Рассказ судебного следователя - Александр Андреевич Шкляревский
– Быстров! – окликнул я его.
– A! Mon oncle![30] – вскричал он, несмотря на то что я вовсе не был его дядя. – Пойдем выпьем в фойе бутылочку.
– Благодарю. Что же ты так рано из театра?
– Да что, скука. Сегодня ужасно воют. Думаю отправиться в Буфф[31], что ли. Если хочешь, поедем.
– Лучше отправимся ко мне! – пригласил я его.
– О, ни за какие благополучия… К Дюссо[32], к Вольфу[33], куда угодно, но не к тебе.
– Ну, пожалуй, – согласился я, зная, что мне не преодолеть его упрямства.
В ресторане мы уселись в отдельной комнате и потребовали себе вина.
– Ты, кажется, был в ложе Крюковской? – спросил я небрежно Быстрова.
– Да. Ты почем знаешь эту особу?
– Прошлый год у ней умерла скоропостижно ее подруга, и я снимал с нее и ее матери показания.
– А, слышал. Покойница, говорят, была красавица?
– Недурна. Ты разве не знал Можаровскую?
– Можаровскую? Она была замужняя?
– Да…
– Тю-тю-тю, – просвистал Быстров. – Теперь я понимаю, кто такой Аркадий Николаевич.
– Муж покойной, – сказал я, – а что?
– Ничего. Eudoxie[34] выходит за него замуж.
– Когда?
– Кто-то мне говорил, что после Нового года…
– Что это за семейство: мать и дочь? Ты, кажется, близок с ними?
– О нет! Заезжаю иногда по старой привычке. Впрочем, это презанимательное семейство. Теперь, особенно с тех пор, когда Eudoxie задумала выйти замуж, они держат себя совершенно иначе, но если бы ты знал прошлое! Это было ужасное безобразие: скандал, даже в петербургском полусвете. Но, может быть, ты ими не интересуешься?
– Напротив, отчего же? Все одно говорить нам не о чем, и, если история занимательная, я готов с удовольствием слушать.
При этом, чтобы скрепить свое желание и более развязать язык своего приятеля, я потребовал еще вина.
– Родословная этого семейства, – начал Быстров, – неизвестна, так как оно прибыло сюда из провинции лет семь или восемь назад, Марья Ивановна Матвеева хотя и гордится якобы знанием beau monde’a[35], но такие претензии крайне смешны. По всей вероятности, по своему происхождению она принадлежала к губернской аристократии, может быть, была дочь промотавшегося помещика; образование свое она получила там же, в провинции, во французском пансионе. Обладая в молодости красивою наружностью и такими же черными и живыми глазами, как теперь у ее дочери, бойкая Марья Ивановна блистала на губернских балах, была окружена тьмою поклонников и скоро вышла замуж за господина Матвеева, служившего советником в каком-то присутственном месте, человека среднего состояния. Историю ее супружеской жизни я могу передать тебе с некоторыми подробностями и поручиться за ее достоверность, потому что слышал от очень почтенного господина, служившего в том же городе, где жили Матвеевы. Первые годы своего супружества, должно предполагать, Марья Ивановна провела довольно благополучно, но потом страстная натура ее перестала удовлетворяться семейным очагом. С ранних лет она привыкла слышать около себя похвалы своей «божественной красоте», рядиться и блистать, и это сделалось для нее потребностью. Она было завела несколько интриг, но они не дали ей нужного: Марье Ивановне более всего интересны были деньги, так как ресурсов ее мужа недоставало для покрытия ее мотовства, необходимого для поддержания своего достоинства в кругу местной аристократии. Так шли годы; Марья Ивановна была в ужасе: ей наступил сороковой год, красота ее стала блекнуть, и дочь, рожденная ею в первый год замужества, Eudoxie, оканчивала курс в институте взрослой девушкой, полной невестой. Вдруг, к счастью ее, в их городе на место председателя одной из местных палат был назначен дряхлый, но очень богатый старик и ловелас, который, с первого же взгляда, обратил внимание на роскошные формы Марьи Ивановны… и… «прелестная» сорокапятилетняя Лукреция[36] пала в объятия своего Адониса[37]! Бедный старик, как я слышал, за недолгое блаженство поплатился значительною долею всего своего состояния. На эти средства Марья Ивановна прожила два-три года довольно шумно, поражая блеском своих вечеров провинциальную аристократию, и сумела устроить счастие своей Eudoxie (которая вышла в то время из института), выдав ее замуж за господина Крюковского, человека ни особенно хорошего, ни особенно дурного, с малым образованием, но с большими средствами. К несчастию, нужно сказать правду, Авдотья Никаноровна в этом браке была довольно несчастлива. Я Крюковского знал лично. Слова нет, что Авдотья Никаноровна и при выходе в замужество была уже испорчена, отчасти институтским воспитанием, а отчасти уроками и примерами матери, прожив у нее два года, но добрый и умный муж мог бы ее исправить. Между тем она встретила в муже господина с сухим сердцем, который не отнесся снисходительно к ее легким женским слабостям, не сумел заняться исправлением ее характера и пополнить пробелы в ее воспитании, а только разражался грубыми упреками и бранью. К тому же Крюковский крайне тяготился вредным влиянием на жену тещи. Все это привело к тому, что молодые супруги, прожив не более двух лет, и то не в ладах между собою, решились расстаться. Крюковский, как я прежде тебе сказал, был не особенно дурной человек. Расставшись со своею женою, он не бросил ее на произвол судьбы, но обеспечил ее довольно крупным кушем. В это время у Марьи Ивановны произошел тоже разрыв с ее обожателем и неприятности с мужем, по поводу ее интимных отношений к председателю. Денежные дела ее вновь
