Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 2)
В этом новом походе принял участие доброволец столь высокого ранга, что мы должны отвести ему особое место среди всех прочих дилетантов как военной, так и морской службы. То был наш славный принц-моряк, его королевское высочество герцог Эдуард, доставленный на борт "Эссекса" на двенадцативесельной лодке с развевающимся на носу английским флагом, которую эскортировал адмирал на лодке с адмиральским флагом и все капитаны на других лодках в порядке старшинства.
И вот эскадра снялась с якоря, и Гарри, бодрый телом и воспламененный духом, машет шляпой друзьям, громкими возгласами напутствующим его с берега. Он, конечно, в самом недалеком будущем будет произведен в офицеры. Какие могут быть к тому препятствия? — думает Джордж. В его шкатулке достаточно денег, чтобы купить брату чин прапорщика, но если он может заслужить его примерным поведением и отвагой, не вводя никого в расход, так и того лучше. Командир полка весьма лестно отозвался о молодом новобранце; солдаты и офицеры любят его. Нетрудно заметить, что этот молодой человек храбр и далеко пойдет.
Гип-гип, ура! Вы слышали, какие замечательные вести поступили к нам на десятый день после отплытия флотилии? 7 и 8 августа войска его величества высадились на берег в бухте Марэ в двух лье к западу от Шербура на глазах у крупных сил противника. Устрашенные появлением доблестного британского воинства, неприятельские поиска рассеялись. Шербур сдался на милость победителя, и английские флаги взвились на трех ближайших фортах. Англичане сожгли в гавани двадцать семь неприятельских судов и захватили великое множество отличных медных пушек. Простые же чугунные пушки были просто уничтожены, так же как и док (которым так похвалялись господа французы) и два мола у входа в гавань.
В Лондоне нескончаемые празднества; одновременно с пушками Шербура, захваченными Хоу, прибывают неприятельские знамена, захваченные мистером Вулфом при Луисбурге. Знамена под гром литавр и труб и под эскортом восьмидесяти лейб-гвардейцев и восьмидесяти конных гренадеров с соответственным количеством офицеров доставляются из Кенсингтона в собор Святого Павла. У западных врат собора их встречает настоятель со всем капитулом, и в то же мгновение — бум, бом, бах! — гремит пушечный салют из Тауэра и Парка! На следующий день наступает черед шербурских пушек и мортир. Это уже орудия, которые захватили мы. Полюбуйтесь на их резные орнаменты, на их дерзкие эмблемы — на лилии, короны, девизы! Вот они: "Temeraire", "Malfaisant", "Vainqueur" {"Отважный", "Опасный", "Победитель" (франц.).} (подумать только — победитель британцев) и еще множество других. Какие клики оглашают воздух, когда эти трофеи волокут по улицам! Что касается мисс Этти и миссис Ламберт, мне кажется, они твердо убеждены, что Гарри самолично захватил эти пушки все до единой, стащив их с вражеских редутов и уничтожив канониров. За последние дни он неслыханно вырос в общественном мнении. Госпожа де Бернштейн уже справлялась о нем. Леди Мария просила дорогого кузена Джорджа наведаться к ней и рассказать, если можно, что слышно о его брате. Джордж, всего два месяца назад неоспоримый глава семьи, видит, что он уже низложен и не представляет решительно никакого интереса — в глазах мисс Этти. во всяком случае. Ваша ученость, ум, ваши трагедии — все это, может быть, прекрасно, дорогой Джордж, но чего они стоят по сравнению с громкими победами и медными пушками? Джордж принимает свое низложение очень кротко. Армия британцев насчитывает пятнадцать тысяч? Так почему бы им не отправиться снова в поход и не взять штурмом Париж? Что ж тут невозможного, думают некоторые из дам. Они обнимаются, поздравляют друг друга, они вне себя от волнения. Впервые они жалеют, что сэра Майлза и леди Уорингтон нет в городе, — им не терпится нанести ее милости визит и спросить: "Что вы скажете теперь о вашем племяннике? Слышали вы о том, что он захватил двадцать одну прекрасную медную пушку, потопил в море сто двадцать чугунных, сжег в гавани двадцать семь судов и уничтожил док и два мола?" Весь город иллюминирован и предается ликованию, и наши достойные дамы не отстают от других — щеки их пылают, как пурпурные знамена, а глаза сверкают, как маленькие фейерверки, зажженные в честь героя-победителя.
А затем, с грустью должен признаться, после этих солнечных дней наступает ненастье. Наши командиры, не удовлетворив своих аппетитов на пиру славы, решают, что награбленного в Сен-Мало добра им мало, а посему, пробыв некоторое время в Портсмуте и на острове Уайт, победители Шербура снова отправляются в поход. Они высадились в бухте Сен-Лгонар, на расстоянии нескольких миль от Сен-Мало, и двинулись к нему, с тем чтобы на этот раз стереть его с лица земли. Но тут выясняется, что стоять в бухте Люнар небезопасно, и флот отходит к Сен-Ка, продолжая держать связь с наступающей армией.
Однако британского льва ждет сюрприз: Сен-Мало, который он намеревался проглотить одним глотком, обороняется французскими войсками, присланными губернатором Бретани для защиты этого славного города, и, поскольку совершить задуманный coup de main { Внезапный удар (франц.).} не представляется возможным, наши военачальники поворачивают обратно к своим кораблям, послушно ожидающим своих доблестных воинов в бухте Сен-Ка.
Скройся с глаз, посрамленная Слава с краской стыда на ланитах, и скрой от нас злополучный день битвы при Сен-Ка! Когда наши войска, повернув обратно, двинулись к своим судам, они обнаружили, что их преследует неприятельская армия, направленная сюда из Бреста по приказу губернатора провинции. Две трети войска и вся артиллерия были уже погружены на суда, когда французы напали на арьергард. Четыре роты первого гвардейского полка и несколько рот гренадеров были оставлены на берегу, дабы встретить неприятеля и прикрыть погрузку остального войска на суда. Лишь только французы спустились с окружавших бухту возвышенностей, гвардейцы и гренадеры ринулись им навстречу, покинув при этом занимаемую ими превосходную позицию — высокую дамбу, возведенную на берегу и дававшую большие преимущества при обороне. Таким образом, тысяче ста британцам пришлось скрестить оружие с противником в шесть, а то и в десять раз численно их превосходящим, и в скором времени их ряды дрогнули, и они бросились к лодкам с криком: "Sauve qui peut!" {Спасайся, кто может! (франц.).} Из тысячи ста сражавшихся семьсот либо были убиты, либо утонули, либо попали в плен. Сам генерал тоже погиб… Позвольте, а где же были добровольцы? Будучи сам человеком мирной профессии, малосведущим в военных делах, я должен признаться, что мыслями моими владеют не столько сами воины, сколько те, кого они оставили дома. Гвардеец Джек и рядовой Ля Тюлип из королевского бретонского полка схватились врукопашную и стремятся проломить друг другу череп! Bon! {Прекрасно! (франц.).} Это заложено в их натуре — как у медведей или у львов! Я не хочу сказать, что такими их создал бог, но какая-то потусторонняя сила, несомненно, приложила к этому руку. Однако при чем же тут некая девушка с Тауэр-Хилла, повисшая на шее у Джека в минуту расставания, или некая мадемуазель из Кимпе, подарившая французу brule-gueule {Трубку (франц.).} и кисет, когда он отправлялся в noir trajet {Роковой поход (франц.).}, — в чем они-то провинились, бедные трепетные сердечки, за что ниспосланы им эти печали? Нет, мое место не с теми, кто в армии, а с теми, кто остался дома. Страшно подумать, что будет с мисс Этти Ламберт, когда она узнает о бедствии, постигшем наши войска, и о резне, учиненной над гренадерами! Какая печаль и тревога сжимают сердце Джорджа Уорингтона! Каким сочувствием исполняется душа Мартина Ламберта, когда он смотрит на свою младшую дочку я читает на ее лице жалобную повесть ее страданий! Хоу, бравый коммодор Хоу, плавая на своем судне под огнем противника, подобрал в лодки не один десяток офицеров и солдат. Но еще больше их утонуло, сотни попали в плен или были убиты на берегу. А где же находится наш виргинец?
Глава LXV
Возвращение воина
О, силы небесные! Наступит ли когда-нибудь конец крикливому тщеславию людей, особливо французов? Возможно ли поверить, что после сражения у Сен-Ка, где, как всем хорошо известно, им всего-то-навсего удалось отрезать наш арьергард, они проявят такую неделикатность чувств, что не посовестятся сжечь неисчислимое количество пороху перед Домом инвалидов в Париже, похваляясь и ликуя перед лицом нашего несчастья? Великодушно ли ЭТО торжествовать и улюлюкать по поводу того, что пять-шесть сотен храбрецов оказались в руках десятитысячного войска на берегу океана, как в ловушке, и их постигла судьба всех отставших? В свое время я собирался было воссоздать достоверную картину ликования, происходившего в Лондоне по поводу нашей блистательной победы при Сен-Мало. Я хотел описать сверкающие стволы пушек, влачимых по улицам нашими доблестными матросами в сопровождении величественных конных гвардейцев; толпу зевак, бросающих в воздух шляпы, выкрикивающих приветствия, в то время как у них очищают под шумок карманы, и всю нашу пишущую братию, что взирает на эту сцену с балкона на Флит-стрит и посылает свои благословения победоносному британскому оружию. Но теперь, после того, как французский Дом инвалидов вздумал столь пошло подражать нашему Тауэру и их Сен-Ка был противопоставлен нашему Сен-Мало, меня уже не влечет к себе этот затасканный сюжет. И я говорю: Nolo {Не хочу (лат.).}, а не Malo {Предпочитаю (лат.).}, и вполне доволен тем, что Гарри возвратился, как из одного похода, так и из другого, целехонек, не получив ни единой царапины. Разве я об этом еще не упомянул? Разве я, торопясь успокоить моих юных читательниц, не поведал о том, что мой герой никогда еще за всю свою жизнь не чувствовал себя так хорошо? Свежий морской воздух покрыл загаром его щеки, и снаряд, просвистевший у него над ухом, пощадил его висок. Океан омыл его гетры и другие части туалета, не поглотив в своей бездонной пучине его тела. Он, правда, показал однажды неприятелю спину, но лишь на самый краткий срок — не дольше, чем было необходимо, чтобы скрыться из виду. И в конце концов спина есть у всех, и никто этого не стыдится, и говорить об этом следует смело, не теряя чувства юмора.
