Жизнь. Книга 3. А земля пребывает вовеки - Нина Федорова
Лицо Варвары начало краснеть.
– Довольно! – крикнула она в гневе, стукнув кулаком по столу.
– Это вы на м е н я кричите? – деланно удивилась Анна Валериановна. – «Учитесь властвовать собою», Варвара! Как видите, я сохраняю полное самообладание, зная, с ке м я говорю, и помня всё. Ах, напрасно вы спешите расстреливать учителей гимназии… вы могли бы ещё кое-чему получиться…
– Довольно! – ещё раз крикнула Варвара.
– О, пожалуйста! Вызванная на допрос, я говорю, полагая, что вы д е й с т в и т е л ь н о ж е л а е т е з н а т ь, почему я не желаю подписывать бумаг. Я с удовольствием замолчу. Неужели вы думаете, что я н а с л а ж д а ю с ь беседою с вами? Могу я уйти?
На платформе совещались: это сумасшедшая? она на свободе? определённо помешанная.
– Приступим к делу, – объявила Варвара.
– К делу? – удивилась Анна Валериановна. – В своё время я в с ё с д е л а л а для вас, Варвара, выбрав подходящее время, и вы в с ё с д е л а л и для меня. Вы полагаете, вы сделали ещё недостаточно?
Секретарь начал ей задавать вопросы, и она отвечала ему спокойно и кратко. Да, «Услада» была переведена на её имя. С каких пор? Когда покойный генерал Головин уходил на войну. Почему? Предполагая, что может быть убит, он желал освободить жену от всяких хлопот по делам вообще. Бумаги в порядке? Все документы на руках и в порядке. Есть совладельцы? Нет никаких. Завещание? Да было и составлено братом тогда же. Имущество должно перейти к тем из его детей, кто будет жив после войны. Заложено? Нет, ничто не заложено. Долгов по усадьбе нет и не было. Никаких семейных споров о завещании нет и не было.
– Ещё один, последний вопрос, гражданка Головина, – заговорила Варвара. – Кого из детей генерала Головина вы полагаете в живых?
На этот вопрос, вздрогнув и сильно побледнев, Анна Валериановна не отвечала.
– Ну? – повысила голос Варвара.
– Их было трое, – сказала Анна Валериановна тихим, вдруг надломленным голосом. – Их было трое.
Она боролась с внезапным приступом слабости и головокружения. Где-то таилась опасность. Может быть, Мила уже найдена?
– Ну?
– Димитрий – старший. Не о нём вы спрашиваете?
– Нет, о нём я не спрашиваю.
– Второй – Борис.
Головины ничего не знали о нём. Они надеялись и молились, не называя его имени вслух. Пусть забудется имя… пусть враги забудут о нём!
– Ну?
– По слухам, он был убит в первые дни революции. Мы с тех пор ничего не слыхали о нём.
– Кем убит?
– Неизвестно. Мы ничего не знаем точно.
– Должно быть, убит своими же солдатами.
Анна Валериановна впилась глазами в Варвару, пытаясь угадать, знает ли Варвара что-либо о Борисе.
– Но ведь как-то вы узнали же о его смерти. Есть доказательства смерти?
Она ничего не знает о Борисе, радовалась тётя.
Вслух она сказала уже спокойно:
– Мы получили тогда открытку без подписи. О смерти сообщил, верно, кто-либо из друзей или солдат, кто знал наш адрес.
– Можете вы представить суду эту открытку?
– Нет. Я уничтожила её. Она была на моё имя.
– Зачем уничтожили? С какой целью?
– Я пыталась скрыть это несчастье от его матери. Она могла бы найти открытку. Не зная, она могла надеяться, что сын жив.
– Так, но вы сказали: «мы получили открытку, мы узнали». Кто это «мы»?
– Я и моя племянница.
– Мила?
– Людмила Петровна.
Помолчав, Варвара спросила:
– Где сейчас находится Мила?
– Людмила Петровна. Она исчезла неизвестно куда.
– Расскажите подробно об этом.
– Каких подробностей желаете вы, товарищ Варвара Бублик?
Анна Валериановна была вновь спокойна: значит, Варвара ничего не знала о Миле.
Варвара допрашивала:
– Что она взяла с собой? Какой багаж? Деньги? Паспорт? С кем ушла? Что сказала вам и матери перед уходом? Что слыхали вы о ней с того дня, как она покинула город? Каковы были её намерения относительно будущего? Всё точно и подробно.
– Она ничего не сказала. Она ничего не взяла из дома. И мы ничего не слыхали о ней.
– Но это не в обычае вашего дома, чтобы Мила ушла, не сказав куда.
– Жизнь переменила обычаи. Людмила Петровна часто уходила в поисках пищи. Уходила молча. Молча она ушла и в последний раз, и не вернулась.
Варвара задумчиво смотрела куда-то вдаль, на миг позабыв платформу и суд. Перед нею вдруг возникло лицо Милы, и Мила, полуприкрыв лицо маленьким кружевным веером, шептала ей, как когда-то давно-давно: «О, Варя, ты ничего не знаешь о любви».
– Вот что, гражданка, – заговорила она наконец, встряхнувшись, – тут есть необъяснимое, странность: вы и мать так просто и легко смирились с исчезновением Милы?
– Людмилы Петровны. – Она ничего не знает, уверенно думала тётя, и воинственный дух вновь поднимался в ней. – То есть как это – «легко»?
– Молодая девушка исчезает из дома – и вы молчите об этом… Почему вы не искали помощи у власти? Почему не сделали формально письменного заявления о розыске исчезнувшей девушки? не требовали следствия? В городе была же полиция. И вы не обратились к ней?
– Не правда ли, как странно! – саркастически воскликнула Анна Валериановна.
Не слушая, Варвара перебила её:
– Из дома вдруг исчезает девушка. Две её ближайшие родственницы живут себе спокойно, не делая попытки её найти.
– У вас неверные сведения, товарищ Бублик! Первое, что было нами сделано в тот же вечер, около десяти часов, – мы обратились к вашему товарищу, или, простите, преступнику, ибо он вами недавно казнён, – к Климу Попову, тогда всемогущему члену правительства и главе полиции. Он прибыл к нам в дом. Ему были даны все сведения и показан оставленный дома паспорт… фотография…
– И что же?
– В тот час, близко увидев и поняв характер товарища вашего Клима Попова, я поняла, что девушке нашей семьи лучше погибнуть, чем быть найденной Поповым.
– Но какие меры были приняты им для отыскивания Милы?
– Людмилы Петровны. О, посмотрев на фотографию, он очень охотно взялся за поиски. В нежелании её найти я Попова не могу обвинить, но она не была найдена, и с
