Мария Романушко - Если полететь высоко-высоко…
А однажды Ольга приехала к нам с потемневшим лицом и таким горем и недоумением в дивных своих глазах!… Я сразу поняла: что-то случилось. Она сказала:
– Наш папа ушёл от нас…
– Как… ушёл?
(Я подумала: умер).
– Просто ушёл… Бросил.
– Этого не может быть!
– Мы с мамой тоже так думали. Оказывается – может…
Я сидела, как громом поражённая. Я не знала, как её утешить. Хотя я хорошо помнила, как это было в моей жизни, мне было всего шесть лет, но забыть невозможно… Ольга взрослый человек. Но – ей от этого не легче. А может, и труднее.
– Я не знаю, как теперь жить, – сказала она. – Ведь я теперь никому не смогу поверить…
Мы долго в тот вечер, уложив Антона спать, сидели на кухне…
Она ушла. А у меня было такое ощущение, что у меня кто-то умер. Ведь мы с ней раньше думали: если на свете существует такая любовь, как у её родителей, значит, ОНА бывает! Ольгина семья для нас, девчонок, была единственным примером идеальной семьи. Когда один раз – и на всю жизнь. Значит, такое бывает, бывает! Вокруг и близко не было ничего подобного. Все люди вокруг совершали попытки – одну, другую, следующую… Ольгины родители были счастливым исключением. А теперь – они перестали им быть… И от этого даже у меня пошатнулась почва под ногами. Значит, ЭТОГО ВООБЩЕ НЕ БЫВАЕТ?! Чтобы один раз – и на всю жизнь. Бедная Оля!… Бедная Элла Яковлевна…
Ольга не подозревала, что впереди их с мамой ждёт ещё одно испытание. В тот раз, когда мы сидели с ней до полуночи на моей кухне, она сказала: «Я постараюсь не увидеться с ним больше никогда!» Но пройдёт десять лет, и её отец вернётся к ним. Умирать… И они примут его. И простят. И будут с ним до последнего часа…
Значит, такое всё же БЫВАЕТ?…
* * *Приезжала Оля. Ходили вместе гулять. Забавно: Антон больше похож на неё, чем на меня! У него такие же тёмные густые волосы, и тёмные глаза в густых ресницах, как у Оли. Она гордится этой схожестью.
Мы идём втроём, держа Антона за руки, и он скачет между нами, повисая на наших руках, как на качелях… И я думаю, что это, наверное, и в самом деле правда: то, что мы все – родственники, и была у нас одна общая праматерь с Ближнего Востока… И никто и нигде и никогда не одинок: потому что вокруг – братья и сёстры… Где бы я ни была – вокруг братья и сёстры. Мысль об этом греет.
* * *Не забыть: как мы слушали каждый вечер симфоническую музыку…
Тебе было четыре года. Ты знал всех дирижёров. У тебя были любимые – Владимир Федосеев и Юрий Темирканов. Наши вкусы совпадали.
А помнишь, как нам подарили «Болеро» Равеля? Борис Глебович из Литературной консультации, мой старый друг. А на другой стороне оказался Лист… Ты слушал несколько дней кряду, то Равеля, то Листа – и никак не мог насытиться!
А как я ездила по всей Москве в поисках Третьего фортепьянного концерта Рахманинова, который мы очень полюбили оба! И мы хотели его слушать часто-часто… О, это была настоящая охота! Приехать на Арбат с утра пораньше, ещё до открытия магазина «Мелодия» и стоять как можно ближе к двери, чтобы, когда дверь откроется, оказаться внутри первой и – бегом на второй этаж, к любимому отделу!
Вот так в те времена добывали музыку.
К симфонической музыке – у тебя любовь с раннего детства. В полтора года ты танцевал под Первый фортепьянный концерт Чайковского, забившись в уголок, кружился там, чтобы не упасть, и хлопал в ладоши… А как ты любил «Евгения Онегина»! В четыре года ты прослушал всю оперу полностью, без перерыва на сон и еду. Это была одна из твоих любимых пластинок. Точнее – набор. Три больших чёрных диска…
* * *Не забыть:
Как я приучала своего мальчика к спорту. Это было смешно. Брала его ногу и била его ногой по мячу…
А как он научился кататься на велосипеде! Очень быстро, за одно утро. И сказал:
– Ну, теперь ты довольна?
– Я довольна!
– И больше я на него не сяду! И не проси!
(Велосипед отдали родственникам, у которых был мальчик).
* * *Но бродить по лесам и болотам – это наше! Лазать по деревьям – это да! Идти пешком в кругосветку – это да!
В начале каждого лета составляется список: куда пойти и поехать этим летом? Обязательные пункты:
В Куркино – где чудесный храм на горе, заросший иван-чаем косогор, огромный старый вяз среди зелёной долины и речка с маленьким, но шумным водопадом…
В Грачёвку – где любимые болота с хвощами…
В Захарково – в деревеньку на другом берегу Химкинского водохранилища, где куры гуляют по улице…
В Иваньковский лес – где дубы-великаны, корабельные сосны и шорох беличьих хвостов…
В Парк Дружбы – где пруды с живописно заросшими, крутыми берегами…
В парк Речного вокзала – где белые пароходы, причальные тумбы, чайки, волны…
Обязательно к Каптеревым.
Обязательно к Пресманам.
Погулять по Бульварному кольцу…
И, конечно же, – в наш лес и на нашу бухту! Сто раз!…
И тысячу раз на Берёзовую аллею и в наш сквер! Это можно и не писать, это – каждый день, в любое время года…
* * *А в этом году ещё один пункт в нашем списке: съездить на Украину к бабушке Доре.
Бабушка, ради того, чтобы мы приехали к ней в гости, решилась в свои почти восемьдесят лет на переезд в другой город – поближе к природе. Она обменяла свою квартирку в Днепропетровске (который считала непригодным для Антоши из-за плохой экологии), – на квартирку в небольшом городке Новомосковске на берегу речки Самары. Впрочем, этот город не был ей чужим: здесь бабушка жила до войны, и здесь сейчас жили её приёмная дочь Мария, две взрослые внучки (мои кузины) и правнучка Оля, чуть младше Антоши. Так что у нас там много родни, и все нас ждут.
Надеюсь, и в Васильевку с тобой съездим. В чудесное село, где живут бабушкины сёстры – мои любимые бабушка Хима и бабушка Мотя. Где белые хатки под соломенными крышами, иконы в вышитых рушниках, парное молоко в глиняных «глечиках».
– Что такое глечики? – спрашиваешь ты.
– Это кувшины.
– А почему они глечики?
– Потому что это на украинском языке так называется.
Ты просишь научить тебя говорить по-украински. Я говорю тебе пару десятков украинских слов, ты заводишь маленький словарик, говоришь удовлетворённо:
– Ну, вот. А то поехали бы на Украину – а языка и не знаем!
Ты увлёкся составлением словарей. Тут же придумал ещё с десяток разных языков, и теперь с утра до ночи строчишь словари. Сам себе задаёшь вопросы:
– Интересно, а как на шмитэнском языке будет дом? А часы? А мамася? А сова? А на цвитонском языке?
– А кто говорит на шмитэнском и цвитонском языках?
– Шмитэны и цвитоны!
* * *Не забыть:
Как сынок обучал меня протозоологии и энтомологи. Каждый день, по многу раз на дню, я сдавала экзамены: кто такие трубачи и солнечники? сколько ног у жука и паука? к какому отряду относится такое-то насекомое? и к какому семейству такое-то?
Учитель был строг. Мне приходилось всё время зубрить что-то по ночам, чтобы не краснеть перед ним днём… Я должна была быть на уровне, мне стыдно было отставать, я должна была уметь поддержать разговор. Ведь у него был лишь один собеседник, вернее собеседница – это я. Я должна была испытывать горячий, искренний интерес ко всему, что интересовало моего сына. И я этот интерес испытывала!
Банки с болотной водой из Грачёвки в кухне на окне… В этих банках живут твои любимцы – простейшие. Их не увидеть невооружённым глазом, но у нас есть микроскоп!
Грачёвка с её болотами – наше любимое местечко. Одно из самых любимых…
* * *Еду в гости к Каптеревым и везу им подарок – большой эмалированный чайник, набитый цветами жасмина!…
* * *Неожиданный приход клоуна Марчевского и Бориса Бреева.
Марчевский предлагает мне писать стихи для его спектакля.
Бреев выступает, как посредник, ведь мы давно с ним знакомы, он уже приходил ко мне с похожими просьбами: написать стихи для очередного клоунского номера, который он делал со своими студентами в Цирковом училище. И я ездила к нему в училище, смотрела номер, и, если он мне нравился, если мне это было близко, то писала. Вальке Гнеушеву тоже написала стихи для его выпускного номера – дипломной работы. В их номере участвовало три человека: Белый клоун (Валька). Рыжий клоун (его партнёр, с которым он приходил ко мне, но имени его не помню). Был в их номере и третий – он-то и читал мои стихи. «А кто это?» – спросила я Вальку. «Да ты его не знаешь. Это Фима Шифрин. Но он хорошо прочёл, не волнуйся».
Марчевский сразу стал говорить о деньгах: «Вы знаете, это такие деньги! такие деньги!… Вам очень хорошо заплатят!»
