Джон Чивер - Скандал в семействе Уопшотов
На следующий день Мелиса пошла на обследование к врачу. В одной комбинации она улеглась на столе для осмотра. В комнате было слишком жарко. Доктор дотрагивался до нее, подумала она, не по-врачебному ласково; впрочем, она знала, что это ощущение могло быть лишь апогеем ее смятенных чувств, взвинченных похотливыми мечтами, пьянством и почти бессонной ночью. Когда доктор ощупывал ее груди, ей показалось, что она видит на его лице неприкрытую горечь желания. Она отвернулась, но ее дыхание стало тяжелым и прерывистым, и вся скопившаяся в ней скорбь оттого, что рушились ее надежды, ее огорчение за Мозеса и страсть к Эмилю грозили сломить ее. Что она могла сделать? Заговорить о погоде? Критиковать местный школьный совет? Перебирать в памяти то, что теперь казалось хрупкой и не приносившей ей чести цепью обстоятельств, удерживающих их семью от крушения? Доктор как будто сластолюбиво медлил с обследованием, и Мелиса чувствовала, как мало-помалу ослабевает сдерживающая сила рассудка, и наконец вожделение вспыхнуло с неистовой силой. Она протянула руки и ласково обняла доктора за шею, и тот не сделал ни малейшего движения, чтобы уклониться от ласки. Услышав, как он поспешно сбрасывает с себя одежду, она закрыла глаза. Все произошло мгновенно, но необычайно бурно. Мелиса едва не потеряла сознание, Пока он одевался, зазвонил телефон.
- Да, да, - сказал он, - но, как вы знаете, Этель, мы не надеемся, что она доживет до ночи.
Мелиса оделась и накинула на плечи свои меха.
- Когда я снова увижу вас? - спросил доктор.
Она не ответила. В приемной ждали шесть или семь больных. Один из них, старик, стонал от боли. Мелиса сама испытывала сильную боль, куда более острую боль, подумала она, старик-то ведь не виноват в своих страданиях. Она вышла на улицу, на яркий свет дня. Громко тикали счетчики на автостоянке. В магазине продавали мясной фарш и бекон. В сквере слышался плеск фонтана. Она улыбнулась и помахала приятельнице, проехавшей в автомобиле. Она с изумительным, непревзойденным мастерством выдавала себя за респектабельную женщину, а ведь она ненавидела обманщиков. День кончался, свет заката словно зажег огнем витрины магазинов, но для нее, переполненной своим несчастьем, этого света как бы не существовало.
Неужели она больна? Она знала, что улица и заполнявшая ее толпа пришли бы именно к этому снисходительному мнению, но Мелиса всей душой восстала против него, ибо если она больна, то, значит, больны и Мозес, и Эмиль, и доктор, и все человечество. Мир, поселок простили бы ей ее прегрешения, если бы она начала ходить к доктору Герцогу, которого последний раз видела, когда он танцевал с толстухой в красном платье, и в течение одного-двух лет по три раза в неделю освобождалась от своих воспоминаний и смятений. Но разве она попала, в беду не из-за того, что терпеть не могла фанатично следовать моде и подвергаться душевной анестезии, не из-за своего отвращения к умственной, сексуальной и духовной гигиене? Она не могла поверить, что ее горести можно оправдать безумием. В них было виновато ее тело, была виновата ее душа, были виноваты ее желания.
Когда Мелиса пришла домой, маленький сын выбежал ей навстречу, и она с нежностью обняла его. Мальчик вернулся в кухню, а она, чтобы притупить боль, налила себе виски, разбавив его водой в ванной. Потом она позвонила по телефону своему священнику и спросила, нельзя ли ей сейчас же его повидать. К телефону подошла жена священника миссис Веском - она любезно пригласила Мелису прийти. Миссис Веском, от которой приятно пахло духами и хересом, открыла ей дверь. Жена священника после обеда обыкновенно играла в бридж. Мелиса понимала, что тосковать по жизни, сосредоточенной вокруг партий в бридж, было бы для нее чересчур сентиментально, но простота и хорошее настроение этой женщины пробуждали в Мелисе острую тоску. Миссис Веском была довольна своей жизнью, и эта удовлетворенность казалась столь же прочной, как хорошо построенный дом с залитыми солнечным светом окнами; а Мелиса чувствовала себя безжалостно обреченной сносить всю суровость непогоды. Миссис Веском провела ее в гостиную, где священник стоял на коленях и растапливал ка-К мин, поднося зажженную спичку к бумаге.
- Добрый день, - сказал он, - добрый день, миссис Уопшот.
Священник был дородный мужчина с грубым, простым лицом; в волосах его пятнами пробивалась тусклая седина, напоминавшая последний зимний снег.
- Я решил, что нам не помешает немного огня, - сказал он. - Что лучше огня располагает к откровенной беседе? Садитесь, садитесь, пожалуйста. Я должен кое в чем вам исповедаться.
Услышав это слово, Мелиса вздрогнула.
- Сегодня у миссис Веском собрались игроки в бридж, одна из трех групп ее постоянных партнеров, и я решил дать себе отдых и провести весь день у телевизора. Я знаю, правда, многие не одобряют телевидение, но во время моего сегодняшнего, так сказать, легкомысленного времяпрепровождения я видел несколько интересных пьесок, превосходную игру и превосходные постановки. Я бы ничуть не удивился, если бы оказалось, что уровень игры на телевидении теперь значительно выше, чем в театре. Я видел одну очень интересную пьеску о женщина из среднего класса, которую скука повседневной жизни довела до того, что она уступила соблазну, я говорю - соблазну, хотя в ее поступке не было ничего непристойного, - соблазну забросить семью и заняться предпринимательской деятельностью. У нее была очень несимпатичная свекровь. Пожалуй, не то чтобы действительно несимпатичная, просто ее характер, можно сказать, сложился под влиянием ряда неблагоприятных обстоятельств. Она была властная женщина. Она понимала, что наша героиня недостаточно внимательна к мужу. Так вот, свекровь была богата, и у них были все основания рассчитывать на значительное наследство после ее кончины. Они устроили прогулку на озеро - о, все было сделано как нельзя лучше, - и во время бури свекровь утонула. Следующая сцена происходит в конторе адвоката, где было оглашено завещание и где они, к своему удивлению, узнали, что свекровь не оставила им ни доллара. И что же, при таком обороте событий жена, вместо того чтобы впасть в уныние, обнаружила в себе новые источники силы и смогла вновь посвятить себя семье - окружить ее, так сказать, вниманием и заботой. Все это очень поучительно, и мне кажется, что, если б мы чаще смотрели телепередачи и видели, какие горести и затруднения испытывают другие, мы, возможно, были бы менее себялюбивы, менее эгоцентричны, меньше склонны всецело погружаться в свои мелкие личные заботы.
Мелиса пришла к священнику за сочувствием, но теперь поняла, что скорее могла бы искать сочувствия у двери сарая или у камня. На мгновение глупость мистера Бескома, его вульгарность показались ей невыносимыми. Но, если он нисколько ей не сочувствует, не следует ли ей самой в таком случае проявить хоть немного сочувствия к нему и попытаться понять этого полного простого человека, одобряющего чепуху, которую показывают по телевизору, а если понять она не в состоянии, то по крайней мере отнестись к нему достаточно терпимо? Глядя, как он склоняется к огню, она испытывала умиление перед древностью его профессии. Никогда к двери его дома не прибежит гонец с известием о том, что глава религиозной общины замучен местной полицией, а упомяни Мелиса имя Иисуса Христа вне всякой связи с богослужением, он пришел бы, конечно, в невероятное замешательство. Это не его вина, он не выбирал себе эпоху, в которой жить, не он один был одержим стремлением придать как можно больше пыла и реальности крестным мукам Спасителя. Это ему не удалось, и здесь, у своего камина, он был таким же неудачником, как она, и, подобно всякому другому неудачнику, заслуживал сочувствия. Мелиса понимала, как страстно ему хотелось избежать разговора о ее горестях, а вместо этого поговорить и церковном благотворительном базаре, о бейсбольном чемпионате, о благотворительном ужине, о высоких ценах на цветное стекло, об удобстве электрических грелок - о чем угодно, только не о ее горестях.
- Я согрешила, - сказала Мелиса. - Я согрешила, и воспоминание мучительно, тяжесть невыносима.
- Как вы согрешили?
- Я совершила прелюбодеяние с юношей. Ему нет еще двадцати одного года.
- И часто это случалось?
- Много раз.
- А с другими?
- С другим один раз, но я чувствую, что не могу доверять себе.
Он прикрыл глаза руками, и Мелиса видела, что он возмущен и испытывает отвращение.
- В подобного рода случаях, - сказал он, все еще прикрывая глаза руками, - я работаю совместно с доктором Герцогом. Могу дать вам его телефон, или я охотно позвоню ему сам и договорюсь, когда он вас примет.
- Я не пойду к доктору Герцогу, - плача, сказала Мелиса. - Я не могу.
Она ушла из дома священника и, вернувшись к себе, позвонила в лавку Нэроби. Кухарка еще раньше заказала бакалейные товары, и Мелиса попросила прислать ящик хинной настойки, пучок кресс-салата и коробку душистого перца.
