Джон Апдайк - Кролик успокоился
— Все, все, — говорит Дженис, и глаза ее, как звездочки, горят от радости, что вот нашелся мужчина, который по доброй воле хочет ей что-то объяснить и растолковать; у нее даже кончик языка высунулся наружу, до того она преисполнена желанием сконцентрироваться и не пропустить ни слова.
— Вот это я понимаю! — игриво говорит доктор Олмен и, сжав одну руку в здоровенный кулак, пальцами другой начинает показывать ей, как располагаются венечные артерии на поверхности сердца и как их ветви проникают в неустанно работающую мышцу-трудягу. Гарри, которому все это уже было показано и рассказано, знаком подзывает Джуди подойти поближе. На девочке то же, что и в день приезда, нарядное розовое платьице, а на затылке, у основания косички, белый бант. Во время вчерашней морской прогулки у нее немного подгорели крылья носа и нежная кожица под ясными зелеными глазами, где веснушки у нее совсем крохотные и редкие. Она все смотрит на монитор как приклеенная.
— Что там видать? — сипло спрашивает он ее.
— Такой маленький червячок ползет и дергается, ползет и дергается все время.
— Это жизнь, — говорит он ей. — Жив, значит, твой дед.
Повинуясь безотчетному порыву, Джуди прижимается к койке и, пытаясь обнять его, сдвигает с места прикрепленные к его торсу трубочки и проволочки.
— Ой, дедушка! — говорит она, обуреваемая раскаянием. — Это все из-за меня.
Ее дыхание горячит ему шею. Он — как может — рукой, свободной от капельницы, прижимает ее к себе.
— Не глупи. Ты-то в чем виновата?
— Там, вчера. Я тебя напугала.
— Нет, милая, не ты. Мексиканский залив меня напугал. А ты сама разве не испугалась?
Онемев от слез, она трясет головой — мол, нет.
Вот те раз, еще один сюрприз для него.
— Нет? Как так?
Ее чистое личико принимает вороватое выражение — как бы становится на цыпочки, — которое у взрослой женщины говорит о намерении соврать. Семеня словами, как шажочками, она отвечает:
— Ты же был рядом, дедушка. И вокруг в море было много всяких лодок.
Он снова стискивает ее в своих тенетами опутанных объятиях — ее изящное детское тело такое податливое, словно из него что-то вынули, какой-то стержень; у него свербит в горле, наверно, соленой воды вчера наглотался. Глаза подергиваются горячими благодатными слезами. В телевизоре широкоплечие, узкобедрые мужчины, подобно олимпийским богам, прорываются сквозь облака тумана. Невозможно разглядеть даже, кто белый, кто черный. Но комментаторы, хоть сами ничегошеньки не видят, продолжают без умолку что-то орать своими надсадными от вечного перевозбуждения голосами. Потом влезает реклама: неутомимый «субару», переваливаясь, карабкается вверх по кургану из автомобильных остовов.
— Хочешь переключить на что-нибудь другое? — спрашивает он у Джуди и перекладывает ее ручку со своего перебинтованного запястья, где она делает ему больно, на пульт дистанционного управления телевизором, протянутым навстречу ему бежевой металлической рукой. Он снова откидывается на подушку, и ему кажется, что белые стены палаты раздвигаются вокруг него до бесконечности, как вчерашний океан, и его больничная койка — утлый плот. Джуди щелкает по разным каналам: соревнования по борьбе, праздничное открытие на стадионе новогоднего матча между университетскими футбольными командами, рекламный ролик с Карлом Молденом[77], угрюмо предупреждающим нас, что от ограбления никто не застрахован, «кроме тех, кто пользуется кредитными карточками «Америкэн экспресс трэвеллерс чекс», какая-то пара фигуристов в черном посреди сверкания льда, пародия-ужастик о том, легко ли быть молодым оборотнем в Лондоне, и другой фильм — «Кулаки Брюса Ли» (название возникло на экране во время секундной паузы-напоминания). В жестоких поединках кунг-фу достаточно притягательности, чтобы на несколько минут задержать внимание Джуди. Обрывки фраз, которые доктор Олмен доверительно и в то же время по-австралийски бодренько, так что его прекрасно слышат и все остальные, говорит Дженис, вплетаются в экранное действие — череда смертоносных ударов, плавно замедленных по воле режиссера, мягкие размывы утонченного восточного колорита, «...предварительное обследование... застойные явления в легких — обычное следствие инфаркта миокарда... обратный ток крови... проникновение в легочную ткань... гидралазин... перикардит... дилантин... кожная сыпь... диарея... облысение... рука не поднимается имплантировать кардиостимулятор совсем еще не старому человеку...»
Брюс Ли отбивается ногами — раз, другой, третий, — и три подонка в живописном облачении замедленно разлетаются в разные углы комнаты, мебель крошится, как хрустящее китайское печенье с билетиками на счастье внутри, но тут Джуди снова неожиданно переключает программу и попадает на его любимую рекламу какого-то увлажняющего крема — Гарри никак не может запомнить его название, но зато блуждающее на лице девушки-фотомодели выражение он запомнил, кажется, на всю жизнь: ах, как она улыбается поверх обнаженного плеча, мимоходом обернувшись, прежде чем стыдливо скрыться за дверью ванной комнаты, и потом, когда она снова выходит оттуда, какой истомой, каким блудливым удовлетворением дышит весь ее облик — мокрые волосы замотаны тюрбаном из мохнатого мягкого полотенца, грудь с ложбинкой посередине открыта тютелька в тютельку до сосков, а дальше стоп, конец экрана, так и хочется оттянуть его книзу, замедлить действие, как в фильме про кунг-фу, хоть на тридцатую долю секунды, тогда, может, и сосок удалось бы подглядеть, — как расслабленно, размягченно она опускается на голубой бархатный диван, будто она на вершине блаженства и ей больше нечего желать, чудесные глаза прикрыты лоснящимися от крема веками, бровки чуть широковаты, как у Синди Мэркетт; остается последняя часть ролика, где она уже в вечернем платье готовится к выходу, но зрители понимают, что и под золотой парчой ее кожа остается здоровой и увлажненной... «Погоди, детка, погоди» — он чует, что Джуди уже приспичило щелкать по каналам дальше, и пытается перехватить ее руку, но опаздывает, они снова вернулись к оборотням (мальчишка корчится в телефонной будке, лицо его зарастает косматой шерстью), потом к фигуристам (партнерша, оттопырив задок, скользит прямо на экран, коротенькая юбочка задралась кверху); потом Гарри чувствует укол боли в запястье — видимо, дернув рукой, он слишком сильно натянул трубку капельницы, — и шаловливый призрак вчерашней боли будто в шутку шевельнулся у него в груди. Наверно, действие демерола заканчивается. У него на столике, рядом с кроватью, вместе с телефоном и стаканом несвежей воды, стоит коричневый пузырек с нитроглицерином, и он трясущейся рукой вытряхивает таблетку и сует ее под язык, как его здесь научили. Под языком жжет, но самое смешное, что через минуту-другую у него начинает щекотно пощипывать в заднем проходе.
— Он у вас остреньким-солененьким сильно увлекается? — интересуется доктор Олмен.
— Ой, и не спрашивайте, — с пылом подхватывается Дженис, — он насчет этого чистый маньяк.
Жена, вдруг отчетливо понимает Гарри, это как телеканал, который тебе не дано переключить. Все тот же высоковатый лоб, все тот же туповатый, упрямый проем рта, изо дня в день, в одно и то же время, на одной и той же программе. Задрав голову, она глядит снизу вверх на большую, красную, блондинистую физиономию врача, как на прекрасную и поучительную в своей красоте картину заката. Спелись, голубчики, прямо дуэт, ишь как ловко делят его пополам. Один захапал то, что у него внутри, другая — то, что снаружи.
Вишнево-красный «субару» теперь мчится по серпантину на фоне гористо-скалистого пейзажа американского Запада, который так возлюбили изготовители автомобильной рекламы. Потрясающая, сверкающая девица, худая, как вешалка, с ямочками на щеках и квадратным подбородком, как прибавившая в росте Одри Хепберн времен «Завтрака у Тиффани», выступает из машины с загадочной улыбкой; на голове у нее гоночный яйцеобразный шлем, а ее сногсшибательный наряд сшит как будто бы из множества искрящихся веревок. Может, прав Нельсон и «Тойоте» действительно не хватает фантазии? Взять их рекламу — люди прыгают до небес на радостях, что им удалось сэкономить несчастный грош. Телевизор возвращается к праздничному шествию на стадионе: молодежь, цветы, гигантский надувной кот Гарфилд, важно покачиваясь, плывет над головами. Установившийся внутри у Гарри под воздействием лекарств свой, особый микроклимат, как ему кажется, реагирует на бушующую где-то вдали грозовую бурю — далекую, как пятна на солнце или ураганы на Юпитере. Помимо истории, не менее суеверную тягу Гарри испытывает и к астрономии. Отче наш, иже еси на небеси...
— ...залежи жира в его организме, — клокочет доктор Олмен, — реки и моря; при таком раскладе часть его неизбежно откладывается. Жирное мясо, свиная колбаса, ливерная колбаса, копченая колбаса, сосиски в тесте, арахисовое масло, соленые орешки...
