Джон Голсуорси - Девушка ждёт
Адриан двинулся вверх по краю карьера, пока не достиг вершины. Внизу, футах в шестидесяти, что-то темнело на самом дне. Что бы это ни было, оно не шевелилось и не издавало ни звука. Неужели это конец, неужели он бросился в эту мрачную дыру? У Адриана перехватило горло, и он не мог ни крикнуть, ни двинуться с места. Потом он кинулся туда, где стоял Хилери.
– Ну как?
Адриан показал рукой вниз. Они пробрались сквозь кустарник, росший вдоль самого обрывами достигли места, откуда можно было спуститься вниз на заросшее травою дно заброшенного карьера и пройти в дальний его край, под самой высокой стеной.
Это был Рональд Ферз. Адриан опустился на колени и приподнял его голову. У него была сломана шея; он был мертв.
Нарочно ли он бросился вниз в поисках конца или сорвался нечаянно во время бегства – они не знали. Хилери молча положил руку на плечо Адриана.
– Недалеко отсюда у дороги стоит сарай, – сказал наконец Хилери, – но, пожалуй, тела лучше не трогать. Побудь с ним, а я схожу в деревню и позвоню. Наверно, надо вызвать полицию.
Адриан кивнул, он все еще стоял на коленях возле мертвого Ферза.
– Здесь близко почта, я скоро вернусь, – и Хилери поспешно ушел.
Оставшись один в старом карьере, где быстро сгущалась тьма, Адриан сел, поджав ноги, и положил к себе на колени голову Ферза. Он закрыл ему глаза и прикрыл лицо носовым платком. Сверху, из леса, доносился шорох крыльев и щебет птиц, располагавшихся на ночлег. Пала роса, и в синих сумерках стлался осенний туман. Все очертания стерлись, но высокая стена мелового карьера еще белела. Это место, откуда Ферз совершил свой прыжок в вечность, находилось меньше чем в пятидесяти ярдах от проезжей дороги, где сновали машины, но оно казалось Адриану глухим, заброшенным, полным страхов. Он понимал, что так лучше для Ферза, для Дианы, для него самого, но чувствовал только глубочайшее сострадание к этому человеку, истерзанному и сломленному в расцвете лет, и вместе с тем ощущал какую-то связь с таинством природы, окружавшей мертвеца и место его упокоения.
Чей-то голос вывел Адриана из его странного забытья. Рядом с ним стоял старый крестьянин и протягивал ему стакан.
– Говорят, здесь несчастье случилось, – сказал он. – Его преподобие велели вам выпить глоточек коньяку. – Он передал стакан Адриану. – Он как, свалился, что ли?
– Да.
– Сколько лет говорю, надо наверху забор поставить. Его преподобие велели передать – доктор и полиция скоро будут.
– Спасибо, – сказал Адриан, возвращая пустой стакан.
– Тут подальше возле дороги – хороший, крепкий сарай; может, нам снести его туда?
– Нельзя его трогать до их прихода.
– Да, – сказал старик, – есть такой закон, я читал, если это убийство или самоубийство. – Он нагнулся к телу. – Лицо-то какое спокойное, правда? Вы знаете, кто он такой?
– Да. Капитан Ферз. Из здешних мест.
– Как, из тех Ферзов, что с Бартонского холма? Да я же там еще мальчишкой работал; в том приходе и родился. – Он всмотрелся внимательней. – Да уж не мистер ли это Рональд, а?
Адриан кивнул.
– Батюшки мои! Теперь уж из них никого не осталось. Дед его перед смертью совсем рехнулся, право слово. Вот дела! Мистер Рональд! Я его знал еще совсем мальчишкой.
Он пригнулся, чтобы получше вглядеться в лицо, едва различимое при последних отсветах дня, потом выпрямился, печально качая головой. Теперь, когда выяснилось, что тут лежит не «чужак», он отнесся к этой смерти совсем по-другому.
Внезапно тишину нарушил треск мотоцикла; он спускался с зажженными фарами по проложенной здесь когда-то дороге. С мотоцикла сошли двое: юноша и девушка. Они несмело подошли к освещенной фарами группе и остановились, пытаясь разглядеть то, что лежало на земле.
– Говорят, здесь произошел несчастный случай.
– Ага, – подтвердил старик.
– Мы можем чем-нибудь помочь?
– Нет, спасибо, – сказал Адриан, – сейчас приедут врач и полиция. Нам остается только ждать.
Молодой человек открыл было рот, чтобы что-то спросить, но, так и не спросив, обнял девушку за плечи; потом, как и старый крестьянин, они постояли, вглядываясь в покойника, его голова лежала на коленях у Адриана. Мотор мотоцикла все еще тарахтел, нарушая тишину, а свет фар придавал зловещий вид старому карьеру и маленькой кучке живых, окружавших мертвеца.
Глава двадцать девятая
Телеграмма пришла в Кондафорд перед самым ужином. Она гласила: «Бедный Ф. умер. Упал меловой карьер. Будет доставлен Чичестер. Адриан и я сопровождаем. Следствие состоится там. Хилери».
Когда ей принесли телеграмму, Динни была в своей комнате. Она села на кровать; как и всегда, когда в душе борются два чувства – облегчения и скорби – у нее стеснило грудь. Случилось то, о чем она молила судьбу, но сейчас она помнила только тяжкий вздох за дверью и его лицо, когда он стоял и слушал пение Дианы.
– Найдите мне Скарамуша, – попросила она горничную, которая принесла телеграмму.
Когда появился шотландский терьер с умными глазами и весьма самоуверенным видом, Динни прижала его к себе так крепко, что он стал вырываться. Держа в руках это теплое, жесткое, лохматое создание, она снова обрела способность чувствовать; все ее существо испытывало облегчение, но жалость вызвала слезы. Такое странное состояние было непонятно псу. Скарамуш лизнул ее в нос и так отчаянно завилял хвостом, что Динни его опустила. Она наспех кончила одеваться и пошла в комнату матери.
Леди Черрел, уже переодетая к ужину, бродила между открытым гардеробом и открытым комодом, раздумывая, что из вещей ей легче всего пожертвовать на деревенский благотворительный базар в пользу больных бедняков. Динни молча подала ей телеграмму.
– Это как раз то, чего ты хотела, – сказала, прочитав ее, леди Черрел.
– Как ты думаешь, он покончил с собой?
– Думаю, что да.
– Сказать мне Диане сейчас или дать ей спокойно поспать до утра?
– Лучше сейчас. Если хочешь, я ей скажу.
– Нет, нет, мамочка. Это надо сделать мне. Ужин, наверно, нужно будет отнести ей наверх. А завтра нам, должно быть, придется поехать в Чичестер.
– Как все это ужасно для тебя, Динни!
– Напротив, мне это поможет.
Взяв телеграмму, она пошла к Диане.
Диана была в детской, – детей укладывали спать, и они всячески оттягивали эту нежеланную минуту; в их возрасте еще не понимаешь, как приятно заснуть. Динни знаком вызвала Диану в спальню и молча протянула телеграмму. Хотя за последние дни они очень сблизились, между ними все же было шестнадцать лет разницы, и Динни не решалась ее утешать, как поступила бы со своей сверстницей. К тому же она никогда толком не знала, что у Дианы на душе. Та прочитала телеграмму с каменным лицом, словно не узнала ничего неожиданного. Ничто не отразилось на этом красивом лице, с тонкими, как на старинной монете, чертами. Она взглянула на Динни, и в глазах у нее не было ни слезинки.
– Ужинать я не пойду. Значит, завтра – в Чичестер? – только и сказала она.
Сдерживая волнение, Динни молча кивнула и вышла. После ужина, наедине с матерью, она заметила:
– Хотела бы я так владеть собою, как Диана.
– Жизнь научила ее выдержке.
– Но есть в ней что-то и от холодной гордячки.
– А это не так уж плохо.
– Что будут выяснять на следствии?
– Боюсь, что там ей понадобится вся ее выдержка.
– Мама, а мне придется давать показания?
Ведь ты же последняя, кто с ним разговаривал.
– Да. Я должна рассказать, как он подходил к двери вчера ночью?
– Если тебя спросят, ты, наверно, должна рассказать все, что знаешь.
Кровь прилила к щекам Динни.
– А я не расскажу. Я даже Диане не сказала. И вообще не понимаю, какое до этого дело посторонним.
– И я не понимаю; но нашего мнения в таких случаях не спрашивают.
– Не скажу: не буду потакать нездоровому любопытству и причинять Диане лишнюю боль.
– А что, если слышала горничная?
– Никто не докажет, что слышала я.
Леди Черрел улыбнулась.
– Жаль, что здесь нет отца.
– Не говори папе того, что я тебе сказала. Не надо испытывать мужскую совесть; хватит нам и женской, ее хоть можно унять.
– Хорошо, не скажу.
– У меня не будет ни малейших угрызений совести, если придется что-нибудь скрыть, – лишь бы меня не поймали, – заявила Динни, все еще под впечатлением от лондонского полицейского суда. – И зачем вообще это следствие? Он мертв. Просто нездоровое любопытство.
– Зря я тебе все-таки потакаю, Динни.
– Нет, не зря. Сама знаешь, в душе ты со мной согласна.
Леди Черрел промолчала. В душе она и в самом деле была согласна…
Генерал и Алан Тасборо приехали на следующее утро первым поездом, а спустя полчаса все они отправились в открытой машине в Чичестер; Алан правил, рядом сидел генерал, а на заднем сиденье прижались друг к другу леди Черрел, Динни и Диана. Поездка была долгая и печальная. Откинувшись на сиденье и подняв меховой воротник, из которого торчал только кончик носа, Динни предалась размышлениям. Ей становилось ясно, что в какой-то мере она могла оказаться в центре предстоящего следствия. Ведь это с ней Ферз поделился своими сокровенными мыслями; это она увезла из дома детей; она спустилась ночью звонить по телефону, а потом услышала то, о чем собиралась умолчать; наконец – и это самое важное – ей придется сказать, что это она обратилась за помощью к Адриану и Хилери. Лишь за ее спиной можно скрыть дружбу Адриана с Дианой: да, это она посоветовала Диане обратиться к дяде за помощью, когда пропал Ферз. Как и все, Динни читала в газетах о скандальных происшествиях с другими людьми – и даже не без удовольствия; но, как и всех, ее возмущала самая мысль, что в скандальную хронику могут попасть ее родные или друзья. Если бы на следствии выяснилось, что к дяде обратились как к давнему и близкому другу Дианы, им обоим не избежать расспросов, которые вызовут подозрения, – публика, помешанная на любовных историях, сразу навострит уши. Воображение Динни лихорадочно работало. Если выяснится давняя и близкая дружба Адриана с Дианой, еще, чего доброго, заподозрят, будто это он столкнул Ферза в карьер, – конечно, если при этом не было Хилери, никто ведь еще не знает подробностей. Перед Динни мелькали страшные картины. Любая сенсация куда больше по вкусу публике, чем правдивый, но прозаический факт. И в ней крепла озорная решимость провести публику и лишить ее желанной сенсации.
