Ниматулла Фазели - Современная иранская культура
Томпсон сыграл великую роль в культурной истории. Эту роль нужно рассмотреть на фоне чего-то грандиозного, скажем, изменении подхода марксистов к истории. В уже упомянутой статье Линн Хант пишет, что в последние годы объяснительные модели, внесшие наибольший вклад в развитие социальной истории, подверглись коренным изменениям, так как марксисты и последователи школы «Анналов»[45] начали все больше и больше проявлять интерес к культурной истории.
Поворот к культуре в марксисткой историографии наблюдался в самом начале, еще в «Положении рабочего класса в Англии». Томпсон, решительно отвергнув метафору «базис – надстройка», сосредоточился на исследовании «культурных, этических и духовных посредничеств», или «методов, которые становятся материальным опытом, применяемым на практике… то есть культурных методов». Классовое сознание он описывает следующим образом: этот опыт сообразно культурным особенностям реализуется в традициях, системах ценностей, изображениях и институционализированных формах.
Несмотря на то, что книга Томпсона спровоцировала бурную полемику и внесла разлад в стан марксистов, где многие из них даже обвинили его в волюнтаризме и идеализме, тем не менее она стала пользоваться непререкаемым авторитетом среди историков помоложе.
Издание Рафаэлем Самуэлем[46] в шестидесятые годы журнала под названием “History Workshop” («Историческая мастерская») стало великим шагом для написания истории «снизу», то есть истории народа и его культурной жизни. Этот журнал был совместным проектом одноименной группы английских историков. По словам Линн Хант, одним из удивительных поворотов марксистских историков к культуре был их всё возрастающий интерес к языку. В 1980 г. редакторы журнала “History Workshop” в одном из своих выступлений на тему «Язык и история» признали, что «структурная лингвистика» обрела важное влияние (термин «структурная лингвистика» здесь применяется ошибочно, но в любом случае передает задуманный смысл). Они считали, что внимание к языку может считаться критикой «рефлексивных теорий познания» и способно повлиять на работу «социалистических историков», учитывая их интерес к семиотике.
Отношения культурных исследований и истории намного сложнее их отношений с литературоведением, социологией или антропологией. Саймон Дюринг вторую главу своей новой книги «Культурные исследования: критическое введение» (2005) посвятил исследованию взаимоотношений культурных исследований и культурной истории. Он пишет, что культурные исследования, в отличие от культурной истории, официально сосредоточены на современной культуре. Но если бы это отличие не было гибким, то интерес культурных исследований к истории ограничивался бы поиском следов давно минувших репрезентаций в современной культуре, тогда как культурные исследования в этом смысле даже больше ориентированы на прошлое, разве что эта интерпретация прошлого несколько упрощена. Всегда, когда мы хотим объяснить текущее положение вещей, нам очень сложно устоять перед соблазном рассказать о прошлом. Эти рассказы объясняют нам, как и почему все сложилось именно так. Они больше обещают нам, нежели сообщают, потому что история никогда не может полностью объяснить настоящего. История всегда излишне избирательна и пристрастна. Но, несмотря на редукционизм исторических интерпретаций, все же наличие даже таких объяснений куда лучше, чем ничего.
По убеждению Дюринга, понятие «современное» не такое уж и неопределенное, однако вопрос заключается в том, где именно заканчивается прошлое и начинается настоящее. Одним словом, настоящее – не что иное, как отблеск и интерпретация прошлого, поскольку не существует ничего, что появилось бы из ниоткуда. Всё существующее нашло свою актуализацию благодаря прошлым конструкциям. Повседневный рутинный быт наполнен прошлым. Например, процесс принятия пищи и ее приготовления мы унаследовали от предыдущих поколений. Оформление трапезы изобилует поверьями и обычаями наших предков. Возьмите любую вещь или феномен, и вы убедитесь, что он несет на себе печать прошлого. Многие разделы теории современности исследуют то, каким образом прошлое переходит в мир настоящего и получает продолжение. На индивидуальном уровне слово, которые мы используем в настоящее время для описания прошлого, – это «привычка». Также мы говорим о социальных привычках. В университетских исследованиях прошлое не воспринимается как повторение социальных привычек или цепочка бессознательных причин, нет, прошлое для нас – это история. Поэтому мы должны учитывать, что история – это специфический способ понимания прошлого. Слово «история» неопределенно, поскольку подразумевает как научную дисциплину, так и прошлое в целом. Есть ощущение, что вся история имеет отношение к тому, что происходит здесь и сейчас. Всё, что не имеет хотя бы какого-нибудь присутствия в настоящем, не имеет и истории. Можно с уверенностью сказать, что оно забыто. Неопределенность, существующая между знанием и историей как событием в прошлом, говорит о том, что история – это систематизированный способ описания прошлого. Как пишет Дюринг, мы воспринимаем современное больше в качестве процессов, нежели устойчивых вещей. В этом смысле современное есть нечто текучее и находящееся в движении.
Рассказывая о теории времени Реймонда Уильямса[47], Дюринг пишет, что, согласно Уильямсу, настоящее время состоит из трех компонентов: первое – это остатки/останки (то, что передается по наследству от прошлого и не имеет особого отношения к будущему); второе – доминанты (то, что контролирует настоящее время); третье – зарождающиеся элементы (то, что еще не нашло своего полного развития, но, тем не менее, уже существует). Принимая во внимание текучесть характера современного, а также ее компоненты (прошлое и будущее), мы неизбежно приходим к заключению, что культурные исследования – это нечто из той же породы, что и культурная история.
Культурная история и история культуры. Как «культурные исследования» являются отдельной дисциплиной и отличаются от «культурологии», так же и культурная история отличается от истории или историографии культуры. Безусловно, оба дискурса влияют друг на друга, и их отличие не означает отсутствия взаимосвязей. И в самом деле, очень нелегко отличить тексты по культурной истории от текстов по истории культуры, потому что в одном и том же тексте оба подхода могут проявляться с большей или меньшей интенсивностью. Все познается в сравнении. Для того, чтобы лучше узнать культурную историю, нужно сравнить ее историей культуры и на примере различий объяснить ее суть.
Как было уже сказано, культурная история – это своего рода способ анализа или же особый подход к современному обществу. История культуры добивается того, чтобы история воспринималась как исторический материал, а культурная история – того, чтобы история превратилась в инструмент анализа и метод познания. Поскольку история культуры рассматривает историю как исторический материал, то и культуру она рассматривает в целом, не обращая особого внимания на ее компоненты и составляющие, тогда как культурная история – это история внимания к деталям культуры. Следующий момент: термин «история культуры» имеет отношение к процессу формирования, развития, эволюции и изменения культуры и по сути является своего рода описательно-повествовательным познанием и позитивистским прочтением культуры. Точка зрения истории культуры на культуру – это прежде всего традиционный, или классический, взгляд, который никогда не задается целью исследовать причинно-следственную связь. Он не пытается объяснить культуру, но смотрит на нее сквозь призму истории так же, как смотрит сквозь нее на семью, религию, технологии, государства и т. д. В результате появляются такие виды истории, как история семьи, история религии, история технологий, история государства и т. д.
Здесь мы вкратце укажем на отличительные черты культурной истории с учетом всего того, что было уже сказано, а также с учетом ее эпистемологических и методологических отличий от истории культуры. Культурная история считает культуру независимой переменной. Поэтому она (культурная история) считается больше культурным подходом, нежели историческим. Как культурный феномен культурную историю начинают воспринимать в 1960-е гг., в то время как история культуры, так же как и другие виды истории, например, история литературы, история науки, история искусства, история мысли, история политики и история экономики, существует давно.
Культурная история изучает не только культуру элит, но и культуру народа (культуру низов) и, в отличие от истории культуры, для которой важность представляет только культура избранных, является культурной историей мысли. Следующее – то, что культурная история, в отличие от истории культуры, которая нацелена на фиксирование сугубо научного опыта, ищет культурный опыт в повседневной жизни всех членов общества. Именно поэтому в данном подходе подробно изучается массовая культура. Например, при исследовании искусства и художественного опыта учитывается даже опыт какой-нибудь домохозяйки. При исследовании музыки наряду с традиционной и классической музыкой в центре внимания оказывается и поп-музыка. Одним словом, можно сказать, что культурная история наряду с академическими и классическими знаниями регистрирует народные (массовые) и местные (локальные) знания.
