Ивлин Во - Пригоршня праха
- Да, я знаю.
- Вы приедете?
- Скорее всего нет. Мы последнее время никуда не выезжаем.
Шутки, обошедшие за последние шесть недель весь город, имели для Бренды прелесть новизны, повторение придало им отточенность, и Бивер смог преподнести их довольно эффектно. Он рассказал Бренде о многочисленных переменах в личной жизни ее друзей.
- А что у Мэри с Саймоном?
- Неужели не знаете? Полный разрыв.
- И давно?
- Началось это еще детом, в Австрии...
- А Билли Ангмеринг?
- Пустился в жуткий загул с девицей по имени Шила Шрабб.
- А что слышно у Хелм-Хаббардов?
- У них тоже не ладится... Дейзи открыла новый ресторан. Он пользуется успехом... Еще появился новый ночной клуб под названием "Садок"...
- О господи, - сказала Бренда в заключение. - Живут же люди!
После чая появился Джон Эндрю и тут же завладел разговорен.
- Здравствуйте, - сказал он. - Я не знал, что вы приедете. Папа сказал: как хорошо раз в кои-то веки провести воскресенье без гостей. Вы охотитесь?
- Давно не охотился.
- Бен говорит, что все, кому позволяют средства, должны охотиться для блага страны.
- Наверное, мне средства не позволяют.
- А вы бедный?
- Ради бога, мистер Бивер, не разрешайте ему вам докучать.
- Да, очень бедный.
- Такой бедный, что можете называть всех потаскухами?
- Да, такой.
- А как вам удалось стать таким бедным?
- Я всегда был бедным.
- А! - Джон потерял интерес к теме. - А у серой ломовой на ферме глисты.
- Откуда ты знаешь?
- Бен сказал. А потом, это по навозу видать.
- Боже мой, - сказала Бренда, - что бы сказала няня, если б тебя слышала?
- А сколько вам лет?
- Двадцать пять. А тебе?
- А чем вы занимаетесь?
- Ничем особенным,
- На вашем месте я бы чем-нибудь занялся, чтоб - заработать деньги. Тогда бы вы могли охотиться.
- Но тогда я не мог бы называть всех потаскухами.
- В этом все равно проку нет.
(Позже, за ужином в детской, Джон сказал:
- По-моему, мистер Бивер ужасно глупый, а по-твоему?
- Откуда мне знать? - сказала няня.
- По-моему, из всех, кто к нам приезжал, он самый глупый.
- Гостей хулить - Бога гневить.
- Все равно в нем ничего хорошего нет. У него глупый голос и глупые глаза, глупый нос и глупая голова, - Джон как литургию пел, - глупые ноги и глупое лицо, глупые руки и глупое пальто...
- А теперь кончай ужинать, - сказала няня.)
В этот вечер, перед ужином, Тони подошел к Бренде, которая сидела у туалетного столика, и, склонившись над ее плечом, скорчил в зеркале рожу.
- Я страшно виноват перед тобой - кинул на тебя Бивера и удрал. Ты была с ним ужасно мила. Она сказала:
- Это было не так уж тяжело. Он довольно забавный. А в это время в конце коридора Бивер обследовал свою комнату со всей основательностью многоопытного гостя. Настольная лампа отсутствовала. Чернила в чернильнице пересохли. Огонь в камине давно потух. Ванная, как он уже отметил, была черте те где, в башенке, куда надо карабкаться по узкой лестнице. Кровать ему не понравилась - ни на вид, ни на ощупь; когда он для пробы прилег, пружинный матрас, продавленный посредине, угрожающе задребезжал. Обратный билет в третьем классе стоит восемнадцать шиллингов. А еще чаевые надо давать.
Тони чувствовал свою вину перед Бивером, и поэтому к обеду было подано шампанское, которого ни он, ни Бренда не любили. Не любил его, как оказалось, и Бивер, но тем не менее он был польщен. Шампанское перелили в высокий кувшин и передавали по кругу как символ гостеприимства. После того они отправились в Пигстэнтонский кинотеатр, где шел фильм, который Бивер видел несколько месяцев тому назад. По возвращении их ждал в курительной поднос с грогом и сандвичами. Они поболтали о фильме, и Бивер утаил, что смотрел его во второй раз Тони проводил Бивера до дверей сэра Галахада.
- Надеюсь, вам здесь будет хорошо спаться.
- Нисколько не сомневаюсь.
- Вас утром разбудить? Как вы привыкли?
- Удобно будет, если я позвоню?
- Разумеется у вас есть все, что нужно?
- Да, благодарю вас Спокойной ночи.
- Спокойной ночи,
Однако, вернувшись в курительную, Тони сказал:
- Знаешь, меня совесть мучит из-за Бивера.
- Брось, с Бивером полный порядок, - сказала Бренда. Однако Бивер в данный момент чувствовал себя неуютно, он ворочался на постели, терпеливо пытаясь найти положение, в котором смог бы заснуть, и думал, что раз он не собирается сюда больше приезжать, он ничего не даст дворецкому и только пять Шиллингов приставленному к нему лакею. В конце концов ему удалось приладиться к пересеченному ландшафту матраса, и он заснул прерывистым, неспокойным сном до утра. Однако новый день начался с неприятного сообщения, что все воскресные газеты уже отнесли в комнату ее милости.
По воскресеньям Тони неизменно облачался в темный костюм и белый крахмальный воротничок. Он шел в церковь, садился на большую сосновую скамью, поставленную сюда еще его прадедом в ту пору, когда он перестраивал Хеттон, и "снабженную высокими алыми подушками для коленопреклонений" Камином с причитающейся ему чугунной решеткой и маленькой кочергой, которой отец Тони, бывало, громыхал, когда какое-нибудь место в проповеди вызывало его неодобрение. После смерти отца Огня в камине не разводили, но Тони намеревался возродить к следующей зиме этот обычай. На рождество и на благодарственной молебне в честь жатвы Тони читал тексты из священного писания с аналоя, украшенного медным орлом. После службы он любил еще несколько минут постоять на паперти с сестрой викария и кое с кем из деревенских. Потом возвращался через поля тропкой, ведущей к боковому входу в альпийский садик.
Он наведывался а оранжереи, выбирал себе бутоньерку, останавливался у садовничьих домиков поболтать (из дверей его обдавало теплыми, все забивающими запахами воскресных обедов) и в завершение выпивал в библиотеке стакан хереса. Таков был простои, но не слишком строгий обряд его воскресного утра, который сложился более или менее стихийно на базе куда более суровых обычаев его родителей; Тони придерживался его с огромным удовольствием. Если Бренда ловила его на том, что он изображает честного богобоязненного джентльмена старой школы, она смеялась над ним, и Тони не обижался, но это отнюдь не умаляло радости, которую ему доставлял еженедельный ритуал, или неудовольствия, когда присутствие гостей нарушало его привычки.
Вот почему сердце у него оборвалось, когда, выйдя в четверть одиннадцатого из кабинета в залу, он застал там Бивера; тот был одет и явно ожидал, когда его начнут развлекать; огорчение Тони, правда, было недолгим, ибо, приветствуя гостя, он заметил, что тот изучает железнодорожное расписание.
- Надеюсь, вам хорошо спалось?
- Великолепно, - сказал Бивер, хотя его бледный вид свидетельствовал об обратном.
- Очень рад. Я и сам здесь всегда хорошо сплю. Но что это? Вы смотрите расписание? Уж не собираетесь ли вы нас покинуть?
- Увы, мне придется уехать сегодня вечером.
- Как неудачно. Я вас почти не видел. К тому же по воскресеньям плохо с поездами. Самый удобный отправляется в пять сорок пять и прибывает в девять. Он идет со всеми остановками, и в нем нет вагона-ресторана
- Мне он подойдет.
- Вы никак не сможете остаться до завтра?
- Никак.
До парку разносился звон церковных колоколов.
- Что ж, мне пора в церковь. Полагаю, вы вряд ли захотите ко мне присоединиться?
Бивер в гостях всегда старался угодить хозяевам, даже если визит оказывался таким безотрадным, как этот.
- Что вы, с превеликим удовольствием.
- Нет, правда, я бы на вашем месте ни за что не пошел. Что вам за радость. Я и сам иду более ли менее по необходимости. Оставайтесь здесь Сейчас спустится Бренда. Когда захотите выпить - позвоните.
- Что ж, не стану возражать.
- Тогда до скорого свидания.
Взяв в прихожей шляпу и палку. Тони вышел из дому.
"Ну вот, я снова был нелюбезен с этим молодым человеком", - подумал он.
В подъездной аллее звонко и призывно звучали колокола, и Тони поспешил на зов. Вскоре звон прекратился, раздался один удар, предупреждающий деревню, что через пять минут органист начнет первый гимн. Тони нагнал няню с Джоном, они тоже шли в церковь. Джон был сегодня на редкость доверителен, он сунул Тони маленькую ручку в перчатке и без лишних слов приступил к рассказу, которого ему хватило до самых церковных дверей: это была история мула Одуванчика, который выпил весь ротный запас рома под Ипром в 1917 году; рассказывал он не переводя духа, потому что бежал вприпрыжку рядом с отцом, стараясь не отстать. Когда рассказ кончился, Тони сказал:
- Какая грустная история.
- Вот и я так думал, но на самом деле совсем наоборот. Бен говорит, у него были смеху полные штаны.
Колокол замолк, органист из-за занавески следил, когда появится Тони. Тони прошел по проходу вперед к своей скамье, няня и Джон следовали за ним. Он сел в кресло; они расположились на лавочке за его спиной. Он на полминуты склонил голову на руки; когда он откинулся назад, органист взял первые такты гимна: "Не входи в суд с рабом твоим, о господи!" Служба пошла своим чередом. И, вдыхая приятный, слегка отдающий плесенью запах, привычно садясь, вставая и кланяясь, Тони витал мыслями где-то далеко, с событий прошлой недели перескакивая на будущие планы. Временами какая-нибудь примечательная фраза в литургии возвращала его к действительности, но в основном в это утро его занимал вопрос о ванных и уборных: сколько их еще можно встроить, не нарушая общего стиля дома.
