Стивен Бене - Рассказы (-)
Говорят, что время между выходом южных штатов и бомбардировкой Самтера {Большинство южных штатов вышли из Союза к февралю 1861 года. Южане приступили к бомбардировке форта Самтер 12 апреля 1861 года - это было началом Гражданской войны.} было одним из самых веселых сезонов за всю историю Чарлстона. Могу понять. Они подошли к самой грани чего-то, и дальше все зависело от судьбы. У меня возникло именно такое чувство.
Все перепуталось, говорю вам, все перепуталось. Я сидел на пляже с Евой и в то же время объезжал плантацию на реке, выслушивал доклады помощника, составлял планы на годы вперед. Я полюбил это место. До самого конца оно оставалось безопасным - оно не менялось. Конечно, все больше и больше тревог причинял нам Ферфью; он продвигался с юга, но до боевых действий так и не дошло - лишь стычки между нашими людьми.
Тем временем я кончил роман и принялся за редактирование. Ева иногда спрашивала, почему бы нам не жениться несмотря ни на что, но я знал: нельзя. Нельзя жениться, если впереди никакого будущего. И вот у нас начались споры, и это было нехорошо.
Почему я просто не соблазнил ее, как сильные, смелые герои книг? Да, временами я думал, что это для обоих нас было бы каким-то решением. Но этого не произошло. Не из-за стыда, не из-за благородных принципов. Не так-то просто соблазнить мечту.
Я знал, что они переписываются, но больше ничего не желал знать. Я знал, что наследство истрачено и счет мой тает, но мне было все равно. Я хотел только, чтобы это не кончалось.
Наконец я услышал, что Ферфью приезжает на Север. Я тогда целыми днями ходил как лунатик, и поначалу новость меня не ушибла. А потом ушибла.
Мы с Евой сидели на дворе. Мы починили старые качели, и были сумерки. Сирина пела на кухне "Старый коршун теперь улетит... улетит старый коршун". Я не умею петь, но помню, как она это пела. Странно, что нам западает в память.
Голова Евы лежала у меня на плече, я обнимал ее. Но мы были далеко друг от друга, как Бруклин и Нью-Йорк со снесенными мостами. Кто-то с кем-то обнимался, но это были не мы.
- Когда он приезжает? - спросил я наконец.
- Он едет на своем автомобиле, - сказала она. - Он выехал вчера.
- Младой Лохинвар {Герой поэмы Вальтера Скотта "Мармион". Увозит со свадьбы свою возлюбленную, ставшую невестой другого человека. У нас известен вольный перевод И. И. Козлова "Беверлей".} на ста лошадях, - сказал я. - Ему надо поосторожней на наших дорогах. У него хороший автомобиль?
- Да, - сказала Ева. - Он у него красивый.
- Ох, Ева, Ева, - сказал я. - И у тебя не разрывается сердце?
- Зачем ты, милый? Иди ко мне.
Мы долго сидели обнявшись. Она была очень нежна. Я буду это помнить.
Я не ложился почти до утра, заканчивал редактирование. И перед тем как я уснул, Ферфью приблизился к дому на плантации и вошел. Я стоял в прихожей и не мог пошевелить рукой. Тогда я понял, что будет.
Он явился во плоти назавтра, к концу дня. Да, автомобиль был хороший. Но сам он ничуть не походил на Бенедикта Арнолда {Генерал, изменник Американской революции.}. Он был высокий, черноволосый, с мягким голосом и одет так, как у них принято. И старым он не был - не намного старше меня. Но когда я увидел его рядом с Евой, я в ту же минуту понял, что все кончено. Достаточно было на них посмотреть. Они были одного племени.
Ну конечно, он был вполне деловой человек. Это я понял через минуту. Но, под всеми поверхностными различиями, они были одного племени. Верность, подлость тут ни при чем. Они были кошки одной породы. Если ты собака и полюбил кошку, тебе просто не повезло.
Он привез с собой кукурузное виски, и мы просидели за бутылкой допоздна. Беседу мы вели ужасно вежливо и благородно и тем не менее дело утрясли. Занятно то, что он мне нравился. Он был младой Лохинвар, он был малый не промах, он был моей погибелью и крушением, но я ничего не мог с собой сделать. Он мог бы приехать к нам на остров, если бы мы поженились с Евой. Он был бы нам большим подспорьем. Я бы выстроил ему дом у бухточки. Вот что забавно.
Назавтра все они поехали в его автомобиле на пикник, а я остался дома и читал свой роман. Я пытался сделать героиню похожей на Еву, но даже это не помогло. Иногда берешься за такую игрушку: пока не запустил ее в производство, кажется, что она захватит всю страну. А когда запустил, думаешь только о том, как бы ограничить убытки. Вот это был тот же случай.
Я отнес его к топке и наблюдал, как он горит. Попробуйте сжечь четыреста листов бумаги в холодной топке. Вы удивитесь, сколько на это уходит времени.
На обратном пути я прошел через кухню, там была Сирина. Мы поглядели друг на друга, и она положила руку на хлебный нож.
- Мечтаю увидеть, как ты горишь в пекле, Сирина, - сказал я. Мне давно хотелось это сказать. Потом я поднялся к себе, и взгляд ее колол мне спину, как острие хлебного ножа.
Что-то кончилось - вот с каким ощущением я лег на кровать. Не только Ева, не только роман. А наверно, то, что вы называете молодостью. Ну да, мы все с ней рано или поздно расстаемся, но чаще она угасает незаметно.
Я долго лежал без сна, без мыслей. И я слышал, как они вернулись, а немного погодя тихо отворилась дверь - я понял, что это Ева. Но глаза у меня были закрыты, и я не пошевелился. И немного погодя она ушла.
Вот и весь почти рассказ. Ферфью все организовал - не рассказывайте мне, что южане не умеют действовать живо, когда хотят, - и пришли упаковщики, и четырьмя днями позже они все отправились к себе в Чантри на автомобиле. Ферфью, видимо, не хотел искушать судьбу, но он напрасно беспокоился. Я-то знал, что все кончено. И не взволновался даже тогда, когда услышал, что кузина Белла "образумилась". Меня это уже не касалось.
На прощание Ева меня поцеловала - поцеловали все, если на то пошло, - и мать и три сестры. Перед путешествием на автомобиле и возвращением домой они были веселы и возбуждены. Поглядеть на них - не поверишь, что они когда-нибудь видели кредитора. Но такие уж они были люди.
- Не пиши, - сказал я Еве. - Не пиши мне, мадам Лохинвар.
Она нахмурила брови, что означало недоумение.
- Как это, милый, конечно, я буду писать, - сказала она. - Почему же не писать, милый?
Не сомневаюсь, что она и впрямь писала. И даже вижу ее буквы. Но писем я не получал, потому что адреса при переезде не оставил. А вот кто был в самом деле ошарашен - это мистер Бадд. Мы обретались в доме еще неделю, сами добывали еду, спали под пальто - срок найма истекал только первого, и Ферфью договорился с хозяином. А мистер Бадд никак не мог опомниться.
- Я всегда знал, что они ненормальные, - говорил он. - Но такой кухни мне больше не видать. - Ясно было, что он озирает перспективу меблированных комнат. - Вы молоды, - говорил он. - Вы можете съесть что угодно. Но когда доживешь до моего возраста...
Он, однако, ошибался. Я не был молодым. Если был бы, то не потратил эту неделю на изобретение трех новых игрушек. Две оказались ерундой, зато третья была Плясунья Соня. Вы ее видели - эта пляшущая куколка заполонила всю страну, когда увлекались чарльстоном. Сперва я сделал ей лицо Сирины, но оно было чересчур натуральным, и мы его изменили. Большая часть выручки досталась другим людям, но мне было все равно. Да и не любил я чертову куклу. Зато она позволила мне открыть собственное дело.
А потом меня уже было не остановить. Когда ты избавился от молодости, остановить тебя гораздо труднее. Нет, я не вижу тут иронии или чего-то такого. Ее только в книгах увидишь. То было одно, а это - другое, и они никак не связаны.
Осенью я познакомился с Мэриан, и через год мы поженились. Она была очень разумная девушка, и все у нас получилось как нельзя лучше. Может быть, детьми мы обзавелись рановато, но она всегда хотела детей. Когда у тебя дети и дом, ты и сам становишься устойчивее. А что зачитывается книжками про любовь - пусть ее. Лишь бы меня не заставляла.
В книге я столкнулся бы с Евой или набрел на фамилию Ферфью в газете. Но этого не случилось и, думаю, никогда не случится. По моим представлениям, они все еще живут в Чантри, а такими местами, как Чантри, газеты не интересуются. Одного только не могу себе представить - чтобы кто-нибудь из них умер.
Кстати, я бы не отказался увидеть Ферфью. Я говорю - он мне понравился. Упрекнуть его могу только в том, что он увез их раньше, чем истек срок найма. Нет, все правильно, у него были свои причины. Но им оставалось еще две недели - две недели до первого. И тогда был бы ровно год.
А теперь, когда я ложусь спать, на соседней кровати лежит Мэриан - и тут тоже все правильно. Вернуться на речную плантацию я попробовал лишь однажды - после съезда в Чикаго, и был я сильно навеселе. Только попасть мне туда не удалось. Я стоял на другом берегу и видел дом за рекой. Такой же, как всегда, но выглядел он необитаемым. По крайней мере, никто не подошел к окну... никто не вышел.
Все были очень милы
Перевод В. Голышева
Да, с последней нашей встречи я, наверно, растолстел, хотя и ты не похож на голодающего. Конечно, вам, лекарям, надо держать форму - больше следите за собой, чем мы, коммерсанты. По выходным стараюсь играть в гольф, иногда хожу на яхте. Но на встрече выпускников, когда играли в бейсбол, четырех раз на подаче мне хватило. Ушел с поля, уступил место Арту Корлиссу.
