Юлия Жадовская - В СТОРОНЕ ОТ БОЛЬШОГО СВЕТА

- Вон Анфиса-то Павловна надсаждается! Она сама надеялась, да где же? куда ей генеральшей быть! уж наша-то настоящая генеральша, король-барыня! Только поздненько надумала замуж-то выйти. Ох, грехи людские! о душе бы лучше подумать…

Я была в совершенном недоумении и пошла проведать Анфису.

Она сидела, одетая в кисейное платье, и плакала.

- О чем вы плачете? - спросила я ее.

- Вот вам и гаданье! - вскричала она, - нагадали хорошо! Вот вам и свадьба! Радуйтесь!

- Да я беды еще не вижу.

- То-то, молоды вы! Теперь уж Татьяна Петровна не та будет, вспомните меня. Прежде у нее были вы да я на первом месте, а теперь уж ей не до нас, - теперь своя забота. До сих пор только ей надо было угождать, а теперь ей-то угодите да и дядюшке-то. Вот поживите, так увидите, что я правду говорю… Да что вы это не одеваетесь? Ведь сейчас приедут. Прислали человека из церкви, чтобы все приготовить. И дворня уж собралась поздравлять; вон все ждут у крыльца.

Вы оденьтесь получше, - прибавила она, махая себе в лицо платком, чтобы освежить заплаканные глаза.

Мне стало жаль ее; я видела, что у нее разбилась последняя надежда, что блестящая мечта ее рассыпалась прахом. Я подумала, что, может быть, в жизни она ни от кого не видала нежного участия, искренней ласки, что оттого она и сама такая сухая…

- Успокойтесь, все пойдет хорошо, еще, пожалуй, и лучше прежнего, - сказала я.

- Эх, полноте-ка! - отвечала она раздражительно, - что пустяки-то говорить, одевайтесь лучше, а то не поспеете поздравить.

Только что успела я надеть свое парадное белое платье, как вбежала одна из горничных и, запыхавшись, проговорила: "Уж подъехали!".

Мы с Анфисой сошли вниз и прошли в гостиную доживаться молодых, принимавших поздравления дворни.

Наконец они вошли. Для меня было что-то чрезвычайно неловкое в этом поздравлении; я пробормотала его кой-как и была радехонька, когда Татьяна Петровна прервала его поцелуем и словами:

- И тебя поздравляю с новым дядюшкой, старайся снискивать его расположение, от этого будет зависеть для тебя многое. Вот, Анфиса, - прибавила она, - теперь мы нашли с тобой хозяина и покровителя, а я друга, который, надеюсь, до конца будет любить меня. Десять лет я привыкла считать его за родного и благодарю судьбу, что она наконец соединила меня с ним.

Анфиса Павловна отвечала приличными фразами. Дядюшка, еще вчера мне посторонний, наградил меня родственным поцелуем и сказал шутя:

- А вы, сударыня, теперь… о, смотрите! ведь дяди ворчуны, строгие! Я буду за вами глядеть, чтоб какие-нибудь этакие усики не соблазнили… Ведь огонек, огонек!.. Татьяна Петровна вас побаловывает.

Шутки эти мне не совсем понравились, и я ничего не отвечала.

За обедом пили шампанское. На другой день послали в город к знакомым с извещениями о бракосочетании тетушки и с приглашениями на обед, назначенный через неделю.

VI

Отпировав свою свадьбу обедом, на который съехались большею частью люди пожилые, служащие со своими супругами, - девиц не было ни одной, а потому дело обошлось без танцев и музыки, - молодые зажили жизнью однообразною и мирною.

Новый дядюшка стал заниматься хозяйством; сперва он советовался с тетушкой, но вскоре она отдала все на его волю. Не знаю, как он распоряжался хозяйством, только Степанида Ивановна стала вздыхать и охать о грехах людских громче и чаще прежнего. И когда я спросила однажды о причине ее вздохов, она сказала:

- Ну, матушка, уж теперь другие порядки завелись…

- Какие же?

- Да уж все не по-прежнему. Мужикам стало тяжеленько, оброку прибавили. Видно, отошла коту масленица. И управителю-то хвост прижали, сменяет сам-то.

В другой раз она вошла ко мне, пылающая гневом.

- Как бы моя была воля, так взяла бы я этих девок да уж так бы отодрала, - вскричала она.

- За что же? - спросила я.

- А за то, чтобы они, прости Господи, как бесы не вертелись перед барином. А ему-то с седыми волосами, как не стыдно!

- Может ли быть! давно ли женился!

- Эх, матушка, да что он, по любви что ли женился! Ведь у него только и есть, что эполеты-то на плечах трясутся. Что ему не жениться-то? Этакое именье! Как сыр в масле катайся. А наша-то ведь ничего не видит, он ее в глазах проведет. Ведь это, Евгения Александровна, ее бес смутил! Нуте-ка, в этакие годы замуж идти!

- А кто говорил, что она настоящая генеральша?

- Ну, да она, конечно, барыня еще свежая, да все не след бы выходить. Жила бы себе одна-то, как у Христа за пазушкой. И люди-то бы были довольны, и сама покойна…

Наступил август. Дни стали короче, ночи темнее и звездистее.

Татьяне Петровне понадобилось съездить в город на несколько дней. Она взяла с собой горничную и Анфису; меня оставила дома с новым дядюшкой, потому что поехала в коляске, где можно было поместиться только троим. В карете ехать отсоветовал ей муж по случаю рабочей поры, чтобы меньше забирать людей. Татьяна Петровна в карете ездила всегда с форейтором.

На другой день после их отъезда, мне было как-то странно и неловко обедать вдвоем с дядюшкой. Я не только не умела приняться снискивать его расположение, но этот совет, повторявшийся довольно часто теткой, отнимал у меня всякую возможность быть с ним любезной. Я боялась сказать ему ласковое слово из страха, что он подумает, что я стараюсь снискивать его расположение. Эта мысль оскорбила бы меня. Поэтому на все его шуточки я или молчала, или отвечала односложно. Я думала, что он рассердится; однако после обеда он наградил меня довольно нежным поцелуем. Я отправилась гулять, а после прогулки до вечернего чаю просидела в своей комнате.

После чаю, когда уже почти стемнело, я вышла на балкон. Вечерний ветерок доносил до меня сильный запах флоксов, зарница сверкала вдали из темной тучи, а звезды ярко светили надо мной в глубине вечернего неба.

Мне было очень грустно. В моих мыслях и чувствах было что-то смутное, неопределенное; какой-то туман падал на жизнь; не было ни одной цели, ни одной привязанности, которой бы я могла посвятить душевные силы. Я видела ясно, что судьба проведет меня околицей, помимо общества и света, и что жизнь моя пройдет без борьбы, без животворных ощущений, мороком, - как говорит Степанида Ивановна, - что ни один, может быть, дружеский голос не раздастся близ меня в тяжелые минуты уныния. Я с ужасом подумала, что, может быть, со временем я сделаюсь чем-то вроде Анфисы, - также завяну и очерствею душой. Но в то же время мне казалось это почему-то невозможным; против этого вопияло мое молодое, полное желаний и надежд сердце.

Сзади меня послышались тяжелые шаги, и в полумраке показалась полная фигура дяди.

- Ты что тут делаешь? - спросил он меня. - А? что ты тут сделаешь, плутовка?

- Ничего, сижу и наслаждаюсь чудесною ночью.

- А ты это что от меня все бегаешь? Не посидишь со мной? Что я, медведь что ли какой? не бойся, не укушу… Нет что бы приласкать дядю - точно коза дикая.

- Я не умею ласкаться.

- Ну так я тебя научу. Хочешь?

И он сел со мной рядом… Я невольно отодвинулась. В тоне его голоса было что-то неприятное.

- Куда отодвигаешься? Сядь поближе. Да что ты, ненавидишь что ли меня?

- Что за странная мысль пришла вам в голову!

- Да уж видно так. Ну-ка, докажи противное, поцелуй меня.

Я подставила ему свое лицо.

- Да ты хорошенько, вот так! - и он звонко чмокнул меня. - А ты будь ласкова ко мне, глупенькая, - продолжал он, - тогда я буду хорош, буду утешать, баловать тебя. Что тетушка-то твоя, много ли доставила тебе удовольствий? А я буду тебя и в театр, и на балы возить.

- Зачем! не нужно…

- Как не нужно! Молоденькой девочке нельзя, чтоб не хотелось повеселиться…

Он погладил меня по голове.

- Видишь, какая у тебя коса славная, точно шелковая. - Потом охватил своею мощною рукой мою шею и прибавил со странным выражением: - Возьму да и задушу!..

- Вот вы, так видно, ненавидите меня, - сказала я, отшучиваясь, - что задушить хотите.

- Вот и ошиблась! Ах ты глупенькая! Да ты разве не видишь, что уж я давно на тебя только смотрю… А ты все от меня да от меня!

- А задушить хотите!

- Это от любви. Ты ничего не понимаешь: когда любишь, так и хочется проглотить!

- Странная любовь! - сказала я смеясь.

- Что ж? тебя славно проглотить: ты молоденькая, нежненькая.

- Что за нелепости говорит он? - подумала я и ничего не сказала.

- А хочется тебе замуж? Мечтаешь, я думаю, фантазии создаешь? Ну-ка, скажи, какой твой идеал-то: белокурый или черноволосый? Военный или статский?

- Нет у меня идеала никакого!

- Вздор, не поверю! Что ж ты, влюблена что ли? А? Скажи-ка мне, в кого ты влюблена?

- Не влюблена я!

- Сердчишко-то бьется? не притворяйся. Ох, ведь от вашей братьи-девчонок правды не скоро добьешься! Не велики птички, а скрытности бездна.

- Вольно же вам видеть скрытность и хитрость там, где нет.

- Толкуй-толкуй себе, а я, матушка, уж старый воробей, женщин-то хорошо понимаю.