Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 1
— Доктор, разомнитесь. Придётся постоять: наледь, — тронул её осторожно Горшков и, хлопнув дверкой, побежал к головным машинам. Нина вышла и стала ходить по обочине дороги.
Смеркалось. Тайга показалась совсем непривлекательной. Внизу, в пойменной части распадка, курилась наледь и блестело зеленоватое зеркало льда. Впереди колонны у спуска ревели моторы и слышались голоса водителей:
— Давай! Давай! По-ошла! Наж-жи-май!..
Вернулся Горшков.
— Садитесь, будем переезжать.
Передняя машина уже тронулась. Заскрежетал скоростями и Горшков. Не доезжая до воды, он остановился и выглянул в дверку. Передний автомобиль, переваливаясь по ухабам, сползал вниз.
Переехал и Горшков. Поставив машину на бровку дороги, он сразу же вернулся к переправе. В кабине стало холодно. Нина задремала.
Проснулась от вспыхнувшего рядом костра. Горшков бегал и что-то ворчал. Под кузовом трепетало пламя.
— Что случилось? — высунулась она из кабины, оглядывая дорогу.
— Масла в голове маловато, вот и ковыряемся, — залезая под машину, пробурчал водитель и начал колотить по барабанам колёс.
— Надолго? — Её пугала мысль остановиться на дороге.
— Ничего особенного. Просто приморозили колодки. Надо было прогреть торможением, — крикнул он из-под кузова и ещё с большим озлоблением загрохотал по колёсам.
Такая же участь, очевидно, постигла большинство автомобилей. Всюду горели костры и доносились звуки ударов по металлу.
Горшков поспешно вскочил в кабину и включил скорость. Мотор заревел и стал грохотать. Тогда он переключил рычаг, машина рванулась и сдала назад.
— То-то! — ухмыльнулся он и вынул папиросу.
— Ну что?
— Теперь всё, скоро поедем. — Он растёр руки и зажёг спичку. — Поди узнай, что прихватит. В такие морозы ездить не приходилось. Но ничего, теперь будем умней, — как бы оправдываясь, говорил он, с жадностью дымя папиросой.
Колонна двинулась дальше. Становилось всё холодней и холодней. Нина сжалась в комочек, стараясь уснуть. Водитель скоблил стекло, открывал дверку, без конца останавливался и куда-то убегал. Нину то подбрасывало под потолок кабины, то болтало по сторонам. На дороге попадались наледи, выбоины. В конце концов Нина уснула. Разбудил её холод. Замёрзли ноги, и мороз уже пробрался под тулуп. Колонна опять стояла, Горшкова в кабине не было. В замёрзшее стекло проглядывал серый рассвет. Она открыла дверку. Внизу белым озером лежал туман. Водители окружили большой костёр.
Первым отошёл от костра Горшков. Он стремительно подбежал к машине, поднял капот и, уткнувшись в мотор головой, начал что-то крутить, согревая руки у губ.
— Опять поломалось? — вздохнула Матвеева.
— Подачка, доктор, подачка. Век живи, век учись. Нужно было поставить дополнительные фильтры. Приходится начинать с азбуки. — Доносилось из-под капота. Он быстро захлопнул его и вскочил на сиденье, подул на замасленные руки и начал заводить мотор.
— Припухнешь, тогда прикуривай, — нахмурился он, прислушиваясь к вспышке. Мотор чихнул, выстрелил несколько раз и завёлся. — Успели!
Колонна продвигалась в тайгу. Из разбросанных по трассе избушек и палаток выходили строители дороги, махали шапками. На границах участков дежурные бригады разводили костры, ожидая машины, и бежали за ними до следующего костра.
В Элекчан прибыли на вторые сутки. В маленькой экспедиторской жарко горела печь. Можно было отдохнуть и приготовиться к следующему участку пути.
Из Элекчана Нина выехала конным транспортом только семнадцатого Января. В этот день и связисты праздновали свою победу. Они пришли на Элекчан. Над тайгой застыл плотный серый туман. Морозный воздух захватывал дыхание и белой пудрой ложился на одежду, Лошади пофыркивали и сами начинали бежать. Транспорт остановился на отдых в маленьком зимовье. Коню-хи укрыли лошадей тулупами, дали овса и занялись ужином.
Матвеева лежала на нарах, счастливая наступившим отдыхом. Горящие дрова освещали и закопчённые стены зимовья и такие же чёрные от ветра и холода лица конюхов.
Пожилой конюх, пришивая пряжку подпруги, рассказывал:
— Колонна машин не новинка для элекчанцев, а вот когда прошлой зимой пришли первые трактора, то наделали страшный переполох. Никто не ждал. И вдруг ночью над лесом поднялись в небо красные лучи и донёсся скрежет, лязг. Первым заметил это сторож и прибежал к нам в барак. «Мужики! Что-то неладно в лесу. Гляньте!»— проикал он, а сам трясётся. Человек не в себе. Вышли, и верно. Что-то рычит, звенит, скрежещет, а по небу ползают кровавые полосы. Что это, светопреставленье? Дело прошлое, многие из нас тракторов отроду не видали, а кто и видел, да разве придёт в голову, что они зимой в морозы могут в глухомани появиться? Стоим, переглядываемся, а душа в пятки.
— Небось всех святых вспомнили? — засмеялся молодой парень, артистически нарезая ломтями хлеб на всю артель.
— Чего греха таить, было дело, — простодушно признался рассказчик и невозмутимо продолжал — На Элекчане жило несколько семейств орочей. Они повыскакивали из юрт, смотрят то на нас, то на красные столбы.
А тут как из леса выглянули два огненных глаза, а за ними ещё и ещё. Из-за темноты ничего больше не видно. Слышно только грохот и визг. Струхнули все насмерть. Первыми бросились в тайгу орочи, подхватив чуть ли не голыми ребятишек. Надо признаться, и наши не отстали, только треск пошёл по кустам.
Он засмеялся и почесал лохматую голову.
— А трактористы, оказывается, нарочно обвязали фары красной материей, чтобы торжественней въехать в посёлок.
— Сознайся, батя, было дело — тоже подорвал? — захохотал парень.
— Нет, не успел. Может, и не отстал бы, да годы не те. Оторопел, а когда очухался, меня уже обнимали трактористы.
— Ну и долго собирали людей по тайге?
— Своих скоро. А орочи вернулись на другие сутки. Потом их катали на железных олешках. Ничего, привыкли.
Матвеева не заметила, как задремала. На рассвете транспорт двинулся дальше, а на седьмые сутки она увидела серые срубы бараков, засыпанные снегом до крыш. Это был Среднекан.
ГЛАВА 19
В углу барака, отгороженный простынями, лежал с воспалением лёгких Миша. Юра сидел рядом на скамейке, смотрел на его осунувшееся лицо и убеждённо говорил:
— Виноват ты сам, Мишка. Вымок, нет спичек, надо бегом в посёлок. Откуда у тебя взялась эта деликатность? Женя пришла бы и одна как миленькая. А вот теперь валяйся.
— Ладно, брось. Не все же такие, как ты. А может быть, мне температура и не особенно мешает. Может быть, мне не так уже и плохо и даже хорошо. — Мишка поднял руку, покрутил пальцами и, не договорив, отпил глоток чая и посмотрел в окно. — Кажется, идёт мой лекарь, — усмехнулся он и поправил рубашку.
В тамбуре хлопнула дверь, и в барак вошёл пожилой мужчина с красным, опухшим лицом, с большим носом, испещрённым синими прожилками. Покачиваясь, он подошёл к загородке и откинул занавеску.
— Ну-с, как себя чувствуем? А ну-ка поднимите рубашку! Отлично-с! Пройдёт, всё это мелочи жизни, — успокаивал он, прикладывая трубку к груди Мишки, второй конец её не попадал в ухо.
Юткин числился заведующим амбулаторией. До революции он был корабельным военным врачом, а сейчас в Среднекане — единственным представителем медицины.
— В лёгких чисто, но полежать надобно, — проговорил он, заканчивая осмотр, — В таких случаях, молодой человек, сразу граммушек двести — никаких последствий. А теперь за пренебрежение к своему здоровью придётся принимать не совсем приятную микстуру.
В это время пришла Женя и принесла утиный бульон, Юткин приосанился, но, посмотрев на свой не совсем чистый костюм, набросил шубу.
— Ну-с, поправляйтесь. Всё в порядке, и никаких опасений, — Он молодецки поклонился и вышел.
— Кажется, наш доктор опять под этим, — засмеялась Женя.
— А когда он бывает под тем? — ответил Мишка. — Моряк, что вы от него хотите?
— Я, Миша, сама вас вылечу, — Женя взяла его руку и стала слушать пульс, посматривая на часы.
— Тогда я всё время буду болеть. Мне это начинает нравиться. А если вы будете торопиться, я снова залезу в воду, — затараторил было Мишка, но в барак с шумом вошли старатели. Они уходили на зиму в Нагаево и, как это было принято, ходили по баракам и прощались. Пришёл и Космачёв.
— Ну, Миша, поправляйся. Это дело, ей-богу, ни к чему. До свидания, Женя, дай вам бог хорошего жениха. Ну а я ухожу. Не поминайте лихом. Не умрём, так весной увидимся, — говорил он, весело посмеиваясь в бороду и пожимая руки.
— Ты, Юрка, проводишь? — задержал он руку Колосова,
— Конечно, Идём, — Колосов поднялся и вместе со старателями вышел из барака.
Худые лошади, запряжённые в сани, понуро жевали, выхватывая рывками клочки сена из передних саней. Позванивали печально удила. Хотелось к зелёным лугам, где не давят голые вершины сопок. Хотелось увидеть серые пятна деревушек, белёные избы, извилистые речушки, заросшие кудрявыми ивами. Услышать задорный крик петуха…
