Чарльз Диккенс - Уста и чаша
- На что, как вам известно, вы имеете право больше всякого другого, подхватил инспектор.
- Надеюсь, что так, - сказал Юджин, - мой отец торговал известью раньше меня, а дед и того раньше; в сущности, уже несколько поколений нашей семьи сидит по уши в извести, - но если эту пропавшую известь разыскать, не припутывая к делу молодую родственницу знакомого вам господина, торгующего известью (которая мне дороже жизни), то это, мне кажется, будет более приемлемым для всех участвующих в деле, то есть для всех предпринимателей.
- Мне тоже это было бы гораздо приятнее, - сказал Лайтвуд, со смехом отталкивая своего приятеля в сторону.
- Будет сделано, господа, если только это возможно, - невозмутимо отвечал инспектор. - С моей стороны, нет никакого желания причинить горе этой особе. Право, я ей даже сочувствую.
- Там был еще и мальчик, - заметил Юджин. - Он все еще здесь?
- Нет, - отвечал инспектор. - Он ушел с разработок. Насчет него распорядились иначе.
- Значит, она останется одна? - спросил Юджин.
- Она останется одна, - ответил инспектор.
Появился Боб с дымящимся кувшином в руках, и это положило конец разговору. Но, хотя от кувшина исходил восхитительный аромат, его содержимое не получило еще той окончательной отделки, которой у "Шести Веселых Грузчиков" весьма удачно завершалось приготовление хереса при такой оказии. В левой руке Боб нес что-то вроде жестяной модели сахарной головы, куда он и вылил кувшин, после чего воткнул модель острым концом глубоко в горящие уголья и оставил ее там на несколько секунд, пока бегал за тремя сверкающими чистотой стаканами. Поставив стаканы на стол и наклонившись над огнем, он следил за облачками пара, полный сознания трудности своей задачи, и, наконец, в надлежащий момент схватил сосуд и осторожно взболтал жидкость, так что послышалось легкое шипение. После чего он снова перелил херес в кувшин, подержал над паром каждый из трех сверкающих стаканов по очереди, налил их доверху и с чистой совестью стал ожидать похвалы своих ближних.
Его похвалили (причем инспектор предложил приличный случаю тост "За торговлю известью!"), и Боб ушел в распивочную, чтобы передать мисс Аби комплименты гостей. Двери заперли накрепко. Сказать по секрету, после его ухода поддерживать фикцию насчет извести не было ни малейшей нужды. Но инспектору эта версия казалась необыкновенно удачной и наделенной такими таинственными достоинствами, что ни один из его клиентов не решился с ним спорить.
Тут с улицы послышались два стука в окно. Инспектор, наскоро подкрепившись вторым стаканом хереса, вышел из комнаты неспешными шагами и с равнодушным лицом. Так обычно выходят поглядеть, какая на дворе погода, или полюбоваться на звезды небесные.
- Что-то становится страшно, Мортимер, - понизив голос, сказал Юджин. - Мне это не по душе.
- Мне тоже, - ответил Лайтвуд. - Уйти, что ли?
- Раз мы уже здесь, давай останемся. Тебе нужно видеть, чем кончится, а я тебя не оставлю. Кроме того, эта одинокая темноволосая девушка не выходит у меня из головы. В тот раз мы видели ее лишь мельком, но она так и стоит у меня в глазах - я все вижу ее перед огнем. Чувствуешь ли ты себя и вором и предателем вместе при мысли об этой девушке?
- Пожалуй, чувствую, - отвечал Лайтвуд. - А ты?
- Очень даже.
Их провожатый вернулся с докладом. Лишенный искусственного блеска и сгущенной тени, его доклад сводился к тому, что Старик уехал на своей лодке, как полагают, все по тем же своим делам, что его ждали обратно с последним приливом; что, упустив этот прилив по неизвестной причине, он, судя по всем его ночным повадкам, вряд ли вернется раньше следующего прилива, а не то и часом-двумя позже; что его дочь, за которой следили через окно, как видно, тоже его поджидает, потому что ужин хотя еще не стоит на огне, но уже приготовлен; что прилив начнется к часу ночи, а теперь еще нет и десяти; что делать больше нечего, как только стеречь и ждать; что доносчик в эту самую минуту уже стоит на карауле, а все-таки один ум хорошо, а два лучше, особенно если второй принадлежит инспектору, и что сам докладчик тоже намерен стоять на страже. А поскольку для любителей может показаться утомительным лежанье под перевернутой лодкой в такую ветреную н холодную ночь временами с градом, то в заключение он посоветовал им обоим остаться здесь, где они в тепле и укрыты от непогоды, хотя бы на время. Приятели не собирались действовать вопреки этому совету, однако спросили, где им искать наблюдателей, если они вздумают к ним присоединиться.
Не полагаясь на словесное описание места, что могло и подвести, Юджин (гораздо менее обыкновенного удрученный мыслями о своих личных делах) решил пойти вместе с инспектором, заметить место и вернуться.
На отлогом берегу реки, на скользких камнях мощеной дорожки - не той, которая вела к "Шести Веселым Грузчикам" и где имелась собственная пристань, а другой, несколько далее от харчевни и очень близко от старой мельницы, где жил человек, изобличенный Райдергудом, - лежало несколько лодок: одни держались на причале и под ними уже плескалась вода, другие лежали гораздо выше, на сухом берегу. Под одну из них и забрался спутник Юджина. Заметив ее положение среди других лодок и уверившись, что он запомнил место, Юджин перевел глаза на тот дом, где, как ему сказали, темноволосая девушка сидела в одиночестве перед огнем.
Ему был виден огонь очага, светивший в окне. Быть может, этот свет привлек его к себе. Быть может, он только для этого и вышел на улицу. Берег в этом месте порос густой травой, и ему легко было подойти ближе, не делая шума: стоило только взобраться на гряду засохшего ила высотой в три-четыре фута, а там по траве можно было подойти вплотную к окну. Так он и сделал.
В комнате не было другого света, кроме света очага. Незажженная лампа стояла на столе. Девушка сидела на полу, опустив голову на руки и глядя на жаровню. Ее лицо блестело каким-то странным блеском или отсветом - сначала он принял этот отсвет за игру огня, но, приглядевшись, понял, что она плачет. Печаль и одиночество - вот что увидел он в свете то угасавшего, то разгоравшегося огня.
Окошечко было маленькое, всего из четырех кусочков стекла, и без занавески; он и подошел к нему оттого, что большое окно рядом было занавешено. В окошечко видна была комната, на стене висели объявления насчет утопленников и то вспыхивали, то исчезали из виду. Но он взглянул на них лишь мельком, хотя долго и пристально смотрел на девушку. Смуглый румянец на щеках, блестящие темные волосы - какое богатство колорита в этой картине - одинокая, печальная девушка плачет перед то вспыхивающим, то угасающим огнем.
Она вскочила на ноги. Он стоял очень тихо и только отодвинулся дальше в тень стены, будучи уверен, что не он ее потревожил. Она отворила дверь и крикнула встревоженно:
- Отец, это ты меня звал? - И снова: - Отец! - И еще раз, прислушавшись: - Отец! Мне показалось, что ты уже третий раз зовешь меня!
Ответа не было. Когда она вошла в дом, Юджин спрыгнул вниз и, шагая по грязи мимо того места, где прятался инспектор, вернулся к Мортимеру, которому и сообщил, что он видел девушку, а также о том, что все это становится страшновато.
- Если настоящий преступник чувствует себя так же, как я, то ему очень не по себе, - сказал Юджин.
- Влияние тайны, - заметил Лайтвуд.
- Я отнюдь не чувствую благодарности за то, что эта тайна сделала меня не то Гай Фоксом в подвале *, не то каким-то шпионом, - сказал Юджин. - Налей-ка мне еще этой штуки.
Лайтвуд налил ему этой штуки, но она уже остыла, выдохлась и потеряла вкус.
- Тьфу! - сказал Юджин, сплевывая в золу. - Похоже на речную тину.
- А ты ее часто пробовал, речную тину?
- Сегодня, кажется, попробовал. Чувствую себя так, как будто наполовину утонул и проглотил с галлон тины.
- Влияние местности, - заметил Лайтвуд.
- Поди ты с твоими влияниями, что ты сегодня корчишь профессора, возразил ему Юджин. - Долго мы тут еще пробудем?
- А как по-твоему?
- По-моему, я бы и минуты не остался, - отвечал Юджин, - эти "Веселые Грузчики" вовсе не так уж веселы. Думаю все же, что нам лучше сидеть здесь, пока нас не погонят вон вместе с другими подозрительными личностями ровно в полночь.
Он помешал в камине и уселся по одну его сторону. Пробило одиннадцать, и он попытался сам себя уверить, что успокаивается. Но тут у него заползали мурашки, сначала по одной ноге, потом по другой, потом по руке, по другой руке, по подбородку, по спине, по лбу, потом по волосам, потом по носу; потом он попробовал устроиться полулежа на двух стульях и застонал, а потом вскочил на ноги.
- Здесь кишмя кишат какие-то невидимые глазу и дьявольски проворные насекомые. У меня все тело колет, щекочет и дергает. В душе я уже кого-то ограбил при самых подозрительных обстоятельствах, и полиция гонится за мной по пятам.
- И со мной не лучше, - сказал Лайтвуд и сел напротив Юджина, совершив несколько эволюций, во время которых его взлохмаченная голова неизменно оказывалась самой нижней частью тела. - Я уже давно не нахожу себе покоя. Все время, пока тебя здесь не было, я чувствовал себя как Гулливер, в которого стреляют лилипуты.
