есть, – сказал я. – Идем, Манолита. Вы не знакомы?
Я заметил, как она окинула Эла взглядом.
– Рада познакомиться, – сказала Манолита.
– Очень здравая, я считаю, идея, – сказал англичанин. – Давайте пойдем поедим. Но где?
– Они что, в крэпс играют? – спросил Эл.
– А ты разве не заметил, когда вошел?
– Нет, – ответил он. – Я только на ветчину смотрел.
– Да, в крэпс.
– Вы идите ешьте, – сказал Эл. – А я здесь останусь.
Когда мы выходили, шестеро сидели на полу, а Эл Вагнер подходил к столу, чтобы отрезать себе ветчины.
Я успел услышать, как один из летчиков спросил:
– Вы в каких войсках служите, товарищ?
– В танковых.
– Говорят, от них теперь никакого толку, – сказал летчик.
– Мало ли что болтают, – ответил Эл. – Что это у вас там? Кости?
– Хотите взглянуть?
– Нет, – сказал Эл. – Я хочу сыграть.
Мы спустились в холл – я, Манолита и высокий англичанин – и обнаружили, что все остальные уже ушли в ресторан «Гран-Виа». Венгр остался в очередной раз слушать новые пластинки. Те двое, с которыми я снимал кино, уже поели и, вернувшись домой, продолжали чинить камеру. Я хотел есть, а еда в «Гран-Виа» была паршивая.
Ресторан находился в цокольном этаже, чтобы попасть в него, нужно было пройти мимо часового, потом через кухню и вниз по лестнице. Заведение было мутным.
В меню значились пшенный суп, желтый рис с кониной и на десерт – апельсины. Еще там значился турецкий горох с колбасой, который, по общему мнению, был отвратительным, но он закончился. Все журналисты собрались за одним столом, за другими сидели офицеры и девушки – завсегдатаи бара Чикоте, служащие цензорского ведомства, которое располагалось тогда в здании телефонной станции напротив, и разные неизвестные мне граждане.
Владел рестораном какой-то анархистский синдикат, и на всех винных бутылках там были этикетки королевских винных погребов с датой закладки. По большей части вино было таким просроченным, что либо отдавало пробкой, либо просто выдохлось или прокисло. Этикетку не выпьешь, и я забраковал три бутылки, прежде чем нам наконец принесли более-менее годную для употребления. Пришлось поскандалить.
Официанты ничего не смыслили в вине, они просто брали первую попавшуюся бутылку, а там уж – как вам повезет. Они отличались от официантов бара Чикоте, как черное от белого. Здешние были наглыми, избалованными чаевыми и всегда имели в запасе особые, не входящие в меню блюда вроде омара или цыпленка, за которые драли втридорога. Но все эти деликатесы тоже закончились к моменту нашего появления, так что пришлось довольствоваться супом, рисом и апельсинами. Это место всегда злило меня, потому что официанты являли собой банду бесчестных спекулянтов, и поесть здесь – особенно если заказывал особое блюдо – обходилось так же дорого, как в Нью-Йорке в «21»[96] или в «Колони».
Мы сидели за бутылкой вина, которое было разве что не настолько плохим, чтобы его невозможно было пить и чтобы