Два окна на Арбат - Александр Алексеевич Суконцев
Что мне было делать после этого? Что называется, я стоял, как витязь, на распутье…
— И с Секутиным вы, скажете, незнакомы? — спросила Агриппина Львовна.
— Помилуйте, кто такой Секутин?
— Как это кто такой Секутин? Да Секутин — это был, если хочешь знать, почище любого вашего профессора в нашем галантерейном деле. Король это был, вот кто!
— Нет, — признался Бордюров, — с королями я не был знаком.
— Так чего вы тут мне голову морочите? Для чего мне эти ученые рассусоливания? Я в них все равно ни черта не понимаю.
— В них, уважаемая Агриппина Львовна, я пришел к выводу, никто ничего не смыслит. Все только прикидываются, что понимают. А рассказываю я вам все это к делу. Позвольте же закончить, я задержу вас еще на несколько академических минут.
Итак, я остановился на том, что я уже проводил исследования в группе продленного дня. К сожалению, мне удалось установить очень не много… Дело в том, что моя… мой объект, за которым я наблюдал, неожиданно… э-э-э… перестал ходить в группу продленного дня. Начались какие-то осложнения, я был незаслуженно оклеветан…
Сами понимаете, месяцы напряженного труда, треволнения не прошли бесследно. Мне требовался отпуск, и… мне его дали…
И вот сейчас я, научный работник с большим стажем, оказался в тупике, вывести из которого можете меня только вы. Я понимаю, что в данный момент я не по всем пунктам объявления, которое вы дали, выдерживаю конкурс. Но для меня это единственный верный шанс продолжить мою любимую работу, которую ждет вся наша школа, и стать кандидатом наук. Только связав свою судьбу с вашей дочерью, я смогу спокойно сесть за письменный стол и работать.
Конечно, вы и ваша дочь пойдете на определенный риск… Но клянусь вам честью, — риск в данном конкретном случае благороден. Он окупится. Отечественная педагогическая наука, которой я себя посвятил всего без остатка, она не забудет этих жертв и вознаградит за них щедрою рукою и меня, и вас, моих спасителей!
Я готов стать на колени, родная Агриппина Львовна, и умолять вас убедить свою очаровательную дочь… Только со мной вы найдете счастье… Вы умная женщина…
— Ну да, возможно, — согласилась Агриппина Львовна. — Стало быть, ни Абрамского, ни Секутина Павла Ивановича вы не знаете?
— Честное благородное слово, этих уважаемых граждан я не знаю, — со слезой в голосе признался Бордюров. — Поверьте, я говорю искренне!
— Ну что ж, не знаете, так не знаете.
— Когда мне прийти за ответом?.. Я очень хочу надеяться.
— За ответом? В субботу приходите, в субботу…
Агриппина Львовна вдруг притянула Бордюрова за пуговицу и перешла на шепот:
— Послушайте, а Малышкина-то уж вы, конечно, знаете? Сознайтесь.
— Малышкина? — побледнел Бордюров и тоже шепотом ответил: — Малышкина я очень хорошо знаю. Столько он из меня кровушки попил…
— Ну вот, — обрадовалась Агриппина Львовна, — я же говорила! В ОБХСС у Малышкина я вас и видела, а я все думаю…
— Какой ОБХСС? Малышкин — это председатель нашего Ученого совета. Главный враг всех моих научных работ.
— А-а… — разочарованно протянула Агриппина Львовна. — Малышкин, да не тот…
— Так я могу надеяться? — опять осклабился Бордюров.
— Надейся, надейся, — рассеянно ответила Агриппина Львовна.
Бордюров, раскланиваясь, задом вывалился за дверь, посылая Агриппине Львовне воздушные поцелуи.
А Залетникова долго стояла в глубоком раздумье, шевеля губами, словно пробуя какое-то слово, потом другое…
«Я же хорошо помню его, — думала она. — Видела его… и глазки эти масленые, и рот, постоянно мокрый… И вот где видела — в суде!»
— Вспомнила! — закричала она вдруг. — В суде, когда наших судили, галантерейщиков, на Каланчевке — Абрамского, Прахацкого… Старик Секутин вовремя смылся — он был в этом деле самая голова. Ну да, помню, пришла я, меня вызывали как свидетельницу, пришла пораньше, вся тряслась, переживала. Зашла на второй этаж, искала, где наших будут судить… И забрела в другой зал. И там он стоял, этот вот, с глазками… Научный работник. А около него конвой. Вспомнила! — еще громче закричала Агриппина Львовна. — Все вспомнила. И не Бордюров он тогда был, а этот… Ба… Ба… Бакалягин! Вот он кто! А судили его по статье 119, часть вторая. Там ему этот самый академотпуск и припаяли. А ведь я вижу, ну, вижу — морда знакомая! А он, подлец, еще отпирается!
ПОП — ТОЛОКОННЫЙ ЛОБ
С господом богом у Агриппины Львовны отношения были мимолетные, как с директором соседнего с ее магазином комбината бытового обслуживания Кукушкиным. «У него свой план, у меня свой. Приве?!» У соседа еще можно было перед ревизией перехватить сотню-другую для покрытия недостачи. А бог что? Снегу зимой не выпросишь без визы бюро погоды. Правда, обращаться к нему все-таки приходилось. Скорее всего инстинктивно восклицала порой заведующая магазином «Галантерея-трикотаж»:
— Господи, пронеси!
Бывало, что и проносило, а бывало, что и нет. А прикладывал ли к этому рук всевышний, кто ж его знает. Скорее всего, что нет. Тут приходилось прикладывать самой. И чем тяжелее была рука, тем легче проносило.
В прежнее время, о котором по привычке вздыхала порой Агриппина Львовна (1911–1917), она по молодости лет не успела близко познакомиться ни с писаными догмами христианской религии, ни с ее устными пропагандистами. В церковь она не ходила. А в переднем углу, сколько она себя помнит, всегда висели портреты самых отпетых безбожников. Вот сейчас, например, по желанию дочки Лиры, из переднего угла улыбается Юрий Гагарин.
А как было с делом старика Секутина. Закрутило Агриппину Львовну — не думала, не чаяла приземлиться у себя на Арбате целой и невредимой. Весь процесс посматривала на переднюю скамейку — много там ее хороших знакомых сидело, а места свободные еще оставались. И поутру, и вечером твердила Агриппина Львовна одну-единственную и самую популярную среди знакомых молитву:
— Господи, пронеси! Господи, пронеси!
Но процесс шел неделю, вторую… Незаконно присвоенные суммы, которые назывались в судебном зале, росли куда быстрее, чем недостача у сотни молодых продавцов. А господи все не проносил. Все чаще при допросе свидетельницы Залетниковой А. Л. прокурор начинал свои вопросы с каверзного:
— А почему, не скажете ли вы?..
Малышкин, сатана обэхээсовская, раскрутил хитрые секутинские витки.
И тут, в судебном зале на Каланчевке, Агриппина Львовна дала клятву: «Пронесет — поставлю большую свечку Николаю-угоднику. Только на него надежда». Пыталась Агриппина
