Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 1)
Таким образом, гостеприимная встреча, которую собирались оказать бедному Гарри Уорингтону его ближайшие родственники, была отложена.
Наконец в ворота въехал экипаж баронессы Бернштейн, и какие бы сомнения ни возникали относительно приема незнакомого виргинского кузена, богатую и влиятельную тетушку это радушное семейство встретило с распростертыми объятьями. Парадная спальня уже ждала ее. Повар, получивший приказание приготовить ужин из любимых блюд ее милости, прибыл еще накануне. Стол сверкал старинным серебром, а накрыт ужин был в отделанной дубом столовой, где на стенах висели фамильные портреты: покойный виконт, его отец, его мать, его сестра — две прелестные картины. Тут же висел портрет его предшественника кисти Ван-Дейка, как и портрет его виконтессы. Имелся тут и портрет полковника Эсмонда, их виргинского родственника, к внуку которого дамы и джентльмены семейства Эсмондов отнеслись со столь умеренной теплотой.
Яства, предложенные их тетушке баронессе, были превосходны, и ее милость воздала им должную честь. Ужин продолжался почти два часа, и все это время все члены каслвудской семьи были чрезвычайно внимательны к своей гостье. Графиня усердно потчевала ее каждым лакомым блюдом, и она охотно их отведывала; едва дворецкий замечал, что она допила свой бокал, как тут же вновь наполнял его шампанским; молодые люди и их матушка поддерживали оживленную беседу, не столько говоря сами, сколько слушая с почтительным интересом свою родственницу. Она же была чрезвычайно весела и остроумна. Она, казалось, знала в Европе всех и о каждом из этих всех могла рассказать препикантнейший анекдот. Графиня Каслвуд, при обычных обстоятельствах очень чопорная женщина, строгая блюстительница приличий, улыбалась даже самым рискованным из этих историй, барышни переглядывались и по сигналу матери заливались смехом, молодые люди прыскали и хохотали, особенно наслаждаясь смущением сестер. Не забывали они и о вине, которое разливал дворецкий, и, подобно своей гостье, не пренебрегли чашей горячего пунша, поставленной на стол после ужина. Сколько раз, сказала баронесса, пила она по вечерам за этим столом, сидя возле своего отца!
— Это было его место, — сказала она, указывая туда, где теперь сидела графиня. — А от фамильного серебра ничего не осталось. Оно все ушло на уплату его карточных долгов. Надеюсь, вы, молодые люди, не играете, заметила она.
— Никогда, даю слово чести, — сказал Каслвуд.
— Никогда, клянусь честью, — сказал Уилл и подмигнул брату.
Баронесса была очень рада услышать, что они такие пай-мальчики. От пунша ее лицо покраснело еще больше, она стала многословной, и речи ее могли бы в наши дни показаться не слишком пристойными, но то были иные времена, да и слушали ее весьма снисходительные критики.
Она рассказывала молодым людям об их отце, об их деде и о других членах их рода, как мужчинах, так и женщинах.
— Вот единственный настоящий мужчина в нашей семье, — сказала она, указывая рукой (все еще красивой, округлой и белой) на портрет офицера в красном мундире и кирасе и в большом черном парике.
— Виргинец? Чем же он был так хорош? По-моему, он годился только на то, чтобы ухаживать за табаком и за моей бабушкой, — сказал со смехом милорд.
Баронесса ударила по столу с такой энергией, что стаканы подпрыгнули.
— А я говорю, что он был несравненно лучше любого из вас. В роду Эсмондов, кроме него, все мужчины были дураками. А он просто не подходил для нашего порочного, эгоистического Старого Света и правильно сделал, что уехал и поселился в Америке. Что было бы с вашим отцом, молодые люди, если бы не он?
— А он оказал какую-нибудь добрую услугу нашему папеньке? — спросила леди Мария.
— Ах, это старые истории, дорогая Мария! — воскликнула графиня. Напротив! Ведь мой незабвенный граф подарил ему это огромное виргинское поместье.
— Теперь, после смерти брата, его должен унаследовать мальчишка, который был сегодня здесь. Я знаю это от мистера Дрейпера. Дьявол! Не понимаю, зачем отцу понадобилось швыряться таким имением.
— Кто был сегодня здесь? — в волнении спросила баронесса.
— Гарри Эсмонд-Уорингтон из Виргинии, — ответил милорд. — Молодой человек, которого Уилл чуть не сбросил в реку. Я настойчиво просил миледи графиню пригласить его в замок.
— Значит, кто-то из виргинских мальчиков приезжал в Каслвуд и его не пригласили остановиться в замке?
— Но ведь остался только один, дражайшая моя, — перебил граф. — Другой, как вам известно...
— Какая гнусность!
— Да, признаюсь, вряд ли так уж приятно быть скаль...
— Значит, внук Генри Эсмонда, хозяина этого дома, был здесь, и никто из вас не предложил ему гостеприимства?
— Но ведь мы же этого не знали, а он остановился в "Замках"! — пояснил Уилл.
— Так он остановился в гостинице, а вы сидите здесь! — воскликнула старая дама. — Это переходит всякие границы. Кликните кого-нибудь! Подайте мою накидку — я сама пойду к нему. И вы пойдете со мной сию же минуту, милорд Каслвуд.
Молодой человек сердито вскочил.
— Госпожа баронесса де Бернштейн! — воскликнул он. — Ваша милость может идти, куда ей угодно, но что до меня, я не собираюсь терпеть, чтобы по моему адресу произносились такие слова, как "гнусность". Я не пойду за молодым джентльменом из Виргинии, а останусь сидеть здесь и допивать пунш. А вы, сударыня, не шепчите "Юджин"! Ну и что "Юджин"? Я знаю, что у ее милости большое состояние и вам хотелось бы сохранить его за нашей милой семейкой. Но вы на эти деньги заритесь больше, чем я. Пожалуйста, пресмыкайтесь ради них, а я не стану! — И с этими словами граф опустился в свое кресло.
Баронесса обвела взглядом остальных, — все сидели, опустив голову, — а потом посмотрела на милорда, на этот раз уже без всякой неприязни. Она наклонилась к нему и быстро проговорила по-немецки:
— Я была неправа, когда сказала, что полковник был единственным, настоящим мужчиной в нашем роду. Ты тоже можешь быть мужчиной, Юджин, когда хочешь.
На что граф только поклонился.
— Если вы не хотите выгонять старуху из дому в такой поздний час, то пусть хотя бы Уильям сходит за своим кузеном, — сказала баронесса.
— Я ему это уже предлагал.
— И мы тоже, и мы! — хором воскликнули барышни.
— Но право же, я ждала только одобрения нашей дорогой баронессы, сказала их мать, — и буду в восторге приветствовать здесь нашего юного родственника.
— Уилл! Надевай-ка сапоги, бери фонарь и отправляйся за виргинцем, распорядился милорд.
— И мы разопьем еще одну чашу пунша, когда он придет, — сказал Уильям, который к этому времени успел выпить лишнего. И он отправился выполнять поручение — нам уже известно, как он приступил к своей миссии, как выпил еще пуншу и какой неудачей окончилось его посольство.
Достойнейшая леди Каслвуд, увидев на речном берегу Гарри Уорингтона, увидела весьма красивого и привлекательного юношу, и, возможно, у нее были свои причины не желать его присутствия в лоне ее семьи. Не все матери бывают рады визитам привлекательных девятнадцатилетних юношей, когда в семье имеются двадцатилетние девицы. Если бы поместье Гарри находилось не в Виргинии, а в Норфолке или в Девоншире, добрейшая графиня, наверное, не стала бы так медлить с приглашением. Будь он ей нужен, она протянула бы ему руку со значительно большей охотой. Пусть светские люди эгоистичны, во всяком случае они не скрывают своего эгоизма и не прикрывают холодность лицемерной личиной родственной привязанности.
С какой стати должна была леди Каслвуд утруждать себя, оказывая гостеприимство незнакомому молодому человеку? Только потому, что он нуждался в дружеском внимании? Лишь простак мог бы счесть это достаточной причиной. Люди, составляющие, подобно ее сиятельству, цвет общества, выказывают дружбу лишь тем, у кого много друзей. Ну, а несчастный одинокий мальчик из далекой страны, с довольно скромным состоянием, ему к тому же не принадлежащим, и, весьма вероятно, неотесанный, с грубыми провинциальными привычками — неужели знатная дама должна была утруждать себя ради такого молодого человека? Allons donc! {Помилуйте! (франц.).} Ведь в харчевне ему будет даже удобнее, чем в замке.
Так, несомненно, рассуждала графиня, и баронесса Бернштейн, прекрасно знавшая свою невестку, отлично это понимала. Баронесса также была светской женщиной и при случае могла померяться эгоизмом с кем угодно. Она нисколько не обманывалась относительно причин того почтительного внимания, каким ее окружали члены каслвудской семьи — и мать, и дочери, и сыновья, — а так как она обладала немалым юмором, то с удовольствием играла на особенностях натуры каждого из членов этой семьи, забавляясь их алчностью, их подобострастием, их безыскусственным уважением к ее денежной шкатулке и нежною привязанностью к ее кошельку. Они были не очень богаты, и состояние леди Каслвуд предназначалось только ее родным детям. А двое старших унаследовали от своей матери-немки лишь льняные волосы и внушительную родословную. Однако и те, у кого были деньги, и те, у кого их не было, равно жаждали денег баронессы. В подобных случаях корыстолюбие богатых не уступает корыстолюбию бедных.
