Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант
Она не успела закончить свою мысль. Пришла Рита, с ней — среднего роста миловидная девушка. Чуть продолговатое лицо ее, смуглое с легким румянцем, освещали умные серые глаза. Она просто, может быть, немного пристальнее, чем бывает при первом знакомстве, посмотрела на Ефима, протянула ему руку:
- Роза.
- Ефим, - он пожал протянутую руку. Одним взглядом окинул ее стройную фигуру, отметил дорогой, красивый наряд - отлично сшитое шелковое платье, небольшое изящное ожерелье, миниатюрные золотые часики с золотым браслетом, лакированные туфельки - «лодочки» на высоком каблуке. Для военного времени - богато!.. И, что приятно удивляло - все смотрелось, как ни странно, даже скромно, не кричало, не выпирало, лишь подчеркивало привлекательность девушки, говорило об умении одеваться, о хорошем вкусе и чувстве меры, и, конечно, о достатке.
- Розочка, как себя чувствует мама, как ее давление? -спросила Рива Исааковна.
- Спасибо, последнее время лучше. Какое-то новое средство появилось. Пока помогает.
Обменялись по-соседски несколькими новостями.
- Мамочка, — сказала Рита, — мы с тобой пойдем на кухню, подготовим кое-что к чаю. А Розочка с Ефимом Моисеевичем пока побеседуют. Мы скоренько.
Побеседуют!... Легко сказать. Только что познакомившиеся молодые люди, оставшись одни, некоторое время молчали.
- Рита сказала мне, что вы журналист, - заговорила Роза. - Я, признаться, имею поверхностное представление об этой профессии, наверняка интересной... Вы ею очень увлекаетесь?
- Не увлекаюсь, кормлюсь, — полушутя поправил Ефим. - Журналистика для меня - средство добывать хлеб насущный, просто увлечением это не назовешь.
Роза немножко смешалась.
- Может быть, я неточно выразилась. И для меня искусствоведение тоже не увлечение. Увлечения приходят и уходят. А это на всю жизнь. Я изучаю русскую живопись конца девятнадцатого - начала двадцатого веков... Делаю для себя открытия. Сколько же у нас...
В комнату вошла Рита с небольшим самоварчиком, за нею с подносом чинно шествовала Рива Исааковна.
- Не скучаете? - Рита поставила самовар, начала расставлять чашки, вазочки для печенья. - Договорите в другой раз, времени у вас впереди много. - В ее голосе против воли прозвучали грустные нотки. - А теперь - за чай.
Вскоре пришел и Наум Израилевич.
- О, у нас гости! Розочка! Ефим Моисеевич! Здравствуйте!.. Чаевничаете? И вишневочка на столе? Прекрасно!.. С удовольствием присоединюсь к вам.
Пили чай, смаковали домашнюю настойку, беседовали о том, о сем, о разных разностях. Наум Израилевич предложил было музицирование, но, глянув на настенные часы, ахнул:
- Ой, детки! Как мы засиделись: двенадцатый час. Играть на скрипке сегодня не придется... жаль.
Распростившись с гостеприимной семьей, конечно, пообещав «не забывать», Роза и Ефим вместе вышли на улицу. Ночь тихая, свежая. Осветительные лампы почему-то не горели. В черно-синем августовском небе - россыпи мерцающих звезд.
- Только в августе бывают такие яркие звезды, вы замечали, Роза?
- Пожалуй, нет. Мы, горожане, редко поднимаем глаза к небу.
Минут через пять они подошли к одноэтажному бревенчатому дому, почти скрытому со стороны улицы густой зеленью высокого кустарника.
- Вот мой дом, - Роза остановилась у калитки.
- «Вот эта улица, вот этот дом»... - весело запел Ефим и замолчал.
- Что же вы? Продолжайте дальше!..
- «Вот эта барышня, что...», а дальше не скажу!
Оба расхохотались. Она протянула ему руку.
- Спокойной ночи!
— Спокойной ночи, Роза! — Ефим на мгновение задержал ее руку. - Если вы не возражаете, мы можем с вами встретиться, скажем, в ближайший вторник... Если вы свободны. В семь вечера, у нашей станции метро.
Смотрины смотринам рознь, рассуждал Ефим, ложась в постель. Эти, кажется, были недурственны. Роза, конечно, знала о «нечаянной» встрече, Рита ей, разумеется, рассказала о нем, что смогла и, возможно, Роза увидела его не таким, каков он есть на самом деле, а каким его обрисовала Рита, во всяком случае, со многими плюсами.
Будь Роза даже сверхпроницательной, и тогда не смогла бы во время коротенькой беседы наедине и общей, за чаем, обнаружить и половины приписываемых ему достоинств. И все же, кажется, он ей понравился. Иначе не проявила бы такую горячую готовность опять встретиться.
А какова она, продолжал размышлять Ефим. Кажется, Рита права: хорошая, стоящая девушка, с очень приятной внешностью, скромная... Для своих двадцати трех лет весьма неглупа. И тонкость, и интеллигентность - все при ней. Почему до сих пор не замужем? Наверно, война помешала. Но, думается, и в послевоенное, безжениховое время такая не засидится в старых девах.
Магнетический свет успевшей выкатиться на небо луны залил сквозь стекла огромного окна комнату, зажег голубоватое пламя в графине с водой на столе, залучил ложку из нержавеющей стали, забытую кем-то на тумбочке. Лунный свет всегда действовал на Ефима возбуждающе. Но теперь к возбуждению прибавилось и раздражение: он не мог сосредоточиться, думать. Повернулся к стене лицом, натянул на голову одеяло и продолжил размышления о своем новом знакомстве. Так, на чем он остановился?.. А, после войны Роза не засидится в старых девах. Так-то оно так, а где ее женихи? Где молодые евреи? Много ли их ходит теперь по нашей земле российской? Увы! Одни сложили головы на поле битвы, другие погибли в фашистских концлагерях. Получается, он для нее вполне подходящая партия. Итак, принимая во внимание все вышесказанное, -
Ефим улыбнулся канцелярскому обороту, пришедшему ни с того ни с сего ему на ум, - судя по всему, он для нее - приемлемая кандидатура в мужья... А она для него?.. Не углубляясь в дебри, исключая пока что любовь, которая здесь с первого взгляда у него не состоялась, она, кажется, тоже вполне достойная кандидатура в его жены. Сделка может состояться. Сделка?! Резким движением он сбросил с головы одеяло. Луна разом ослепила его. «Фу, ты, дьявол!» - ругнулся он в сердцах, снова натягивая на голову одеяло. Сделка? Нет, это не по нем...
Погоди, тормозил он себя, что ты разошелся? От лунного света, что ли. А вдруг ты полюбишь Розу? Может, и не вдруг - разве нельзя ее полюбить?.. Хуже, что у нее богатые родители, избаловали, небось, единственное чадо!.. Как же все-таки в дорогом наряде, с драгоценностями, она ухитрилась так скромно выглядеть? А, хватит копаться! Поживем - увидим.
Усилием воли, наглухо отгородившись от лунного света, заставил себя уснуть.
Вечер их первого свидания выдался ненастным. После теплых солнечных дней внезапно подул холодный ветер, небо заволокло низкими, пухлыми тучами, мелкий, нудный дождь не прекращался ни на минуту. Зябко кутаясь в прорезиненный плащ, поглубже нахлобучив кепи, без всякой надежды, что Роза придет в этакую непогоду, Ефим направился к станции метро.
Как же он обрадовался, увидев еще издали одиноко стоящую у входа в вестибюль девушку под зонтиком!.. Сердце его невольно забилось чаще, он ускорил шаг до бега и через минуту был рядом с ней.
- Добрый вечер! - улыбнулась Роза. - С хорошей погодой! Я почему-то не сомневалась, что ненастье вас не остановит...
- А я, честно признаться, не ожидал вас здесь встретить, в такой-то дождь!.. Но я рад, что вы пришли, очень... спасибо. Что же нам придумать?.. Не стоять же под дождем? Может быть сходим в кино? Кинотеатр рядом.
... Они вошли в полупустой зал. Свет погас. На экране вспыхнули первые кадры известного антифашистского фильма «Семья Оппенгейм».
За все время показа киноленты Ефим и Роза не проронили ни слова. В полутьме он искоса поглядел на нее, заметил слезинки на щеках.
Вспыхнул неяркий свет. Наклонив голову, Роза пошла к выходу, молча следовал за ней Ефим...
Пока они были в кино, дождь прекратился, в темносиних просветах меж рваными косматыми облаками виднелись, казавшиеся влажными, редкие звездочки. Неторопливым шагом Ефим и Роза шли к дому Гофманов.
- Какой тяжелый фильм, - вздохнула Роза. - Хорошо, что все это в прошлом и не у нас.
- И мне нелегко было смотреть, хотя я видел этот фильм во второй раз. Впервые он был показан в Москве за год-два до войны, не позже. Позже наши вожди начали тесно общаться с вождями третьего рейха.
Роза боязливо оглянулась по сторонам, тихо спросила:
- Вы не боитесь произносить вслух такие крамольные слова?
Ефим рассмеялся:
- Кого я должен сейчас бояться, вас?
Роза снова оглянулась:
- Мне страшно. Страшно правду слушать. Все боятся, и я боюсь.
Ефим глянул на нее укоризненно.
- Ну, ладно... теперь поздний вечер, вокруг - ни души. Наберитесь храбрости выслушать меня, хотя бы на этой совершенно пустынной улице. - Он помолчал. — Вы, может быть, запомнили знаменательный снимок, он был помещен во всех газетах на видных местах, осенью 1939 года?.. Впрочем, что я? Ведь вам тогда было...
