Альбер Камю - Падение. Изгнание и царство
– Там будут женщины? Все женщины города?
– Города – нет, но из хижин – да.
Кок уже снова улыбался.
– Приходи. Капитану я подчиняюсь. И ты мне поможешь завтра сдержать обещание.
Д’Арраст почувствовал, как в нем нарастает раздражение. Что ему до этого нелепого обета? Но он видел перед собой красивое открытое лицо, доверчиво улыбающееся ему; это черное лицо, казалось, излучало здоровье и жизнелюбие.
– Ладно, приду, – сказал он. – А теперь я тебя немного провожу.
Не зная почему, он тут же вновь представил, как черная девушка подавала ему «угощение для дорогого гостя».
Они вышли из сада, зашагали по грязным улицам и дошли до ухабистой площади; ее окружали невысокие дома, от чего она казалась еще более просторной. Теперь по штукатурке домов текла влага, хотя дождь по-прежнему лишь накрапывал. Сквозь рыхлое покрывало неба доносился приглушенный шум реки и шелест деревьев. Они шли в ногу шаг в шаг, тяжелый у д’Арраста и упругий у кока. Время от времени кок поднимал голову и улыбался своему спутнику. Они направились к церкви, возвышавшейся над домами, достигли конца площади, потом прошли по грязным улицам, где теперь витали резкие и назойливые запахи кухни. Время от времени из какой-нибудь двери женщины с тарелкой или кухонной утварью в руках высовывали любопытные лица, потом исчезали. Миновав церковь, они углубились в старый квартал, зажатый между такими же низкими домами, и вдруг вышли на шум невидимой реки позади хижин, которые д’Арраст сразу узнал.
– Ладно. Я тебя оставляю. До вечера, – сказал он.
– Да. У церкви.
Но кок все еще удерживал д’Арраста за руку. Он явно колебался. Потом все-таки сказал:
– А ты никогда не взывал к Богу, не давал обещания?
– Пожалуй, однажды.
– При кораблекрушении?
– Вроде того.
И д’Арраст резко вырвал руку, уже повернулся, чтобы уйти, но в этот момент встретил взгляд кока. Он поколебался, потом улыбнулся.
– Могу тебе сказать, хотя это и не важно. Один человек умирал по моей вине. Тогда, мне кажется, я просил небеса.
– Ты дал обещание?
– Нет. Но я хотел бы дать обещание.
– Давно это было?
– Незадолго перед тем, как приехать сюда.
Кок взялся руками за бороду. Его глаза блестели.
– Ты капитан, – проговорил он, – мой дом – твой дом. И потом, ты мне поможешь сдержать обещание, как будто ты дал его сам. Это тебе тоже поможет.
– Не думаю, – улыбнулся д’Арраст.
– Ты гордец, капитан.
– Я был гордецом, теперь я одинок. Но скажи мне, твой Добрый Иисус всегда тебя слышал?
– Всегда? Нет, капитан.
– Но тогда как же?
Кок рассмеялся чистым детским смехом.
– Что ж, ведь он свободен, разве не так?
В клубе, где д’Арраст завтракал с почетными горожанами, мэр сказал ему, что он должен расписаться в золотой книге муниципалитета, чтобы по крайней мере осталось свидетельство о великом событии – его прибытии в Игуапу. Судья со своей стороны нашел две или три новых формулировки, чтобы прославить, помимо добродетелей и талантов их гостя, простоту, с которой д’Арраст представлял у них великую страну, к которой имел честь принадлежать. Д’Арраст в ответ сказал только, что действительно имеет эту честь и что ему посчастливилось получить от компании подряд на эти длительные работы. На что судья, озадаченный его чрезмерным смирением, воскликнул:
– Кстати, вы подумали, как нам поступить с начальником полиции?
Д’Арраст, улыбаясь, посмотрел на него.
– Да.
Он счел бы личным одолжением и исключительной любезностью, если бы от его имени соизволили простить этого шалопая, чтобы пребывание его, д’Арраста, здесь, где он был так счастлив узнать этот прекрасный город и его жителей, началось в обстановке согласия и дружбы. Внимательно слушая его, судья улыбался и качал головой. Некоторое время он поразмышлял с видом знатока над сказанным, затем обратился к присутствующим, чтобы они порукоплескали благородным традициям великой французской нации и, снова повернувшись к д’Аррасту, объявил, что удовлетворен тем, как закончилось это дело.
– Раз так, – заключил он, – мы сегодня вечером пообедаем с шефом.
Но д’Арраст сказал, что друзья пригласили его на церемонию в честь святого Георгия в хижинах.
– Ах так! – сказал судья. – Что ж, я рад, что вы туда идете. Вы убедитесь, что наш народ трудно не любить.
Вечером д’Арраст, кок и его брат сидели вокруг угасшего очага в центре хижины, в которой д’Арраст уже побывал утром. Брат кока, казалось, не удивлялся, что видит его снова. Он едва говорил по-испански и большую часть времени ограничивался тем, что молча кивал головой. Что касается кока, то сначала он заинтересовался соборами, потом долго толковал о супе из черной фасоли. День клонился к вечеру, и если д’Арраст еще видел кока и его брата, то уже едва различал в глубине хижины очертания сидевших на корточках старухи и девушки, которая снова его угостила. Снизу доносились монотонные всплески волн.
Кок поднялся и сказал:
– Пора.
Они встали, но женщины не шевельнулись. Мужчины вышли одни. Д’Арраст помешкал, потом догнал остальных. Уже спустилась ночь, дождик прекратился. Чернеющее небо казалось текучим. В его прозрачной и темной мгле низко над горизонтом стали зажигаться звезды. Они почти мгновенно гасли одна за другой и падали в реку, как будто небо с отвращением отторгало эти последние вспышки света. Плотный воздух пропах водой и дымом. Совсем близко слышалось дыхание огромного, неподвижного леса. И вдруг издалека раздались пение и звуки барабанов; сначала глухо, потом отчетливее, они все больше и больше приближались, потом смолкли. Немного спустя показалась вереница черных девушек в белых платьях из грубого шелка и с очень низкой талией. Закутанный в красный плащ, с ожерельем из разноцветных зубов, за ними шел рослый негр, а следом беспорядочная толпа мужчин в белых пижамах и музыканты с треугольниками и барабанами, большими и маленькими. Кок сказал, что они должны присоединиться к процессии.
Хижина, в которой они оказались, пройдя вдоль берега несколько сот метров от последних хибар, была большой, пустой, относительно комфортабельной, с побеленными внутри стенами. На маленьком алтаре, украшенном пальмовыми листьями и утыканном свечами, едва освещавшими половину комнаты, красовалась великолепная лубочная картинка, где святой Георгий с торжествующим видом побеждал усатого дракона. Под алтарем, в нише, устеленной наждачной бумагой, укрывалась между свечой и миской с водой маленькая статуэтка из покрашенной в красный цвет глины, изображающая какое-то рогатое божество. Со свирепым выражением лица оно потрясало огромным ножом из фольги.
Кок провел д’Арраста в угол, где они остались стоять, прислонившись к перегородке у двери.
– Вот так, – прошептал кок, – можно будет уйти, никому не мешая.
Хижина действительно была полна мужчин и женщин, прижатых в тесноте друг к другу. Становилось жарко. Музыканты расположились по обеим сторонам алтаря. Танцоры и танцовщицы разделились на два концентрических круга, мужчины внутри. В центре стоял черный предводитель в красном шлеме. Д’Арраст, скрестив руки, прислонился к перегородке.
Но тут вождь, прорвав круг танцоров, подошел к ним и сказал несколько слов коку.
– Опусти руки, капитан, – проговорил кок. – Иначе ты помешаешь появиться духу святого.
Д’Арраст послушно опустил руки. Все еще привалившись спиной к перегородке, он сам со своими тяжелыми и длинными конечностями, с лицом, уже блестевшим от пота, был теперь похож на какое-то животное, на какое-то внушающее доверие божество. Высокий негр внимательно посмотрел на него, потом удовлетворенно занял свое место. И сразу же затянул зычным голосом первые ноты мелодии, которую все подхватили хором под аккомпанемент барабанов. Круги начали вращаться в противоположных направлениях, исполняя причудливый танец, медленный и тяжелый, напористый, скорее походивший на топтание, слегка подчеркиваемое покачиванием бедер в каждом кругу.
Жара усиливалась. Однако паузы мало-помалу уменьшались, остановки делались все реже, и танец убыстрялся. Не замедляя ритма остальных танцующих, не прекращая собственный танец, высокий негр снова разорвал круги, чтобы подойти к алтарю. Он вернулся со стаканом воды и зажженной свечой, которую воткнул в землю в центре хижины. Он полил воду вокруг свечи двумя концентрическими окружностями, потом, снова выпрямившись, поднял к крыше безумные глаза. Напрягая все тело, он неподвижно ждал.
– Святой Георгий приходит. Смотри, смотри, – вытаращив от возбуждения глаза, прошептал кок.
Несколько танцоров уже почти застыли в трансе, подбоченившиеся, с одеревеневшими движениями, с неподвижными и тусклыми глазами. Другие убыстряли ритм в конвульсиях, издавая нечленораздельные вопли. Вопли мало-помалу становились все громче, и когда они слились в один общий рев, предводитель со все еще обращенными куда-то кверху глазами сам испустил долгий, едва внятный, на пределе дыхания крик, в котором можно было различить какие-то слова.
