Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 1)
И вот из того, как Тео опустила голову и обменялась взглядом с матерью, когда бедняга Гарри ничтоже сумняшеся спутал персов с пруссаками и выразил желание повоевать с этими последними, я заключаю, что ей было стыдно и что она подумала: "И это — герой, в которого я и маменька были влюблены целые сутки, которого мы наделили всеми совершенствами? Каким красивым, бледным и изящным был он вчера, когда лежал без чувств на земле! Как ниспадали кудри на его лицо! Как грустно было смотреть на его бедную, совсем белую руку и на капавшую из нее кровь, когда папенька сделал ему кровопускание! И вот он поправился и сидит с нами в гостиной, и он правда очень красив, но ах! неужели он... неужели он глуп?" Когда Психея зажгла светильник и поглядела на Амура, не разгадала ли она его? И не в этом ли смысл древнего мифа? Крылышки любви опускаются при подобном открытии. Воображение уже не может воспарять к горним высям и порхать там, предмет любви мгновенно низвергается с небес и навеки остается на земле, совсем не романтичный и не эфемерный.
Глава XXIII
Приятное времяпрепровождение
Розовые грезы миссис Ламберт рассеялись без следа. Мисс Тео и ее маменька были вынуждены в глубине души признать, что их герой оказался самым обыкновенным человеком. Они не говорили на эту тему, но каждая знала, о чем думает другая, как свойственно людям любящим, и мать стала особенно ласкова и нежна с дочерью, чтобы утешить ее в ее разочаровании. "Ничего, милочка, шептал материнский поцелуй, запечатленный на дочерней щеке, — наш герой оказался самым обыкновенным человеком, а такие не годятся для моей Тео. Но скоро ты найдешь своего суженого, если только в Англии есть кто-нибудь, кто достаточно для этого хорош. Мне самой едва исполнилось пятнадцать лет, когда твой отец увидел меня на ассамблее в Бери, и я еще в пансионе дала клятву, что ни за кого другого замуж не выйду. Раз уж господь послал мне такого мужа — лучшего человека во всем королевстве, — то он, конечно, окажет подобную милость и моей дочке, которая достойна стать женой хоть короля, если только она его полюбит!" Право, я не поручусь, что миссис Ламберт, которая, разумеется, прекрасно знала, и сколько лет принцу Уэльскому, и какой он красивый и добрый, не ожидала в глубине души, что и он проедет мимо ее ворот, вот так же упадет с лошади, будет внесен в дом и исцелен, после чего выхлопочет у своего августейшего дедушки полк для Мартина Ламберта и по уши влюбится в Тео.
Полковник же и его дочь Этти, наоборот, принадлежали к лагерю неверующих насмешников. Милая маменька ведь только и думает, что о свадьбах! И правда, миссис Ламберт была большой любительницей романов и с большим усердием проливала над ними слезы. Стоило показаться на дороге какому-нибудь экипажу, и она уже ждала, что сейчас из него выйдет будущий муж одной из ее девочек и позвонит у ворот. Что до мисс Этти, то она дала волю своему острому язычку и исподтишка всячески язвила их гостя. Она постоянно и дерзко упоминала в разговоре то Персию, то Пруссию. Она спрашивала, не носит ли нынешний прусский король титул Шаха, и не зовется ли он Софи, и далеко ли от Исфагани до Саксонии, куда сейчас вторглись войска его величества, — ведь из-за этой войны папенька целыми днями сидит теперь над картами и газетами. Она отыскала в материнском шкафу "Персидские сказки" и незаметно положила их на столике в гостиной, где собиралась вся семья. Вот она, например, ни за что бы не вышла за персидского принца, ей больше по душе джентльмены, которым разрешается иметь единовременно только одну жену. Она называла нашего виргинца кавалером Тео, принцем Тео. Она спрашивала маменьку, не угодно ли ей, чтобы она, Этти, выбрала себе второго их гостя, чернокожего принца. По правде говоря, она дразнила сестру и мать, высмеивая их сентиментальность, до тех пор, пока они не начинали сердиться, а тогда она тоже плакала, бурно их целовала и улещивала, пока они вновь не приходили в хорошее расположение духа. По простодушный Гарри Уорингтон тем временем даже не подозревал, что служит ни в чем не повинной причиной всех этих шуток, слез, ссор, примирений, матримониальных планов и прочего. На него сыпались постоянные упоминания про пруссаков и персов, но эти парфянские стрелы отскакивали от него, не причинив ему никакого вреда. Шах? Софи? Наверное, это какая-то дама, решил он и счел бы полной нелепостью предположение, будто это имя мог носить мужчина с большой черной бородой. Мы попадаем в лоно тихой семьи, как камень падает в спокойный пруд: мы целы и невредимы и чувствуем себя превосходно, ничего не зная о том, какое подняли тут волнение — потревожили рыбу, распугали уток и взбаламутили всю воду. Мог ли Гарри знать, как подействовало его внезапное появление на это мирное и сентиментальное семейство? Во многом он был о себе самого высокого мнения, но не в том, что касалось женщин, ибо еще не вышел из возраста, когда молодые люди не умеют преодолеть робость и нуждаются в поощрении, а к тому же полученное им воспитание привило ему самое скромное и почтительное отношение к прекрасному полу. И как ни вились вокруг него шуточки мисс Этти, он обращал на них не больше внимания, чем на комаров. И он вовсе не был глуп, как, без сомнения, полагала она, — он был только простодушен и слишком поглощен собственными делами, чтобы замечать других людей. Подумать только, какие трагедии, комедии, интермедии, интриги и фарсы разыгрываются у нас под носом в гостиных наших хороших знакомых, где мы бываем ежедневно, а мы самодовольно и слепо пребываем в полном о них неведении! Когда сестры расчесывали на ночь свои пышные кудри или шептались в огромной кровати, на которой они, по обычаю того времени, спали вместе, мог ли Гарри догадаться, какое большое место занимает он в их мыслях, шутках, разговорах? Три дня спустя его новые радушные друзья прогуливались с ним в прекрасном парке лорда Ротема, всегда для них открытом, и вышли к маленькому озеру, где жили лебеди, которых барышни имели обыкновение кормить кусочками хлеба. Когда лебеди поплыли к ним, Этти бросила странный взгляд на мать и сестру, посмотрела на отца, который стоял рядом — добродушный, всем довольный, в красном камзоле, — и сказала:
— Маменькины волшебные лебеди похожи на этих, правда, папенька?
— Какие лебеди, милочка? — спросила ее мать.
— Похожи, но не совсем. Шеи у них покороче, и они десятками расхаживают по нашему лугу, — продолжала мисс Этти. — Я видела сегодня утром, как Бетти ощипывала одного из них на кухне. Его нам подадут за обедом под яблочным соусом, с...
— Какая ты глупенькая, — заметила Тео.
— С шафраном и луком. А вы любите лебедей, мистер Уорингтон?
— Прошлой зимой я подстрелил трех на нашей реке, — ответил виргинец. У нас они не такие белые, но все равно вкусные. — Простак и не подозревал, что был в эту минуту аллегорической фигурой и что мисс Этти рассказывала сказочку про него самого. В одном чрезвычайно ученом латинском труде я читал, что задолго до открытия Виргинии другие люди бывали столь же недогадливы.
Итак, предчувствие обмануло мисс Тео — тот нежный трепет в груди, который, признаемся, она ощутила, когда в первый раз увидела виргинца бледного, окровавленного и такого красивого! Нет, это не была та великая страсть, которую, как она знала, могло вместить ее сердце. Подобно птицам, оно пробудилось и начало петь, приняв за утреннюю зарю ложный рассвет. Вернись же на свою ветку и вновь спрячь головку под крыло, трепетный, взволнованный комочек! Еще не начало светать, и пока еще время спать, а не петь. Но скоро настанет утро, все небо заалеет и ты взовьешься ввысь, приветствуя солнце звонкой трелью.
Быть может, внимание прекрасной и подозрительной читательницы строчек сорок назад привлекли слова о том, что три дня спустя Гарри прогуливался и т. д. Но если он мог уже прогуливаться, — а это, по-видимому, сомнений ад вызывало, — то почему он прогуливался не по променаду в Танбридж-Уэлзе с леди Марией Эсмонд? Его плечо зажило, его здоровье полностью восстановилось, и у него, как мы знаем, не было даже второго кафтана, так что он пользовался гардеробом полковника. Казалось бы, молодой человек, оказавшийся в подобном положении, не имел ни малейшего права медлить в Окхерсте, когда долг, приличия, любовь, родственная почтительность, нежное сердце, томившееся в разлуке с ним, и, наконец, прачка — все призывало его поспешить в Танбридж-Уэлз. Так почему же он не откликался на этот зов — уж не влюбился ли он в одну из дочерей дома? Но на это мы сразу можем ответить — "нет". Так неужели ему просто не хотелось ехать? Что, если за эти два дня злодейский замысел его тетушки преуспел и его недавняя любовь была убита ее ядовитыми намеками, точно Прекрасная Розамунда — ядом царственной и законной супруги своего возлюбленного? Неужто Геро зажигает светильник и готовит ужин, а Леандр тем временем приятно проводит время в обществе других красавиц и вовсе не собирается никуда плыть? Добрые сердца не могли не исполниться жалости к леди Марии Эсмонд с той минуты, когда близкая родственница нанесла ей этот коварный удар в спину. Я знаю, что леди Мария не лишена недостатков — а к тому же носит накладные волосы и... неважно что. Но когда женщина несчастна — неужели мы не пожалеем ее? Когда девица достигает определенных лет — неужели мы будем смеяться над ней из-за ее возраста? Несомненно, общество старухи-тетки и собственное злосчастное заблуждение делают жизнь леди Марии Эсмонд в Танбридж-Уэлзе не слишком приятной. Ее некому защитить. Она в полной власти госпожи Беатрисы. Леди Мария бедна и надеется, что тетушка о ней позаботится. У леди Марии есть кое-какие тайны, которые старуха знает и пользуется этим, чтобы держать ее в руках. Я, например, преисполняюсь жалости и сочувствия, когда думаю теперь о леди Марии. Представьте себе, как она одинока, как терзает ее эта старуха! Нарисуйте и своем воображении эту древнюю Андромеду (с вашего разрешения, мы не станем лишать ее пышных локонов, ниспадающих на плечи), прикованную к скале на горе Ефраим и отданную на растерзание этому дракону-баронессе. На помощь, Персей! Спеши на окрыленных ногах, рази сверкающим мечом! Но Персей нисколько не торопится. Дракон может день изо дня мучить Андромеду в свое удовольствие.
