Чарльз Диккенс - Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы XXVII-LIV)
Такая ужасная неосмотрительность со стороны Тома привела бедняжку Руфь в сердечный трепет: ведь если пудинг не удастся, она никогда больше не посмеет взглянуть в глаза Джону Уэстлоку. Ничего не подозревая о таком ее душевном состоянии, Джон Уэстлок принял приглашение со всей готовностью, какую только можно себе представить, и после того как он сказал еще несколько шутливых слов по поводу пудинга и тех больших надежд, которые будто бы внушал ему этот пудинг, она, краснея, снова принялась за стряпню, а он уселся на стул.
- Я пришел гораздо раньше, чем предполагал, Том; но я скажу вам, что меня привело, и, думаю, вы будете этому рады. Вы хотели мне показать вот это?
- О боже мой, нет! - воскликнул Том, который без напоминания Джона совсем позабыл бы про смятый клочок бумаги в своей руке. - "Солидный молодой человек, тридцати пяти лет от роду" - это я начал писать о себе, вот и все.
- Не думаю, что вам придется заканчивать это описание, Том. Но почему вы мне никогда не говорили, что у вас есть друзья в Лондоне?
Том во все глаза смотрел на сестру, и, разумеется, сестра во все глаза смотрела на Тома.
- Друзья в Лондоне? - эхом откликнулся Том.
- Да, разумеется, - сказал Уэстлок.
- Может быть, у тебя есть друзья в Лондоне, Руфь, дорогая моя?
- Нет, Том.
- Я очень рад слышать, что они есть, - сказал Том, - но для меня это новость. Я этого не знал. Они, должно быть, отлично умеют держать язык за зубами, Джон.
- Можете судить сами, - ответил тот. - Без шуток, Том, я вам просто расскажу, как было дело. Сегодня утром, когда я сидел за завтраком, послышался стук в дверь.
- И вы крикнули очень громко: "Войдите!" - подсказал Том.
- Да. И так как стучавший не был солидным молодым человеком тридцати пяти лет, приехавшим из провинции, то вошел сейчас же, как только его пригласили, вместо того чтобы стоять на лестнице и глазеть по сторонам. Так вот, когда он вошел, оказалось, что это незнакомый мне человек: серьезный, спокойный, по-видимому деловой. "Мистер Уэстлок?" - спросил он. "Это моя фамилия", - ответил я. "Разрешите сказать вам несколько слов?" - спросил он. "Садитесь, пожалуйста", - ответил я.
Тут Джон остановился на минуту и взглянул туда, где сестра Тома, внимательно слушая, все еще возились с пудингом, который теперь приобрел весьма внушительный вид. Потом он продолжал:
- После того как пудинг сел...
- Что? - воскликнул Том.
- Сел на стул.
- Вы сказали "пудинг"?
- Нет, нет, - возразил Джон, слегка краснея, - я этого не говорил. Неужели незнакомый человек в половине девятого утра станет есть у меня пудинг! Усевшись на стул, Том, - на стул, - он удивил меня, начав разговор так: "Мне кажется, сэр, вы знакомы с мистером Томасом Пинчем?"
- Не может быть! - воскликнул Том.
- Подлинные его слова, уверяю вас. Я сказал ему, что знаком. Знаю ли я, где вы сейчас живете? Да. В Лондоне? Да. До него дошли окольным путем слухи, что вы оставили ваше место у мистера Пекснифа. Это верно? Да, верно. Нужно ли вам другое место? Да, нужно.
- Разумеется, - сказал Том, кивнув головой.
- Точно так же и я ему сказал. Можете быть уверены, что я не проявил никаких колебаний в этом вопросе и дал ему понять, что в этом он может не сомневаться. Очень хорошо. "В таком случае, - сказал он, - я думаю, что могу предоставить ему место". Сестра Тома затаила дыхание.
- Господи помилуй! - воскликнул Том. - Руфь, милая моя! "Думаю, что могу предоставить ему место!"
- Конечно, я попросил его продолжать, - рассказывал Джон далее, поглядывая на Руфь, которая проявляла не меньше интереса к рассказу, чем ее брат, - и сказал, что сейчас же повидаюсь с вами. Он ответил, что разговор будет самый короткий, потому что он не охотник до разговоров, но то, что он скажет, будет касаться дела. И действительно, так оно и вышло: он тут же сообщил мне, что один его знакомый нуждается в секретаре и библиотекаре, и хотя жалованье невелико, всего сто фунтов в год, без стола и квартиры, однако работа не трудная и место имеется - оно свободно и дожидается вас.
- Боже милостивый! - воскликнул Том. - Сто фунтов в год! Дорогой Джон! Руфь, милочка моя! Сто фунтов в год!
- Но самое странное в этой истории, - заключил Джон Уэстлок, кладя руку на плечо Тома, чтобы привлечь его внимание и несколько умерить его восторги, - самое странное, мисс Пинч, вот что: я этого человека совершенно не знаю, и он совершенно не знает Тома.
- И не может знать, - сказал Том в полном замешательстве, - если он лондонец. Я ни с кем в Лондоне не знаком.
- А на мое замечание, - продолжал Джон, все еще держа руку на плече Тома, - что он, конечно, извинит меня за нескромность, если я спрошу, кто направил его ко мне, как он узнал о перемене в положении моего друга и каким образом ему стало известно, что мой друг способен занять эту должность, он сухо ответил, что не уполномочен входить ни в какие объяснения.
- Не уполномочен входить ни в какие объяснения! - повторил Том с глубоким вздохом.
- "Я прекрасно знаю, - сказал он, - что всякому, кто бывал в тех местах, где живет мистер Пексниф, - мистер Томас Пинч и его дарования известны так же хорошо, как церковная колокольня или "Синий Дракон".
- "Синий Дракон"! - повторил Том, глядя попеременно то на своего друга, то на сестру.
- Да, подумайте! Даю вам слово, он говорил о "Синем Драконе" так фамильярно, словно сам Марк Тэпли. Должен вам сказать, я глядел на него во все глаза, но не мог все же припомнить, где я его видел прежде, хотя он сказал с улыбкой: "Вы знаете "Синий Дракон", мистер Уэстлок, вы не раз заглядывали туда". Заглядывали? Ну да, заглядывал! Помните, Том?
Том многозначительно кивнул и, теряясь еще более, заметил, что это самое странное и необъяснимое происшествие, о каком ему доводилось слышать.
- Необъяснимое? - повторил его друг. - Я испугался этого человека. Хотя это было среди дня, при свете солнца, я положительно испугался его. Скажу даже, что я стал подозревать в нем потустороннее видение, а не обыкновенного смертного, пока он не вынул самый прозаический бумажник и не подал мне вот эту карточку.
- Мистер Фипс, - произнес Том, читая вслух. - Остин-Фрайерс. Остин-Фрайерс звучит довольно мрачно *.
- Зато Фипс, по-моему, нет, - ответил Джон. - Однако он там живет и будет ждать вас сегодня утром. А теперь вы знаете об этом странном случае столько же, сколько и я, честное слово.
Лицо Тома, который и радовался ста фунтам в год и удивлялся рассказу, можно было сравнить только с лицом его сестры, выражавшим такое совершенное изумление, какое от души пожелал бы увидеть любой художник. Что случилось бы с пудингом, если бы он не был к этому времени готов, вряд ли могли бы предсказать даже астрологи.
- Том, - сказала Руфь после некоторого колебания, - быть может, мистер Уэстлок, по дружбе к тебе, не говорит всего, что знает?
- Нет, что вы! - горячо воскликнул Джон. - Это не так, уверяю вас. К моему великому сожалению, я никак не могу приписать себе эту честь, мисс Пинч. Все, что я знаю и, насколько можно судить, буду знать, я ему сказал.
- А не могли бы вы узнать больше, если бы сочли нужным? - спросила Руфь, усиленно отскребая пирожную доску.
- Нет, - возразил Джон. - Право, нет. Очень невеликодушно с вашей стороны относиться ко мне так подозрительно, когда я вам безгранично верю. Я вполне полагаюсь на ваш пудинг, мисс Пинч.
Руфь засмеялась, но скоро они перестали шутить и начали обсуждать этот вопрос с глубокой серьезностью. Как бы ни было темно все остальное в этом деле, одно оставалось ясным: что Тому предлагают сто фунтов жалованья в год; но ведь в конце концов это было самое главное, и в окружающей тьме оно только становилось виднее.
Том, находясь в сильном волнении, пожелал немедленно отправиться в Остин-Фрайерс; однако, по совету Джона, они подождали еще около часа. Том перед уходом принарядился насколько возможно, и Джон Уэстлок в полуоткрытую дверь гостиной видел мельком, как прелестная маленькая сестричка чистит в коридоре воротник его пальто, зашивает распоровшиеся по шву перчатки и легко порхает вокруг Тома, усердно поправляя его костюм то тут, то там с милой старомодной аккуратностью; и он невольно вспомнил ее фантастические портреты на стенах чертежной у Пекснифа и решил с негодованием, что все они грубейшая клевета и недостаточно красивы, хотя, как уже упоминалось в свое время, художники всегда рисовали ее красавицей, да он и сам сделал не меньше десятка таких набросков.
- Том, - сказал он, шагая с ним рядом по улице, - я начинаю думать, что вы чей-то сын.
- Да, я тоже так думаю, - отвечал Том спокойно, как всегда.
- Я хочу сказать - какого-нибудь значительного лица.
- Господь, с вами, - ответил Том, - мой бедный отец был вовсе не значительное лицо, и моя мать также,
- Значит, вы хорошо их помните?
- Помню ли? Ну еще бы, конечно! Моя бедная мать умерла вслед за отцом. Руфь была тогда еще совсем крошка; с тех пор мы и оказались на попечении доброй бабушки, о которой я вам рассказывал. Помните? О, в нашей истории нет ничего романтического, Джон.
