Барбара Фришмут - Мистификации Софи Зильбер
Тут как раз вернулась Амариллис Лугоцвет — в дорожном костюме в серую полоску, в мягкой фетровой шляпе и темном пальто, перекинутом через руку. Один взгляд друг на друга — и оба расхохотались.
— И всегда-то я попадаюсь на вашу удочку, — воскликнула Амариллис Лугоцвет с наигранной досадой, втыкая себе в петлицу нарцисс. Придирчивым взглядом она оглядела Альпинокса. — Вы совсем не так плохо знаете свет, как хотите показать, — одобрительно заметила она.
Вдруг она стала испуганно озираться и громко звать Макса-Фердинанда. Песик вначале так заразился лихорадкой дорожных сборов, что повсюду совался и лез под ноги, тяжело дыша и покряхтывая, — он был уже очень стар, — но с некоторых пор его почему-то не было видно. Амариллис Лугоцвет искала, искала, пока не обнаружила его под столом — он лежал бездыханный. Она осторожно вытащила его оттуда, положила к себе на колени и стала нежно гладить по шерстке, еще взъерошенной от смертной муки.
— Этого же не может быть, — приговаривала про себя Амариллис Лугоцвет. — Он должен был прожить еще, по крайней мере, год. Неужели на него так подействовала дорожная лихорадка?
Потом она понюхала его мордочку и вскочила.
— Амариллий, — воскликнула она, — он добрался до амариллия!
Она положила мертвого Макса-Фердинанда на подушку и поспешила на кухню, где нашла открытый тигель. Плотно закрыв, она спрятала его в свою новую кожаную сумку.
— Сколько раз я ему говорила, чтоб он не смел даже нюхать! — горестно и обиженно причитала она. — И вот, пожалуйста. Он просто этого не понял. А говорят, мы имеем власть над животными.
— Мне очень жаль, — проговорил Альпинокс, — что вам приходится теперь прощаться и с этим столь дорогим вашему сердцу спутником.
Амариллис Лугоцвет еще раз взяла на руки мертвое тельце и стала его гладить. Потом повернулась спиной к Альпиноксу, и, повинуясь ее магическому знаку, земля у нее под ногами разверзлась и забрала обратно то, что принадлежало ей по праву.
Когда она с отрешенным видом снова оборотилась к Альпиноксу, он сказал:
— Путешествие наверняка бы ему повредило. Его жизнь в этом воплощении шла к концу. Быть может, когда-нибудь этот год ему зачтется. Вы не должны ни в чем себя упрекать.
— Ах, знаете, — вздохнула Амариллис Лугоцвет, — у меня их было уже много, и все они умирали. Их век еще короче, чем век чужан. Никак не могу к этому привыкнуть.
Они сидели совершенно готовые к отъезду и смотрели в окно, дожидаясь прихода Саула Зильбера.
«Отошли его прочь, Амелия, отошли его прочь», — шептала Амариллис Лугоцвет, словно она своими глазами видела сцену прощания. Начало смеркаться, час отъезда неуклонно близился. Едва на небе замерцала вечерняя звезда, которую им хорошо было видно из окна, в дверь тихонько постучали, и вошел Евсевий в сопровождении Саула Зильбера. Вид у Зильбера был усталый, взмученный, словно он только недавно покончил со своей внутренней борьбой. Глаза были красные, от бессонницы и тяжелых мыслей, а рука, в которой он держал обыкновенную дорожную сумку, бессильно свисала, — казалось, он вот-вот эту сумку уронит.
— Хорошо, что вы пришли, — сказала Амариллис Лугоцвет, — нам пора ехать. — И она предложила Саулу Зильберу присесть, что же касается Евсевия, то он поклонился и ушел, печальный и молчаливый.
— Ну-ка, — сказала Амариллис Лугоцвет, сбегав на кухню, — съешьте вот это, вы, похоже, совсем без сил. Подкрепитесь на порогу. — И она подала Зильберу тарелку с печеньем — маленькие печеньица были, казалось, сделаны из одних орехов и по зеленоватому цвету напоминали фисташки. А когда он съел печенье, она подала ему один из своих гладко отшлифованных стаканчиков, наполненный какой-то темно-зеленой жидкостью, в которой отражался свет луны, стоявшей высоко в небе, — было полнолуние.
Саул Зильбер почувствовал, как к нему приливают силы, а с души словно свалялась огромная тяжесть. Он даже улыбнулся, отдавая Амариллис стаканчик и тарелку, — ей непременно надо было успеть их помыть.
— Ну вот, — сказал он, — значит, я все-таки уезжаю. Но я вернусь, через год или через много лет, но вернусь. В один прекрасный день постучусь в дверь к Амелии и скажу: «Доброе утро, моя дорогая, заметили ли вы, что у вас в саду уже распустились огненные лилии?»
При этих словах Альпинокс удивленно вскинул глаза, но Амариллис Лугоцвет сделала ему знак, чтобы он не мешал Саулу Зильберу говорить. Только так тот сможет преодолеть боль разлуки.
Но теперь уже действительно пора было ехать. Амариллис Лугоцвет заперла дом, и они вышли в ночь. Зильбер был все еще так поглощен собой и разлукой, что не замечал ничего вокруг. Амариллис Лугоцвет отошла от мужчин на несколько шагов в взобралась на невысокий холм. Небо было усыпано звездами, нигде ни облачка. Она вздохнула, сунула палец в рот и подняла его вверх, чтобы определить, с каков стороны дует легкий ночной ветерок. Потом стала произносить заклинания, упорно глядя в одну сторону и взмахивая руками, как будто приманивала что-то к себе. И в самом деле, вскоре к ней подплыло маленькое облачко.
— Что же, не нашлось у тебя облака побольше? — крикнула в темноту Амариллис Лугоцвет, и, казалось, ночь затрясла в ответ всеми деревьями и кустами.
— Не очень-то удобно, — заметила Амариллис, — но как-нибудь устроимся. — Она достала из сумки небольшую катушку, подбросила ее вверх, и нитка, размотавшись, превратилась в тонкую веревочную лестницу, которая зацепилась за облако.
— Идите сюда, — крикнула Амариллис Лугоцвет Альпиноксу и Зильберу. — Пожалуй, вы первый, — обратилась она к Альпиноксу. — Насчет вас я хоть уверена, что у вас не закружится голова. — А когда Альпинокс скрылся на облаке, она сказала Саулу Зильберу: — Будьте осторожны и старайтесь сохранять равновесие. Как только вы окажетесь наверху, вы будете вне опасности. — Она подвела его за руку к веревочной лестнице: — Держитесь хорошенько, обеими руками, сумку можете доверить мне.
— Как романтично, — сказал Зильбер, погруженный в себя. Казалось, он ничему не удивлялся.
— И пока взбираетесь по лестнице, не вздумайте глядеть вниз, — крикнула ему вслед Амариллис Лугоцвет, после того как он одолел первые ступеньки. Всеми своими добрыми пожеланиями она поддерживала его при этом далеко не безопасном для нетренированного человека восхождении. Но хладнокровие, которым наделили его печеньица, помогало ему взбираться вверх бесстрашно и бодро, не оглядываясь назад. А когда он благополучно добрался доверху и ступил на облако, лестница дернулась и, подхватив Амариллис Лугоцвет, медленно, рывками, поползла вверх. «Что такое? — подумала Амариллис. — Обычно это проходит более гладко. Неужто я забыла уже самые простые вещи?» Но тут она почувствовала, как сумка Зильбера тяжело оттягивает ей руку, и перестала винить себя в недостаточно плавном подъеме.
— Вот мы и устроились, — заявила она, усевшись на облаке против обоих мужчин. — Экипаж немного тесный, да только лучшего достать не удалось. В конце концов ведь мы спасаемся бегством. — И она попыталась улыбнуться. Саул Зильбер задумчиво глядел вниз, на поселок, а потому не заметил, как Амариллис Лугоцвет сделала облаку знак отчалить, но оно не тронулось с места.
— Клянусь всеми вещами и образами, — воскликнула Амариллис Лугоцвет, — можно подумать, будто на этом облаке лежит тяжеленный камень! Оно не повинуется мне!
Альпинокс понимающе улыбнулся и взглянул на Саула Зильбера.
— Если вы хотите, чтобы мы двинулись в путь, придется вам с ним расстаться.
Саул Зильбер недоуменно посмотрел на него.
— Даже если это любимейший экземпляр вашей коллекции — вы же сами видите, облако не желает нести на себе камень.
— Ах, вот оно что, — сказал Саул Зильбер и полез в свой нагрудный карман. — А ведь он совсем маленький, никогда бы я не подумал, что из-за такого камешка могут возникнуть затруднения.
— Бросьте его, — попросила Амариллис Лугоцвет, — вы найдете новые камни, лучше этого — я вам обещаю.
Саул Зильбер еще раз хладнокровно взглянул на красивые прожилки камня — след окаменевшего растения, потом, широко размахнувшись, бросил его в сторону озера. В тот же миг облако сорвалось с места и понеслось с такой скоростью, что всплеска воды от упавшего камня они уже не слышали.
Широко раздув ноздри, Амариллис Лугоцвет вдыхала прохладный и подвижный ночной воздух, который все больше превращался в стремительный воздушный поток, и давно не испытанная ею радость захлестнула ее. Она раскинула руки и вскричала:
— Непостижимо, как я могла столько времени обходиться без этого! Разве это не восхитительно — плыть по воздуху без всякого сопротивления? — Она даже сняла шляпу, предоставив своим волосам развеваться по ветру. Альпинокс тоже обнажил голову, и на лицо ему упали серебристые пряди.
