Чарльз Сноу - Коридоры власти
И Осбалдистон недаром этого опасался. Потому-то он и постарался, чтобы в комиссию по обсуждению проекта не вошел ни один военный. Гилби не имел достаточно высокого воинского звания, что оказывало бы сдерживающее влияние на людей ниже его чином. Прозвище Старый герой было дано ему не в насмешку - обе войны он провел в действующей армии и показал себя исключительно храбрым офицером; во время второй мировой войны он командовал дивизией. Однако дальше он не пошел. Я слышал от военных, что, будь у него хотя бы средние способности, он автоматически дошел бы до самых вершин, ибо трудно было представить себе человека, обладающего лучшими связями. Звание пэра досталось ему по наследству, а не за заслуги в войне. Он был, что называется, потомственным английским аристократом.
- Господин министр, - сказал Осбалдистон, - если вы считаете, что разумнее будет еще раз проверить, насколько велики разногласия, чего проще - созовем межведомственное совещание на вашем уровне. Или на моем. Или устроим совместное заседание министров и чиновников Государственного управления.
- Я, знаете ли, не сторонник всяких там совещаний и комиссий, - сказал Гилби. - Обычно они ни к чему не приводят.
На сей раз даже Дуглас Осбалдистон растерялся. Он ответил не сразу.
- Есть еще и другой способ. Вы и министры всех трех родов оружия могли бы обсудить этот вопрос с премьером. Мы могли бы очень быстро подготовить для вас необходимые материалы.
(Без сомнения, Осбалдистон про себя подумал, что соответствующие материалы получит в этом случае и премьер-министр.)
- Нет. Я не стал бы ему этим докучать. У него и так дел выше головы. Нет, мне этого не хотелось бы.
Гилби озарил нас милой, благосклонной улыбкой, в которой сквозило торжество, и продолжал:
- Знаете, что я сделаю?
- Да, господин министр?
- Я еще раз просмотрю все документы. Приготовьте их мне к концу недели, будьте так добры. И еще было бы неплохо, если бы вы составили небольшой конспект - так, на страничку, не больше... - И, вдруг прервав себя, он спросил с простодушным самодовольством: - Как вам нравится мой костюм?
Вопрос был по меньшей мере странным. Вряд ли кому-нибудь могло прийти в голову упрекнуть в щегольстве меня или Дугласа Осбалдистона, хотя лорду Гилби эта черта была - в рамках, дозволенных джентльмену, - безусловно, присуща. Вид у него был простодушный, но, между прочим, при всей своей неспособности принимать решения отмахиваться от них он был способен вполне.
- Очень мило выглядит, - ответил я без всякого интереса.
- Никогда не догадаетесь, где мне его шили.
Да, это и в самом деле было свыше наших возможностей.
- Надо сказать, что я заказывал его в... - Гилби назвал не какого-нибудь модного портного, а большой лондонский магазин. - Звучит не слишком шикарно, но сшили очень прилично.
Нам пришлось довольно бестактно заставить его вернуться к делу. Теперь настал мой черед. Слышал ли лорд Гилби, что кое-кто нащупывает почву относительно возможности производства новых средств доставки? Насколько мы знаем Бродзинского, вряд ли он угомонится только оттого, что его недостаточно поощряют. Не благоразумнее ли - так думают и Роуз и Осбалдистон - заняться этим делом, пока оно еще не получило огласки; не откладывая, привлечь Гетлифа, Льюка и других барфордских ученых? Вероятно, этим пока еще незачем заниматься самому министру, но, может быть, все же следует кому-нибудь - скажем, Куэйфу - уже сейчас начать по этому поводу неофициальные переговоры?
- По-моему, прекрасная мысль, - не преминул подать голос Осбалдистон.
- Куэйф? То есть мой новый товарищ министра? - ответил лорд Гилби, одарив нас ясным открытым взглядом. - Он будет мне хорошим помощником. У меня столько дел - одному человеку никак не справиться. Да вы это и сами знаете. Конечно, мои коллеги - люди в политике искушенные, и Куэйф тоже, а я простой солдат. И, возможно, кое-кому из них эта работа давалась бы легче, чем мне. Вполне возможно! Да, Куэйф будет мне хорошим помощником. В вашем предложении, Льюис, есть только одно "но". Справедливо ли взваливать на него такой груз, пока он еще не освоился на новом месте? Я лично считаю, что человека нужно вводить в курс дела постепенно.
Не изменяя всегдашней любезности, лорд Гилби продолжал свою тактику пассивного сопротивления. Возможно, он и считал, что одному человеку на его работе не управиться - однако она ему нравилась. Возможно, он и был простым солдатом, однако незаурядной житейской хваткой обладал несомненно; он не хуже других представлял себе, сколько талантливых молодых людей только и ждет случая выдвинуться. Но тут у нас был припасен неплохой козырь. Наше министерство охотно возьмет на себя начальные переговоры, сказал я. Если Льюк и другие ученые отнесутся к делу так, как мы предполагаем, то Гилби вообще не придется этим заниматься.
Гилби явно не улыбалась мысль передать часть работы кому-то другому в своем же министерстве; а уж выпустить эту работу из своего министерства он и вовсе не желал. В конце концов, держась все так же мило и добродушно, он хоть и с оговорками, но согласился. Он сказал:
- Что ж, по-видимому, так нам и придется поступить.
Осбалдистон, глазом не моргнув, сделал пометку в блокноте и сказал, что пошлет товарищу министра соответствующее уведомление.
- Не следовало бы перегружать беднягу, - сказал Гилби, все еще мечтая сыграть отбой. Но, поняв, что карта его бита, он умел вовремя остановиться и теперь решительным тоном энергичного человека, имеющего дело с растяпами, сказал:
- Что ж, вот и все, что мы пока можем сделать. Я бы сказал, что утро мы провели не без пользы.
Мы знали, что в двенадцать часов он должен быть на заседании кабинета. Казалось бы, он должен робеть перед этими заседаниями, чувствуя, что его слово не имеет там никакого веса. Ничуть не бывало. Он обожал их. Когда он собирался на заседание, у него появлялось совсем особое выражение лица и особая осанка. В обычные дни, прощаясь с Осбалдистоном, или со мной, или с секретарями, сидевшими в смежной комнате, он бросал на ходу: "Пока!" тоном молодого блестящего офицера-конногвардейца, которым он был давным-давно, еще до первой мировой войны. Но, отправляясь на заседание кабинета, он никогда не позволял себе сказать: "Пока!" Он лишь молча величественно наклонял голову и неторопливо шествовал к двери, очень прямой, с лицом торжественным и благочестивым, словно в храме.
3. РЕЧЬ В ПАЛАТЕ ОБЩИН
После того как нам удалось обойти лорда Гилби, я стал постоянно встречаться с Роджером по работе. Он охотно выслушивал нас. Но не слишком охотно делился собственными мыслями. Мне же необходимо было его понять, особенно в одном отношении. И не просто из любопытства - хоть оно все росло, - а для того, чтобы решить, как поступать самому.
В середине июля Роджер должен был произнести свою первую министерскую речь. На своем веку я составил немало подобных речей и хорошо знал, какое значение придают им парламентские заправилы и промышленные магнаты. Составляешь черновик за черновиком, добиваешься немыслимого, высшего совершенства стиля, какого не достигал и Флобер, читаешь и перечитываешь каждую фразу, чтобы, не дай бог, не сказать лишнего, - и в конце концов по законам бюрократического языка, построенного на недомолвках, любая речь неизбежно становится куда более расплывчатой, чем была в первом наброске. Я всегда терпеть не мог составлять речи для других и в последнее время совсем отделался от этой работы. Она входила в обязанности Гектора Роуза и Дугласа Осбалдистона, и оба они исполняли ее с характерными для них терпением и самоотверженностью. Когда какой-нибудь министр перечеркивал их отточенные ясные фразы и сам принимался за литературные упражнения, они улыбались ледяной улыбкой и ни на чем не настаивали.
Осбалдистон сказал мне, что на этот раз Роджер почти всю речь пишет сам. Более того, Роджер отредактировал и окончательный вариант речи Гилби. Оба они должны были выступить от своего министерства в один и тот же день: Гилби в палате лордов, Роджер в палате общин.
Когда день этот настал, я пошел послушать Роджера. Во дворе Вестминстерского дворца я встретил Осбалдистона, возвращавшегося из палаты лордов, где по долгу службы он слушал выступление лорда Гилби.
- Совершенно непонятно, что он, собственно, хотел сказать, - заметил Осбалдистон с досадой знатока, - чтобы разобраться в этом, надо быть по меньшей мере специалистом по l'explication du texte [толкованию текстов (франц.)].
Когда мы шли на свои обычные места, я заметил, что всегдашнее спокойствие - непоколебимое, как и у всех его коллег, - начинает ему изменять.
В главном фойе на меня вдруг повеяло духами, я обернулся и увидел Кэро Куэйф. Глаза ее были широко открыты и блестели - она и не пыталась скрыть волнение.
- Пойду сяду где-нибудь в сторонке, чтобы не действовать вам на нервы, - сказала она.
Я сказал, что за Роджера можно не бояться. Мы не пошли в ложу Государственного управления и отправились вместе с ней на галерею для публики.
