Джон Апдайк - Переворот

— Никакого несчастного случая тут не было.

— Я унаследовал от моей матери дар предвидения, возможно, несчастный случай скоро произойдет, — ответил Эллелу и только собрался сочинить басню, которая расположила бы к нему охранника, как понял, что знает его. — Вадаль! — воскликнул Эллелу. — Вадаль, копатель колодцев, ты что, забыл своего слугу? Мы познакомились на севере Хулюля, в Рамадане, и вместе гнали из страны проникших к нам американцев.

Вадаль смотрел на меня из-под капюшона бурнуса с возрастающим подозрением и положил руку на ружье в караульной будке.

— Я помню много дыма и неразберихи, — сказал он. — И как мою Кутунду забрали у меня.

— Кутунду, которая была тебе ни к чему, которую ты отобрал у другого и которую, в свою очередь, отобрал у меня человек, который долго ее не продержит. Ты эксплуатировал ее, потому что тебя самого эксплуатировали. Пропусти меня, Вадаль, и мы учиним суд над этими осквернителями и эксплуататорами. Тут достаточно горючего для большого дыма.

Он все еще пытался восстановить в памяти, кто я, — так путешественник, выйдя из тени палатки, смотрит сощурясь и пытаясь понять, что перед ним — мираж или гора.

— Ты говорил, что ты Эллелу, — сказал он, — и плохо работал лопатой.

— Я плохо работал, потому что ты выбирал неподходящие места для рытья колодцев. Но сейчас чутье тебя не подвело. Как ты сюда попал? Сколько времени это место существует? Кто дает капитал и кто поставляет специалистов? Кто тут управляющий, кто президент компании?

— Мы никогда его не видели и никогда не спрашивали, — сказал Вадаль по-прежнему недружелюбно, прижав к себе ружье. Сквозь прореху в бурнусе я увидел его вяло лежавший член. — Он нас кормит и платит нам, и ничего больше не нужно. Он дает людям заработать и увеличивает валовой национальный продукт. Еще несколько колодцев, и мы станем второй Ливией, вторым Оманом.

— Второй Байонной, вторым Галвестоном, — сказал Эллелу. И скомандовал: — Пропусти меня в этот ад.

Вместо того чтобы послушаться, Вадаль замахнулся ружьем, словно собираясь ударить прикладом. Счастье от возможности воздать за старую воображаемую обиду осветило его угрюмое лицо, но тут по трескучему, усеянному мусором проулку незаметно подкатил серый «мерседес», и Вадаль опустил ружье. Эллелу жестом дал понять, чтобы машина ехала дальше, и повернулся спиной к охраннику: у него родился более фантастический план, чем проникновение с помощью грубого принуждения.

Он вернулся на улицы этого нового мира, названного его именем, в парикмахерские и магазины мелочей, склады с дешевой мебелью и магазины «За пять и за десять», в бары и конторы по продаже недвижимости, каморки, где чинят электроприборы, созданные, чтобы служить без починки, и в киношки, где оцепеневшие зрители таращат глаза на то, как гигантские розовые половые органы трудятся под симфоническую музыку, и всюду Эллелу спрашивал обитателей Куша: «Вы счастливы?» Если они от смущения молчали, или буркали: «А вам-то что?», или вызывающе бросали: «Да», или не менее вызывающе: «Нет», или отвечали уклончиво, он, не отступаясь, говорил: «Те, кто не вполне счастлив, следуйте за мной». И некоторые шли за ним, хотя многие воздерживались, а иных притягивала толпа, связанное с ней обещание чего-то интересного, ее нацеленность — ведь хотя они жили сравнительно обеспеченно, однако сама природа экономики, необходимость оправдывать рост производства повышением потребления рождали легкую лихорадку неудовлетворенности и неопределенных надежд. Этот маленький коричневый человек в накрахмаленном нелепом костюме, с его приятной военной выправкой, возбуждал надежды, как возбуждает комета, серийный убийца, государственная лотерея, верблюд-альбинос или что угодно, что уменьшает голодные боли повседневности. И вот Эллелу во главе толпы потребовал у главных ворот, чтобы его впустили.

Вадаль, должно быть, предупредил своих хозяев о грозящей неприятности, так как за запертыми воротами из перевитых проволокой труб стояло несколько вооруженных охранников в форме, а из алхимии нефтеперерабатывающих установок был вызван тубаб. Он был низенький, красный и взволнованный, в рубашке на пуговицах, с закатанными рукавами и несколькими ручками в кармашке. Какие-то ручки протекали, оставив синие пятна. Это был простой клерк, застенчивый инженер, агент агентств, находящихся в далеких стеклянных городах. Он был одного со мной роста и смотрел прямо мне в глаза сквозь очки со стеклами без оправы и проволочную сетку, по которой пропущен ток.

— Вы хотите получить работу? — спросил он.

— Я хочу справедливости. Мы хотим компенсации.

— М-м... по-моему, вы пришли не туда. Верно? — обратился он к появившемуся рядом с ним высокому черному нуару в клетчатом костюме с жилетом из какой-то скользкой синтетической летней ткани, с широкими, как крылья канюка, плечами; в руке он держал дощечку с зажимом.

— У этого сопляка наверняка есть претензия, — сказал черный и, обращаясь ко мне, добавил: — Я тут работаю по связи с общественностью. Так в чем дело, приятель? — Лоб у него был в шрамах, положенных нуарам, но по-американски он изъяснялся гладко.

— Я — Эллелу, — сказал я ему.

— Конечно, а я — О. Джи. Симпсон. И я тебе не нравлюсь.

— Я пришел не за рубашкой. Я пришел, чтобы установить справедливость или все уничтожить.

— Вот как! И что же за справедливость ты имеешь в виду? Большую справедливость, маленькую справедливость или справедливость по-мирному?

— Справедливость для всех. Граждане Куша, что стоят за моей спиной, утверждают, что они недостаточно счастливы.

— Что же тут нового? Они в лепешку разбились, чтобы попасть сюда. Видите ли, я не знаю, как хорошо вы знаете местную ситуацию, но возможностей у нас тут не так уж много. Мы не зовем людей сюда, мы от них отбиваемся. Это экспериментальный проект, мы стараемся сдерживать наши рамки.

Эллелу устал задирать голову и смотреть на бойкого представителя компании.

— С чьего разрешения возник этот проект? — спросил он у толстого белого дьявола.

— Насколько я понимаю, со всеобщего. Мы имеем дело главным образом с министерством внутренних дел. Президент — человек осторожный: он дал городу свое имя, но держится на расстоянии. Первые контракты были заключены до того, как я сюда прибыл, — нас держат здесь всего год: это считается тяжелой службой. Доля моей компании в этой операции ничтожна, но начальство в Техасе имеет слабость к «третьему миру». Председатель совета директоров пришел с фермы, где выращивали репу.

— Этот проект не бизнес, — вставил тот, что отвечает за связи с общественностью, несколько суховато, как бы в порицание словоохотливости своего начальника, — это филантропия.

— Значит, вы не главный начальник? — спросил Эллелу тубаба. — Какое положение вы занимаете?

— Мое звание — инженер, а моя работа — ремонт. Открытие нового месторождения в такую пору — это безумие, лучше работать исправным оборудованием в уже разведанном месте. Я всю жизнь занимаюсь гидравликой и жидкостями. Это просто чудо, что можно выжать из камня, если знать, где его проткнуть. Там, внизу, под куполами, столько воды, что можно затопить Хулюль.

— А нефть? Она хорошая?

— Отличная, — сказал инженер, разболтавшись от облегчения, какое испытывают неверные, когда речь идет о работе, а не о чувствах или идеологии. — Она поступает без напора, так что можно даже ее попробовать. Такой слабой буровой грязи я не видел — разве что в Оклахоме. Вы разбираетесь в нефти? Когда вы расщепляете самую сырую методом Бэртона...

Сотрудник по связи с общественностью прервал его:

— Вы зря тратите время на этого человека. Он же террорист. Его не интересует правдивая информация.

— Так или иначе, — не желая расставаться со сферой своей деятельности, заключил тубаб, — ваш мистер Эзана рад-радешенек — у него есть для этого основания.

Толпа, устав присутствовать при этом техническом разговоре, который все равно никто не слышал, принялась скандировать: «Эллелу, Эллелу...» Сотрудник по связи с общественностью с плечами-крыльями и шрамами нуаров на лбу уловил опасность ситуации, хотя и делал вид, что не узнает президента. По его команде появилась небольшая армия бородатых замученных парней с мотками проволоки и набором электроники — громкоговорителями, трансформаторами, тюнерами. Все это было расставлено на выжженной земле. Когда связь была налажена, сотрудник по связи с общественностью взял в руку микрофон, похожий на фаллос с гландами из мягкой черной резины, дыхнул в него для проверки и, удостоверившись, что он работает, произнес:

— Дамы и господа, рабочие и независимые профессионалы, все граждане Куша, любого племени и цвета кожи: возвращайтесь домой и на ваши рабочие места. Этот безумец, несомненно, вдохновленный религиозными побуждениями, которые он считает истинными, ввел вас в заблуждение, нарисовав картину нереального счастья. Ваши надежды на настоящее счастье, иными словами, на сравнительное отсутствие напряженности и лишений, осуществят не абсолютисты и пророки, способные творить чудеса, а сбалансированные капиталистические инициативы и социалистические посредники. Позвольте иностранному капиталу и опыту приобщиться к вашим природным ресурсам и врожденным культурным формам. — Он бросил взгляд на свою дощечку и продолжал: — Африканский гуманизм ваших предков, в противоположность похожим на муравьиные кучи объединениям Азии и невротическим сублимациям христианского Запада, внушает вам идеалы терпеливого радостного труда, интуитивного здравого смысла и многоканальных родственных связей, которые скорее укрепляют, чем размывают индивидуальность. Не приносите, дамы и господа, свою бесценную личность на алтарь деструктивных затей лжеспасителей. Бога нет, хотя вы вольны поклоняться кому хотите, как вольны заниматься своеобразным сексом с согласным взрослым партнером.