Дмитрий Мамин-Сибиряк - Том 5. Сибирские рассказы.
— Ну, нет, спасибо. Считай у себя зубы во рту…
Слепой обиделся и по пути припомнил, как подсыпался к нему Лаврентий Тарасыч вот с такими же жалостливыми речами, а потом взял да и объегорил в лучшем виде. И этот туда же… Нет, шалишь, хотя и пораньше родился.
Они расстались довольно холодно. Егор Иваныч тоже обиделся за недоверие. На лестнице он встретил Агнию Ефимовну.
— Здравствуй, хозяюшка… Все хлопочешь?
— Умаялась, Егор Иваныч. Дела-то большие, а бабий ум короче воробьиного носа…
Агния Ефимовна сразу поняла, с чем приходил Егор Иваныч, и только улыбнулась. Немного опоздал старичок…
XIIВажен первый шаг, а остальное приходит само собой. Устроивши первый подлог, дальше Агния Ефимовна пошла вперед уже с легким сердцем. В самом деле, не все ли равно, отвечать за тридцать тысяч или за триста? И что значат деньги, когда душа огнем горит? Агния Ефимовна окончательно завладела мужем, и он теперь верил только ей одной. Для своих целей ей нужно было заручиться таким же доверием Анны Егоровны, и она добилась этого. Дело в том, что в своих письмах к жене Капитон Титыч постоянно напоминал, чтобы она во всем слушалась Агнии Ефимовны. Анна Егоровна была рада хотя этим угодить мужу и постоянно защищала Агнию Ефимовну перед отцом.
— Чужая душа — потемки, тятенька, а, по-моему, Агния Ефимовна — хорошая женщина. Трудно ей, бедной… С зрячим-то мужем горя не расхлебаешь, а тут изволь нянчиться с слепышом. Другая давно бы сбежала…
— Было бы куда бежать…
— Нет, ты ее не любишь, тятенька, и поэтому так говоришь.
— Ох, не люблю, Аннушка! Грешный человек, не верю ей… Вон она мужа-то как обошла. Я как-то заговорил с ним стороной про нее, так он вот как на дыбы поднялся… Съесть готов.
— Кому же и верить, как не жене?
— Глядя по тому, какая жена. А промежду прочим, не нашего ума дело: не наш воз, не наша и песенка. Чего-то вот только около тебя, Аннушка, она уж очень обихаживает… Боюсь я.
— В скиту-то вместе сидели, ну и дружим. Натерпелась она там довольно… И не расскажешь всего… И теперь еще, как вспомнит, так и зальется слезами горькими Агния-то Ефимовна.
А Агния Ефимовна делала свое дело, не покладаючи рук. Она уже получила тайным путем от Капитона два письма. Дело у него не ладилось, и он просил все новых и новых денег. Счастье точно отступило от Капитона, когда он сошелся с Агнией Ефимовной. Все пошло через пень колоду. А тут же рядом другие все богатели не по дням, а по часам. И все получали свою часть… Лаврентий Тарасыч и Густомесов загребали деньги лопатой, а из-за их спины урвали свою долю и остальные, как Рябинины и Огибенины. В каких-нибудь два года уездный глухой городок сделался неузнаваемым, точно его залила золотая волна. Везде строились большие дома, справлялись богатые свадьбы, веселье катилось широкой рекой. Около больших людей наживалась и вся остальная мелкота. Страшное богатство хлынуло на всех, и все говорили только о таежном золоте.
Чужое веселье не давало спать только Агнии Ефимовне. Она ненавидела больше всех старика Лаврентия Тарасыча, памятуя его отношения, и повела свою бабыо политику. Нашелся у нее и помощник, какой-то выгнанный приказный Кульков, писавший прошения по кабакам. Разыскала его Агния Ефимовна, призрела, одела, обула и начала сама учиться приказным кляузам. Пьяница Кульков знал все и в ее умелых руках сделался кладом.
— Ах, если бы утопить Лаврентия Тарасыча! — вздыхала Агния Ефимовна, слушая деловые речи дошлого приказного человека. — Ничего бы, кажется, не пожалела… Дом тебе куплю, Кульков, ежели обмозгуешь.
— Утопить-то такого осетра трудненько, а напакостить можно в лучшем виде. Первое дело, надо его поссорить с Яковом Трофимычем…
— А как их поссоришь? Уж очень верит Яков-то Трофимыч Лаврентию Тарасычу… Старые дружки. Еще в степи фальшивые бумажки вместе ордынцам сбывали. Водой их не разольешь…
— В большом-то все умны, а мы их на маленьком подцепим, благодетельница. Москва от копеечной свечки сгорела…
И научил приказная строка уму-разуму. Все счета по промыслам были на руках у Агнии Ефимовны. Кульков разыскал в них одну графу, где был показан какой-то лишний расход на шарников[25]. С этого и началось. Агния Ефимовна вперед подтравила мужа, а когда приехал Лаврентий Тарасыч, вся история и разыгралась, как по-писаному.
— Да что ты пристал ко мне с шарниками? — вспылил Мелкозеров. — Не стану я тебя обманывать…
— Да это все равно, Лаврентий Тарасыч, а денежки счет любят.
— Отвяжись, смола!.. Плевать я хочу на твоих шарников…
— Тебе плевать, а мне платить…
— Да ты за кого меня-то считаешь, Яков Трофимыч?
Тут уж вспылил Густомесов и отрезал:
— За благодетеля я тебя считаю, Лаврентий Тарасыч… Али забыл, как тогда пожалел меня и за здорово живешь получаешь теперь с промыслов любую половину. Да еще на шарниках нагреть хочешь…
И этот покор стерпел бы Мелкозеров — было дело, — не помяни Густомесов о шарниках. Лаврентий Тарасыч вскипел огнем, ударил кулаком по столу и заявил:
— Коли твои такие разговоры со мной, так я тебя и знать не хочу, слепого черта Да еще тебе же нос утру…
Когда на шум прибежала Агния Ефимовна и принялась уговаривать вздоривших стариков, взбесившийся Мелкозеров оборвал ее.
— А ты чего тут свой бабий хвост подвернула? Брысь под лавку…
Густомесов вскочил, затрясся и крикнул:
— Вон, Лаврушка!.. Знаю я тебя, заворуя… и сам тебе еще почище нос-то утру. Вон из моего дома…
Эта сцена послужила началом громадного процесса, тянувшегося целых двадцать лет и стоившего тяжущимся несколько миллионов. Стороны ничего не жалели, чтобы утопить друг друга, а около этого дела кормилась целая орда приказных. Кульков знал, как «отшить» «ндравного» толстосума, и заварил кашу. Агния Ефимовна торжествовала, избавившись так легко от последнего человека, который мог ей быть опасным. Она сама повела процесс и настраивала мужа. Яков Трофимыч мог только дивиться, откуда она все знает, — ни дать ни взять тот же приказный.
Когда Капитон вернулся из тайги по последнему пути, все дело было уже сделано. Он приехал невеселый, ночь-ночыо. Да и нечему было веселиться: целых восемьдесят тысяч закопал Капитон в тайге, а заработал из-за хлеба на воду. Зато Агния Ефимовна еще никогда не была так весела.
— Все будет по-нашему, милый, хороший!.. Отдохни лето, а осенью я тебя отпущу.
Заговорила, уластила Агния Ефимовна друга милого, и Капитон махнул на все рукой. Двум смертям не бывать, одной не миновать… Совестно было ему перед безответной женой, вот как совестно, а тут чужая жена за душу тянет. Пробовал Капитон сопротивляться, но из этого ничего не вышло.
— Ты только у меня пикни! — грозилась Агния Ефимовна. — Сейчас все на свежую воду выведу и вместе с тобой в Сибирь пойду…
— Ах, змея, змея… — удивлялся Капитон.
Подался даже Егор Иваныч, когда заварилось дело Густомесова и Мелкозерова. Агния Ефимовна сама пошла по судам и все вызнала. Старик только дивился, откуда что берется у бабы. Очень уж ловкая бабенка оказалась, такая ловкая, что и не видано было в Сосногорске. Всех обошла, везде у ней была своя рука.
— Ну, баба, — дивился старик. — Ей и книги в руки… Заперла она дух нашему Лаврентию Тарасычу. Вот как заперла….
Теперь уж Агния Ефимовна шла и ехала, куда хотела, и везде ей был почет и первое место. Широко развернулась умная баба, на все руки была ходок, только своего сердца не могла утешить. Очень уж любила она Капитона, который только не ел из ее рук.
— Не тебе бы такую бабу любить, — говорила она, ласкаясь к Капитону. — Прост ты у меня, да еще делить тебя приходится с женой…
— Ну, ты это оставь… Анна тут ни при чем.
Агния Ефимовна теперь ревновала Капитона к жене и не могла никак совладать с собой. Все-таки она его жена, — из песни слова не выкинешь. Она следила за ними и мучилась, когда Капитон начинал жалеть жену. Агния Ефимовна возненавидела теперь несчастную женщину и поэтому была с ней особенно ласкова. Капитону делалось страшно, когда он видел их вместе. Он начинал бояться Агнии Ефимовны, как лошадь боится хорошего кучера. А она назло ставила его постоянно в такие положения, что вот-вот все раскроется и он пропадет ни за грош. Теперь Агния Ефимовна назначала ему свидания у себя в доме и целовала на глазах у мужа. Ей нужна была опасность, нужно было, чтобы Капитон боялся, нужно, чтобы постылый муж нес кару за свое недавнее тиранство…
Мало этого, Агния Ефимовна являлась к Капитону, как к себе домой, и всем распоряжалась, как настоящая хозяйка. Даже прислуга не смела ничего сделать без ее приказа. Анна Егоровна все это видела, мучилась про себя, плакала, но никому и ничего не говорила. Раз только она сказала Агнии Ефимовне:
