Фонтаны под дождем - Юкио Мисима
– Хвалебная песнь поэзии.
– Ну, скорее хвалебная песнь буддизму под предлогом восхваления поэзии.
Цунэко пришли на память строчки: «Сёдзёдэн стоит, в нем – Амида Просветленный» и «Гребнем рук спутанные пряди расплети. Будто гребнем рук спутанные пряди расплети…» Но ей не хотелось говорить ни о рае Амиды, ни о гребнях, поэтому она промолчала.
Поднимаясь по ступеням, они заметили неподалеку от лестницы покрытую мхом каменную колонну, которую, если верить надписи на ней, пожертвовала храму Идзуми Сикибу[59]. Добравшись до верха, они очутились на просторной площадке перед входом в святилище. К храму вела белая, утомленная полуденным солнцем гравийная дорожка, по обе стороны от которой стояли, отбрасывая на землю густые тени, маленькие бронзовые башенки – некогда они украшали перила моста через реку Отонаси.
Красно-белая с черными кисточками бамбуковая штора на входе была поднята, чтобы посетители, находясь снаружи, могли видеть внутреннее убранство. Но профессор лишь взглянул мельком и сразу прошел к административному помещению, а оттуда вместе с настоятелем – во внутренний сад.
Иногда все как будто нарочно против тебя. Настоятель, приятный молодой человек, оказался поклонником профессора и никак не уходил из сада. Он завел разговор о «Цветке и птице» и, похоже, не собирался замолкать. Профессор вежливо слушал, отвечая там, где требовалось, но Цунэко видела, что он сгорает от нетерпения, которое передалось и ей. О, как мечтал он поскорее избавиться от настоятеля и наконец-то предать земле последний из трех гребней!
Профессор отвечал все короче и неохотней. Цунэко подумала о том, как долго, должно быть, он продумывал свой план и как важно для него успешно завершить задуманное. Когда великий ученый настолько одержим одной идеей, пусть на первый взгляд и пустячной, скорее всего, это означает, что у него есть на то веские причины. Не в силах противиться нахлынувшему чувству, Цунэко со светлой грустью подумала о прекрасной Каёко, – конечно, эта девушка была прекрасна, ведь иначе все происходящее не имело никакого смысла. Надо было срочно выручать профессора, она должна помочь ему осуществить эту мечту.
«Это последний раз, когда я вмешиваюсь не в свое дело», – подумала Цунэко и, поймав взгляд настоятеля, поманила его в сторону.
– Извините, – вполголоса произнесла она. – Наверное, я не должна вам об этом говорить… Дело в том, что во время паломничества профессору нравится молиться в одиночестве. И хотя моя обязанность в поездке сопровождать его повсюду, я все-таки, с вашего позволения, удалюсь. Вы не против?
Не понять такой откровенный намек было невозможно, и настоятель вышел из сада вслед за ней. Проходя мимо профессора, Цунэко мельком взглянула на него, и он ответил ей быстрым благодарным взглядом из-за сиреневых стекол.
Она ждала его снаружи, в тени нависающей широкой крыши. Сердце бешено билось – никогда раньше она еще не ждала его так сильно. Сама того не замечая, Цунэко надеялась, просила лишь об одном – чтобы три гребня профессора Фудзимии благополучно и навечно упокоились в садах трех храмов Кумано. Она не ревновала, не печалилась; напротив, ждала его чуть ли не с радостью – наверное, потому, что знала – та женщина, какой бы красивой она ни была, судя по всему, уже покинула мир живых, а путешествие по утонувшему в зелени миру мертвых научило Цунэко терпимее относиться к здешним обитателям.
Наконец она увидела издали, как профессор выходит из боковых ворот, поспешно вытирая пальцы ватным тампоном, и поняла, что он успешно выполнил задуманное. В ярких солнечных лучах волокна ваты на кончиках его пальцев сияли, как белоснежные цветы священной сакаки[60].
Профессор наотрез отказался от чая, предложенного ему настоятелем, и теперь во дворике безлюдного кафе посвящал Цунэко в историю трех гребней, время от времени поднося к губам стакан с загадочной жидкостью под названием «Святая вода Кумано».
Она слушала его серьезно и внимательно, хотя было что-то странное в том, как он рассказывал эту историю, к которой сам имел непосредственное отношение, – бесстрастно, словно читал лекцию о любовных романах периода Хэйан, ни разу не смутился, не запнулся.
Прежде всего он объяснил, почему избегает родной деревни. Причиной тому стала печальная история одной молодой женщины.
До того как поступить в университет и уехать в Токио, Фудзимия был влюблен в девушку по имени Каёко. Она тоже любила его, но ее родители были против и добились, чтобы влюбленные расстались. Фудзимия уехал учиться, а Каёко внезапно заболела и вскоре умерла. Здесь профессор как бы вскользь упомянул, что это была нервная болезнь, причиной которой стала несчастная любовь.
Итак, в память о Каёко профессор решил остаться одиноким навсегда и все эти годы помнил клятву, которую дал возлюбленной.
В свое время Каёко мечтала отправиться вместе с ним в паломничество в три храма Кумано, но тайно поехать вдвоем они не могли, пожениться, чтобы поехать не скрываясь, – тоже. И тогда молодой Фудзимия сказал: «Обещаю, я отвезу тебя туда в год, когда мне исполнится шестьдесят лет!»
И вот теперь, когда ему исполнилось шестьдесят, он приехал в Кумано и привез с собой три гребня, воплощающих Каёко.
Рассказ подошел концу. Эта печальная и прекрасная история объясняла как стремление профессора к одиночеству, так и его неисчерпаемую скорбь. Хотя… Цунэко вдруг поняла, что тайна Фудзимии не только не раскрыта, но, напротив, стала еще загадочней – слишком красивая история, чтобы быть хоть сколько-нибудь убедительной. Неудивительно, что она слушала его, не испытывая при этом никаких чувств – ни ревности, ни смущения, всецело поглощенная повествованием как таковым.
Впервые в Цунэко пробудилась женская интуиция, которой раньше она никогда не доверяла. «Он все придумал», – сказала интуиция. Все. От начала и до конца. Но как тогда объяснить, что он и сам в это поверил и верил всю свою взрослую жизнь? Как понять эту фанатичную преданность собственной фантазии, вылившуюся в ритуальные похороны гребней? Разве что воспринимать это как хрупкую романтическую метафору его жизни, его творчества.
Нет, есть какое-то другое объяснение. Цунэко, у которой за последние два дня путешествия резко обострилось чутье, подозревала, что это не просто фантазия. Истинная
