Ричард Райт - Сын Америки
Удар короткой дрожью отдался во всей руке, до плеча. Рука повисла в воздухе на том уровне, где металл револьвера встретил черепную кость, повисла замерзшая, неподвижная, словно готовясь снова взлететь и опуститься вниз. Почти в самую минуту удара полисмен издал какой-то звук, похожий на глухой кашель; фонарь упал в снег, хлестнув воздух тонкой полоской света. Полисмен повалился лицом в снег, в сторону от Биггера, беззвучно, как человек, которого внезапно одолел глубокий сон. Биггер все еще слышал стук металла о черепную кость; он остался у него в ушах, слабый, но отчетливый: так яркая точка долго пляшет перед глазами, когда вдруг погаснет свет и все кругом погрузится в темноту. Он не сдвинулся с места; правая рука его все еще была протянута вперед; он опустил ее, глядя на упавшего полисмена, и стук металла о кость замер у него в ушах, точно приглушенный шепот.
Он вдруг заметил, что сирены не слышно; потом она завыла снова, и в этих минутах перерыва таилась для него неведомая опасность, как будто он был часовым, заснувшим на посту в виду неприятеля. Он оглянулся и в головокружительном мелькании лучей увидел, как на крыше слева поднялась дверца люка. Он припал к трубе и замер в ожидании. Только бы его не заметили оттуда! Показалась голова, белый человек вылез из люка и остановился на снегу.
Он вздрогнул; кто-то пробирался по чердаку под ним. Вот оно! Чей-то голос, с оттенком тревоги, позвал из люка рядом:
- Джерри!
Голос был ясно слышен, несмотря на сирену и звонки пожарных автомобилей.
- Джерри!
На этот раз голос прозвучал громче. Это был второй полисмен. Биггер снова посмотрел налево; человек все еще стоял у люка, водя фонарем по сторонам. Хоть бы он скорей ушел! Здесь, на этом месте, нельзя было оставаться ни секунды. Если второй полисмен вылезет и увидит своего товарища распростертым на снегу, он закричит, прежде чем Биггер успеет ударить его. Он еще теснее прижался к трубе и, затаив дыхание, следил за человеком на крыше слева. Тот повернулся, подошел к люку и стал спускаться. Биггер ждал, когда захлопнется дверца; вот она захлопнулась. Теперь путь свободен! Он перевел дух.
- Дже-е-ерри!
Не выпуская револьвера, Биггер пополз по крыше. Он добрался до невысокого кирпичного парапета в том месте, где выступ одной крыши подходил вплотную к выступу другой. Он остановился и посмотрел назад. В люке все еще никого не было видно. Успеет он перелезть раньше, чем второй полисмен высунет голову из люка? Надо было рискнуть. Лежа, он ухватился за парапет руками, забросил одну ногу, подтянулся и с минуту полежал неподвижно; потом перевалился на ту сторону. Он упал лицом в снег; грудь его тяжело поднималась. Он подполз к ближайшей трубе и снова остановился; труба была такая холодная, что ему вдруг пришло в голову: хорошо бы вмерзнуть в обледенелый кирпич - и чтобы конец всему. Голос раздался снова, на этот раз громкий и настойчивый:
- Джерри!
Он выглянул из-за трубы. Люк был все еще пуст. Но когда окрик прозвучал опять, он сразу понял, что второй полисмен уже вылезает на крышу, потому что легкая дрожь в его голосе слышалась так ясно, как будто бы он был рядом:
- Джерри!
Тут он увидел лицо второго полисмена; оно забелело над чернотой люка, точно приклеенный с края кусок картона; и, когда он снова закричал, Биггер понял, что он увидел своего товарища, неподвижно лежавшего на снегу.
- Джерри! Ты что?
Биггер поднял револьвер и приготовился.
- Джерри!
Полисмен вылез совсем и наклонился над своим товарищем, потом поспешно нырнул назад, крича:
- Эй, сюда!
Да, теперь это пойдет по всему дому. Бежать? Может быть, спуститься через люк на соседней крыше? Нет! На лестницах толпятся люди; они испугаются при виде его, они поднимут крик, и его сейчас же схватят. Они рады будут выдать его, чтобы положить конец травле. Лучше бежать дальше по крыше. Он встал и уже хотел бежать, по в это время из люка снова высунулась голова. Вылез еще человек, подошел и склонился над Джерри. Он был высокого роста, и ему пришлось сильно изогнуться, и Биггеру показалось, что он закрыл лицо рукой. Тем временем из люка вылезли еще двое. Один навел фонарь на Джерри, а другой наклонился и перевернул тело на спину. Фонарь осветил лицо Джерри. Тогда первый подбежал к краю крыши, выдававшемуся над улицей; он поднес руку ко рту, и Биггер услышал резкий, пронзительный свисток. Шум на улице стих; сирена умолкла; только столбы желтого света продолжали свою пляску на небе. В наступившей внезапно тишине полисмен закричал:
- Оцепить квартал!
Биггер услышал ответный крик:
- Что, поймали?
- Он должен быть где-то здесь.
Поднялся дикий рев. Да, они почувствовали, что он близко, что он уже не уйдет от них. Снова раздался пронзительный свисток. Стало тише, но не так тихо, как в первый раз. То и дело вырывались ликующие крики.
- Пошлите сюда, наверх, носилки и людей!
- Есть!
Полисмен повернулся и снова подошел к Джерри, лежавшему в снегу. До Биггера донеслись обрывки разговора.
- ...как же это вышло, по-твоему?
- Чем-то тяжелым по голове...
- ...не мог уйти далеко...
- Живо, ребята, осмотрите крышу!
Он увидел, как один из полисменов выпрямился и зажег фонарь. От бегающих по небу лучей на крыше было светло как днем, и он разглядел у другого полисмена в руке револьвер. Надо бежать дальше, пока кто-нибудь из них не наткнулся на него. Они теперь уверены, что он здесь, и обшарят все углы на крышах этого квартала. На четвереньках он дополз до следующего парапета и снова оглянулся; полисмен с фонарем все еще стоял на прежнем месте, водя желтым кружком по снегу. Биггер вцепился в обледенелый парапет, подтянулся и соскользнул на другую сторону. Он не раздумывал о том, сколько сил нужно затратить на это лазанье и беготню; страх быть пойманным заставил его забыть даже холод, даже то, что его силы давно уже истощились. Откуда-то изнутри, из глубин своей плоти, крови и костей, он черпал энергию, и бежал, и прятался, и полз, помня только одно: уйти от этих людей. Руками и коленями зарываясь в снег, он уже подбирался к следующему парапету, как вдруг его настиг крик:
- Вон он!
Эти два слова пригвоздили его к месту; всю ночь он готовился услышать их, и, когда они прозвучали, ему показалось, что небо бесшумно обрушилось над ним. Что толку бежать дальше? Не лучше ли остановиться, встать на ноги и высоко поднять руки над головой в знак того, что он сдается. Нет, к черту! Он пополз дальше.
- Стой!
Грянул выстрел, пуля прожужжала около его головы. Он вскочил, подбежал к парапету, перепрыгнул через него; подбежал к следующему, перепрыгнул. Он бежал зигзагами между труб, не давая никому времени прицелиться. Он посмотрел вперед и увидел что-то большое, круглое и белое, громоздившееся в темноте, - какую-то башню, выраставшую из снежного покрова крыш и сверкавшую в отблесках скрещивающихся лезвий света. Скоро путь его кончится, он добежит до последней крыши в ряду. Он кружил среди труб, скользя и увязая в снегу, и думал: что это за белая башня маячит впереди? Может быть, она спасет его? Может быть, можно укрыться на ней или за ней и удержать погоню? Он прислушивался на бегу, ожидая выстрела, но больше никто не стрелял.
У одного парапета он оглянулся назад: в мертвенном свете иссекших небо лучей он увидел человека, который, спотыкаясь, бежал за ним. Остановиться? Выстрелить? Нет! Вслед за этим спешат другие, и он только зря потеряет время. Нужно найти какое-нибудь прикрытие, защищенное место, с которого можно обороняться. Он побежал дальше, к следующему парапету, мимо белой круглой башни, которая теперь громоздилась совсем близко, и вдруг остановился, зажмурившись: прямо под ним, внизу, было целое море белых лиц, и он представил себе, как он падает туда, летит прямо в этот океан кипящей ненависти. Он вцепился пальцами в обледенелый парапет, думая о том, что чуть сильнее разгон, и он сорвался бы с крыши, с высоты четвертого этажа.
У него закружилась голова, и он отступил назад. Это был конец. Больше некуда было карабкаться и бежать. Он оглянулся; полисмен спешил к нему. Он выпрямился; сирена выла громче прежнего, шум и крики усилились. Да, те там, внизу, уже знают, что полиции и виджилянтам удалось окружить его. Он вспомнил белую башню, замеченную на бегу; прямо над ним, белый от снега, возвышался большой водопроводный бак с плоской круглой крышкой. Сбоку была железная лесенка, обледенелые перекладины светились, точно неоновые трубки, в желтом хороводе прожекторов. Он ухватился и полез. Он не знал, куда он попадет; он знал только, что ему нужно спрятаться где-нибудь.
Он вылез на крышку бака, и сейчас же три пули просвистели мимо него. Он лег плашмя в снег. Теперь он был гораздо выше всех крыш и труб и хорошо видел, что делается кругом. Через ближайший к нему парапет переползал какой-то человек, а за ним бежало еще несколько; их лица четко белели под взмахами клинков света. Из дальнего люка тоже вылезали люди и спешили к нему, петляя между труб. Он поднял револьвер, прицелился и выстрелил; преследователи остановились, но ни один не упал. Промах. Он выстрелил снова. Ни один не упал. Бежавшие рассыпались, попрятались за трубами и парапетами. Шум на улице перешел в оглушительный радостный вой. Вероятно, услышав звуки выстрелов, там решили, что он пойман, ранен или убит.
