Мария Романушко - Если полететь высоко-высоко…
* * *
Тик-тик-так…И большущая ГолофомэСидит на веточке.И «ку-ку, ку-ку, ку-ку, ку-ку», –Тихо, потихонькуКукукает кукушка…Тихо-тихо Голофомэ поётИ ягодки с дерева клюёт.«Тик-тик-так», – стучат часы,Простучали двадцать четыре часа ночи…
А однажды вечером, уже темно было, и только луны фонарей светили среди густой листвы, Антон, медленно и в одиночестве, так как все ребята уж разошлись, крутился на карусели и пел в упоении такую песню, на ходу сочиняя её:
Льдины плывут да плывут…В Самболюн не доплывут…«Динь-динь-динь», – звенит фонарик.Сейчас совсем-совсем темно…Люди спят все этой ночью…Льдины плывут да плывут,В Самболюн им не доплыть…
* * *А с сестрицей Олей мы общаемся совсем мало. Хотя ей только три года, но она уже давно ходит в детсад. Не смотря на то, что у неё две не работающие бабушки в соседних домах. Но одна из бабушек (моя тётя Муся) – ещё недавно сама была заведующей детским садом. Поэтому отдавать или не отдавать Олю в детсад – это даже не обсуждалось. Конечно, ребёнок должен ходить в детсад!
А у меня на душе кошки начинают скрести, когда я подумаю, что осенью ты пойдёшь в детский сад… Всё-таки я – совершенно не детсадовская мама!
* * *Шёл дождь… И мы бегали под дождём и чувствовали себя, как дома – как в Москве…
Антон уткнулся в меня и восторженно выдохнул:
– Какое у тебя дождевое платье!…
* * *Ездили на несколько дней в село Вольное, где живут наши дальние родственники.
Замечательный троюродный брат – Борис Порфирьевич Коляда, на двадцать лет старше меня, никогда раньше не встречались. Он лесник, работает в местном лесничестве. Может говорить о своём любимом лесе двадцать четыре часа в сутки!
Здесь, в Вольном, Антоша познакомился с кроликами, телёнком, овечкой, курами и прочей живностью, от которой пришёл в полный восторг!
Мы с ним в селе занимались каждый своим делом – я сидела за пишущей машинкой (которая обнаружилась у Бориса), печатала рецензии для Детгиза. А мой сын был поглощён новыми знакомствами. Надо сказать, что хозяева дома – удивительно милые, обаятельные люди. Со всеми Антон общался на равных – и с дядей Борей, которому пятьдесят лет, и с его женой, улыбчивой тётей Наташей, и с их детьми – Людмилой и Анатолием, которым семнадцать и двадцать три года. Борис поражается:
– Это ж какое Антон должен был получить начальное образование, чтобы взрослому человеку интересно с ним было поговорить!
Первый день Антоша не отходил от клеток с кроликами. Всё время тянул Люду или Толю:
– Пойдём к зайчикам! Нет, не к зайчикам, а как же их… Ну, к этим штучкам!
Кончилось тем, что «эта штучка» расцарапала ему руку. Антон не хотел показывать мне, боялся меня огорчить.
Когда кроликами насытился, Люда повела его к соседям, у которых овца, маленькие поросята и цыплята. Сколько же было радости!… Антон влюбился в эту кудлатую овцу, обнимался с ней, как с любимой подружкой, и домой увести его было невозможно. «Пойдём к овечке!» – и всё тут. Овечка заслонила всех – и телёнка Каштана, маленького упрямца, с которым не очень-то пообнимаешься, и пушистых «штучек», коварно выпускающих коготки, и даже милого, игривого котёнка… Все были хороши, но кудлатая овца – лучше всех!
Конечно, я не всё время сидела за машинкой. Судя по горе фотографий, которые я потом напечатала, можно подумать, что я бегала за Антоном по пятам и только и делала, что щёлкала своей «Сменой»! Так что все самые лучшие эпизоды нашего пребывания в Вольном запечатлелись навсегда: вот Антошка широко шагает по деревенской улице следом за большой белой курицей, причём идут они очень деловито и – в ногу, и это очень смешно. Вот Антошка кормит цыплят… Вот общается с поросятами… Вот обнимается с овцой…
В Вольном Антон узнал две новые для себя травки – амброзию и калачик – и восторгался ими без конца. (Эх, не знали мы ещё о коварстве красавицы амброзии!…)
И только одна сложность была в Вольном.
Бабушка умоляла меня не брать в село пакеты с кашей: «Ты обидишь людей!» Не взяли. Антон ничего не ест. Совсем ничего! Только пьёт колодезную воду… Просит чаю, но ему дают компот, чай здесь как-то не принят. И он опять пьёт колодезную воду… Только пару раз пил молоко.
Жара в те дни стояла несусветная – в полдень 37 градусов!!
А потом – вдруг – резко похолодало, и полил дождь… Резкий, пронизывающий холодом, ветер мгновенно сдул всю жару. Ночью было всего 5 градусов. А Антоша в одной лёгкой рубашечке с короткими рукавами!
Встала на рассвете и поехала в Новомосковск за тёплыми вещами. Но пока вернулась, Антон был уже простужен – его выпустили гулять в одной рубашке. Бабушка говорит: «Не могли удержать в доме, рвался к своей овечке!»
Но в тот вечер, утеплившись, мы ещё успели сходить на экскурсию в лесничество. Там есть музей – чучела разных животных и большая коллекция насекомых. Но самое замечательное – заповедные дубы, столетние, а одному дубу (по преданию) – так и вовсе 800 лет! Морщинистые, сказочные, в пять обхватов великаны… Даже страшно себе представить, что они помнят… Небось, Илью Муромца и Соловья-разбойника помнят, половцев и хазаров, и запорожцев, и татаро-монголов… Всё помнят. Всех пережили. Будут помнить и нас…
И вся дорога по лесу до лесничества хороша – Антон носился по ней туда-сюда, и проделал путь в три раза длиннее того, который проделали мы все. И бабуся наша с палочкой мужественно поспешала за нами, не отставая…
Но даже после такой прогулки аппетита у Антона не появилось.
– Я не голоден! – и наотрез отказался от ужина.
– Удивительный ребёнок! Чем же он питается у вас – святым духом? – поражались наши родственники.
Вот и пришлось вернуться в Новомосковск, к нашим коробкам с гречневой кашей.
К тому же, ночью Антон стал сильно кашлять…
Пока добрались до бабушкиного дома, сильно продрогли. Кашель усилился.
И с каждым днём, несмотря на все домашние испытанные средства, кашель только ещё больше разгорался…
Пошли в поликлинику. Врач сказал: «Бронхит на грани воспаления лёгких. С астматическим компонентом. Не смог ваш мальчик здесь акклиматизироваться…». Прописал микстуру. Велел парить ноги с горчицей.
Парим. Пьём. Ничего не помогает! Кашляет всё сильнее.
Особенно тяжело по ночам. Мой мальчик задыхается от кашля… (Эх, не знали мы тогда ещё о коварстве амброзии!…)
* * *Антоша кашлял так сильно, что это уже походило не на «астматический компонент», а на самую настоящую астму.
Три часа ночи. Сынок опять задыхается от кашля… Страх обнял моё сердце холодом. Я прижала Антошу к себе и просила только об одном:
– Не уходи от меня, не уходи, родной, единственный!
– Куда же я от тебя уйду, мамочка? Я никогда от тебя не уйду!
Потом кашель немного утих. Но что-то не давало тебе уснуть.
– Что с тобой, сынок?
– Не знаю…
– У тебя что-то болит?
– Не знаю…
Тебя что-то мучило, но ты не мог объяснить.
Я вызвала «скорую».
(Квартира однокомнатная. Но, к счастью, бабушка спала и ничего не слышала).
«Скорая» приехала очень быстро. Всё-таки городок маленький, всё близко.
Вошёл доктор, в руках – старинный чемоданчик. Чудесный доктор – с серыми прищуренными глазами и русой бородкой, очень похожий на отца Сергия Хохлова. Я, как только увидела его – сразу поверила ему, что он поможет моему мальчику. Не может не помочь. Вошёл без суеты, заговорил спокойно.
Выслушивал и простукивал Антошу долго и внимательно, щурил серые глаза и повторял, недоумевая:
– Почему не спит эта дытына?…
Сказал, что в лёгких ничего угрожающего, но в сердце шумы и перебои, сильная аритмия. Видимо, именно сердце беспокоило тебя и не давало уснуть. Доктор накапал капелек в рюмочку. Антоша выпил. Вскоре ему стало легче дышать…
– Вот и слава Богу! – сказал доктор. – А бабушка-то ваша крепко спит, – удивился он.
– Просто она на одно ухо совсем не слышит – ей его отбили в гестапо. А когда лежит на подушке слышащим ухом – то она как глухая. Кричи не кричи – ничего не услышит.
– А как ваша бабушка оказалась в гестапо?! – удивился доктор.
– Была подпольщицей. Их предали, и многих забрали…
– Ваша бабушка – герой.
– Да, наша бабушка – герой.
Доктор ещё посидел у Антошиной постельки, опять прослушал его и пощупал пульс.
– А вам никто не говорил, что у вашего ребёнка, возможно, врождённый порок сердца? – сказал он.
У меня всё похолодело внутри…
