Роберт Уоррен - Дебри
— Почему? — спросил Адам.
Человек не ответил.
— Почему? — мягко повторил Адам.
— Черт тебя подери! — воскликнул человек. — Сам знаешь, черт тебя подери!
Стало ещё темнее. Ветви плелись над головой сплошным кружевом, загораживая звезды. Колесо стало чаще попадать на какие-то корни и валуны, и подпрыгивать. Возница покачивался на козлах. Было трудно удерживать пистолет в нужном положении.
Человек издал короткий, сухой смешок.
— Что? — спросил Адам.
— Все потому что ты жратву оставил, — сказал человек и снова рассмеялся.
— Что?
— А то, что ты вроде как дразнил меня. Поддразнивал, мол, представляешь, сколько у меня всего в фургоне.
Он помолчал. Потом:
— Если бы ты не оставил в углу жратву, у меня бы и мысли не возникло. Не полезло бы ничего в башку.
Колеса теперь вертелись ровнее. За скрипом осей и кожи слева донеслось приглушенное журчание воды.
Неожиданно лошади протиснулись сквозь заросли на небольшую открытую площадку. Здесь, залитая звездным светом, бежала река. Человек бросил поводья и поглядел вверх, на звезды.
— Переходим, — сказал он.
— Который час?
— За полночь, — сказал человек.
— Давайте перейдем, — сказал Адам.
Человек посмотрел на реку. На том берегу чернота кустов сливалась с чернотой воды. На середине река лоснилась, лениво скользя, звезды сверкали на черной глянцевой поверхности воды.
На другой стороне перекликались квакши.
— Что-то я не вижу брода, — сказал Адам.
— Он дальше, — сказал человек. — Зато его слышно.
Адам посмотрел вниз по течению. Там в сорока ярдах или около того, начинались пороги. Было слышно, как вода прыгает по камням. Это и был источник звука, который они слышали, спускаясь по тропе, пока не проехали мимо, к западу от брода. Теперь им придется немного вернуться.
— Вон он, брод, — сказал человек. — Не ахти какой, конечно. Похуже, чем другие, ниже по течению. Или в Германне. Этот почти затоплен. Но, добавил он, — зато тебя тут, скорей всего, не подстрелят. Южане не очень к нему приглядываются. Этой дорогой не ездят уже много лет.
Адам всматривался в темнеющие на далеком берегу заросли. Сплошная чернота.
— Пора, — сказал он. — Давайте переходить.
Человек подобрал поводья. Фургон вкатился в звездный свет, возвращаясь к броду по заброшенной тропе, ведущей с запада. Колеса захрустели по гальке. Лошади вошли в воду. Сразу стало глубоко.
— Я же говорил, — сказал человек. — Почти затоплен.
Кони барахтались в воде, почти плыли.
— По мне, так лучше пуля, чем утопнуть, — сказал человек. — Если уж выбирать. Мне всегда так казалось.
Течение боком сносило фургон.
— А ты бы что предпочел? — спросил человек.
Адам упирал пистолет в бок Монморенси и вглядывался в темный берег.
Человек засмеялся резким, кашляющим смехом.
— Не ответишь, а? — сказал он.
— Не отвечу, — сказал Адам. — Я об этом не думал.
Человек помолчал минутку.
— Может, ты и прав. Может, умирать — все равно что драться, неважно, с кем ты схватился, — он помолчал, потом кашлянул, вернее, засмеялся. — С пулей, или с рекой... кто из них тебя победит — какая, к дьяволу, разница.
Лошади почуяли твердую опору. Фургон дернулся вперед.
— Черт, — сказал человек. — Если время подошло, так все едино.
Они въехали на берег, в сплошную черноту деревьев. Фургон стал. Во тьме раздавалось тяжелое дыхание животных. Когда этот звук стих, Адам спросил:
— Вам знакомы эти места?
— Да, — сказал человек.
— Что там, в той стороне? — спросил Адам, указывая на восток.
— Сельская местность, — сказал человек. — Ничего особенного.
— А дальше?
— Травленые Поля, — сказал человек.
— Что?
— Что слышал. Так их называют.
— Отравленные Поля? — спросил Адам.
— Ну да. Я и говорю. Никудышная земля. Хуже некуда. Лавр. Шиповник. Колючий кустарник. Убитая земля. А дальше эти леса.
— Дебри? — спросил Адам. — То, что называют Дебрями?
— Ну да, — сказал человек. — И это не пустые слова. Так и есть. Там заблудиться — нечего делать, так и пропадешь с концами.
— Хорошо, — сказал Адам. — Поехали.
— Там есть дорога, — человек кивнул на юг. — Старый тракт. Но поедешь по нему — застукают южане. И перережут тебе горло.
— Вам тоже, — сказал Адам. — Если укажете неверный путь, — ему вдруг стало весело.
— Когда ты меня отпустишь? — спросил человек.
— Перед рассветом, — сказал Адам, ощущая себя сильным и мудрым. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким сильным.
Перед рассветом он отпустил Монморенси.
Когда они стояли около фургона, спрятанного в стороне от дороги в густых зарослях, Адам протянул Монморенси Пью зеленую пятидолларовую бумажку.
— Я обещал, что заплачу, — сказал он.
Человек держал купюру в руке и ждал.
— Не знаю, как поступить с вашим оружием, — наконец сказал Адам.
— Это, между прочим, карабин Спенсера, последней модели, — сказал человек. — Многозарядный.
— Я мог бы заплатить за него, — сказал Адам. — Хотя он мне и не нужен.
— Боишься меня, а? Боишься мне в руки винтовочку-то дать?
— Сколько вы за него заплатили? — спросил Адам.
— Нисколько, — сказал человек.
— Вы хотите сказать... — начал Адам и умолк.
Ухмылка скривила усатое лицо под тенью шляпы. Адам увидел зубы.
— Слушай, мистер, — сказал человек. — Не отдашь "спенсер" — придется мне искать ещё одного солдатика, чтобы раздобыть оружие, и вряд ли он тебя за это поблагодарит.
Он подождал и снова ухмыльнулся.
— Да он просто не сможет, — добавил он.
— Вы хотите сказать... — снова начал Адам.
— Да, именно это я и хочу сказать, — сказал мужчина. — Хочу сказать, что иногда они посылают в патруль мальчишек, которые и в лес-то раньше не захаживали, — он наблюдал за лицом Адама. Потом негромко добавил: — И иной раз эти патрульные там и остаются. Не могут найти обратную дорогу. И, если по правде, им бывает уже не до дороги.
Человек ухмылялся под тенью шляпы.
— Слушай, мистер, — тихо говорил он. — Да вынь ты просто патроны из карабина и так отдай. Они достаются из ствола. Там было семь, но теперь всего два осталось. Больше у меня с собой патронов нету. Понимаешь, по-волчьи ухмыльнулся он, развлекаясь, — мне ведь больше одного и не понадобилось бы.
Адам смотрел на него непонимающе и растерянно.
— Вы хотите сказать...
— Ну да, да, дурачок, — сказал человек. Потом добавил: — Ну, в крайнем случае, двух. Если бы ты продолжал дергаться.
Нет, не страх ощутил Адам. Это было странное головокружение, как будто он вот-вот потеряет сознание. Он думал, что если закроет глаза — непременно упадет. Тогда уже будет все равно.
— Слушай, мистер, — говорил человек, — чего-то ты бледненький стал. Но там, на реке, когда мы переходили Рапидан, ты мог бы иметь ещё более бледный вид, если б я захотел. И знаешь почему?
Адам покачал головой.
— Да потому что когда этот чертов фургон подскочил на камне, пистолет, прижатый к моему боку, случайно щелкнул. Но ты был так занят своими мыслями, что и не заметил. А ведь запросто мог убить меня.
— Извините, — сказал Адам, — я просто...
— Черт, мистер, да ты даже не понял, что произошло. Даже не почувствовал, как спустил курок. Мне тогда ничего не стоило взять тебя за шкирку и швырнуть в воду, — человек помолчал.
— Черт, — повторил он. — Могу поспорить, что этот проклятый пистолет даже не заряжен.
Он протянул руку и забрал у Адама оружие. Адам не сопротивлялся, у него и в мыслях не было. Напротив, испытал необычайное облегчение.
Человек осмотрел револьвер.
— Ну да, — презрительно сказал он и заткнул его за пояс. — А теперь верни мой "спенсер", — приказал он.
Адам полез в фургон.
— И нож прихвати, — сказал человек.
Адам отыскал нож с карабином и спустился.
— Давай, — сказал человек, и Адам протянул ему карабин.
Человек взял.
— А почему... почему вы этого не сделали? — спросил Адам. — Там, на реке?
— Черт, — сказал человек. — Надоело просто, — он поиграл карабином, взвешивая его в руке. — Сделать-то и сейчас не поздно, — сказал он. — Было бы желание. — Он помолчал. — Правда, шуму не оберешься, а вот шуметь как раз ни к чему, — здраво рассудил он.
Он подался к Адаму и с вкрадчивым дружелюбием протянул руку.
— Дай-ка сюда ножичек-то, — сказал он еле слышно, почти выдохнул.
Адам отдал.
Человек держал нож в правой руке, поставив карабин на землю слева от себя. Он покачивал нож на ладони.
— А вот это шуму не наделает, — сказал он. — Никакого шуму.
Но наклонился и заткнул нож за голенище.
— Правда, кое-что я все-таки сделаю, — сказал он, выпрямившись. Выбью дерьмо из этой бабы.
