Генри Хаггард - Копи царя Соломона
– Откройте другие ящики, белые люди, – прокаркала Гагула. – Там, наверное, еще больше камней. Набирайте сколько можете!
Мы сейчас же принялись за дело и стали снимать крышки с двух остальных ящиков, предварительно сломав скреплявшие их печати, что совершили не без некоторого страха, точно какое святотатство.
Ура! эти ящики были также наполнены, и до самых краев, по крайней мере второй: никакой злополучный Сильвестра до него не дотрагивался. Что до третьего ящика, он был полон только на четверть, но зато все самыми отборными алмазами; тут не было ни одного камня меньше чем двадцать каратов, а некоторые были величиной с голубиное яйцо.
Но чего мы не видели, так это взглядов отчаянной ненависти, которыми наградила нас старая Гагула, выскользнувшая, точно змея, из комнаты сокровищ и устремившаяся по темному ходу к массивной каменной двери…
Чу!.. Громкие отчаянные крики раздаются под сводами темного коридора… То голос Фулаты!
– Богван! Сюда! Сюда! Помогите! Камень опускается!
– Не робей, моя милая! Сейчас…
– Помогите! Помогите! Она меня убивает!
Не помня себя, мы бежим по коридору, и вот что мы видим при свете нашей жалкой лампы: огромный камень медленно опускается и закрывает вход, он уже недалеко от земли. У входа борются Фулата с Гагулой. Отважная девушка обливается кровью, но все еще не выпускает старую колдунью, которая бьется у нее в руках, точно разъяренная дикая кошка. Проклятая! Она таки вырвалась! Фулата падает, а Гагула бросается на землю и ползет, как змея, стараясь пролезть под опускающейся скалой. Вот она подлезла под скалу – поздно! Камень давит ее, и она разражается отчаянными воплями. Все ниже и ниже опускается страшная каменная глыба и медленно расплющивает дряхлое тело, напирая на него всей своей страшной тяжестью. Из-под камня несутся дикие, нечеловеческие крики… в жизни мы таких не слышали! Потом раздается глухой, протяжный треск, и вход закрывается наглухо как раз в ту минуту, когда мы у двери. Перед нами сплошная каменная стена, о которую мы ударяемся с разбега…
Все это произошло в несколько секунд.
Тут мы подошли к Фулате. Бедная девушка была поражена смертельно; ей уж недолго оставалось жить…
– О Богван! Я умираю… – произнесла несчастная красавица прерывающимся голосом. – Она подкралась так тихо… она… Гагула, я ее не заметила, мне было дурно… Вдруг скала начала опускаться, а она вернулась и заглядывала сюда… я ее увидела, схватила и стала держать… А она меня ударила ножом… я умираю!..
– Бедная! Бедная! – повторял Гуд в отчаянии.
– Богван, – промолвила она, помолчав. – Скажи мне, здесь ли Макумацан? Становится так темно, что я ничего не могу рассмотреть!
– Я здесь, Фулата.
– Будь мне языком, Макумацан, прошу тебя: ведь Богван не поймет моей речи, а я хочу сказать ему несколько слов, прежде чем отойду в вечный мрак.
– Говори, Фулата, я передам.
– Скажи господину моему, Богвану, что я люблю его и умираю с радостью, потому что знаю, что он не может соединиться со мной, как солнце не может соединиться с ночью. Скажи ему, что часто мерещилось мне, будто в груди у меня живет певчая птичка, которая непременно улетит куда-то далеко и запоет в ином месте. Даже теперь, хотя я не могу пошевелить рукой и вся холодею, я все-таки не чувствую, что сердце мое умирает. Оно так переполнено любовью, что могло бы прожить еще тысячу лет и не состариться. Скажи ему, что, если я снова буду когда-нибудь жить, быть может, я увижу его на далеких звездах; я буду его искать повсюду, хотя и тогда, вероятно, останусь такой же черной, как была, а он таким же белым. Скажи еще… Нет, нет, не говори ничего – только то, что я люблю… О, держите, держите меня!.. Умираю!..
– Умерла! Умерла! – воскликнул Гуд в страшном горе, и слезы заструились по его честному лицу.
– Только вам не придется долго об этом горевать, старый друг, – заметил сэр Генри.
– Как! – воскликнул Гуд. – Что вы хотите этим сказать?
– А то, что скоро и с нами будет то же самое. Или вы не видите, что мы погребены заживо?
Мы были до такой степени заняты умирающей Фулатой, что далеко не сознавали весь ужас совершившегося, пока сэр Генри не произнес этих слов. Но тут мы поняли все. Тяжелая каменная масса опустилась, и, вероятно, навсегда, так как единственное существо, которому была известна тайна ее движения, лежало теперь под ней, превращенное в прах. Нечего было и думать открыть сюда доступ иначе как посредством большого количества динамита! А мы были заперты изнутри!
Несколько минут мы простояли в глубоком ужасе над телом Фулаты. Казалось, что всякое мужество нас оставило. В первое мгновение мысль о той медленной и плачевной смерти, которая нас ожидала, произвела на нас удручающее впечатление. Теперь нам все стало ясно: злая колдунья готовила нам эту западню с самого начала. То была одна из тех мрачных, зловещих проделок, какие могли возникнуть в ее злорадном воображении. Только она и могла выдумать такую штуку: погубить трех белых людей, которых она почему-то возненавидела с самого начала, заставив их умереть медленной смертью от голода и жажды среди тех самых сокровищ, которых они так жадно добивались.
Теперь я вполне понял смысл ужасной шутки, которая заключалась в ее приглашении есть и пить бриллианты. Может быть, то же попробовали сделать и с несчастным Сильвестрой, когда он бросил мешок с драгоценностями…
– Нет, так нельзя! – глухо сказал сэр Генри. – Наша лампа скоро догорит. Пока еще есть свет, давайте поищем блок, на котором поднимается камень.
Мы бросились к каменной стене с отчаянной надеждой и принялись ощупывать стену по всем направлениям. Но мы не нашли ни признака веревки или каната, ни следа какой-нибудь кнопки для нажимания.
– Будьте уверены, – сказал я, – что отсюда эту дверь открыть невозможно. А не то Гагула уж ни за что бы не рискнула пролезть под опускающейся скалой. Она, конечно, знала, что изнутри ее невозможно сдвинуть, оттого-то она и хотела выбраться во что бы то ни стало!
– В таком случае, – сказал сэр Генри с резким холодным смехом, – она награждена по заслугам; ведь она умерла столь же ужасной смертью, как и та, что нас ожидает… Мы тут ничего не поделаем; пойдемте назад в сокровищницу.
Мы повернулись и пошли, причем я вдруг заметил корзинку с провизией, принесенную Фулатой: она стояла около неоконченной стены, заграждавшей проход. Я взял корзинку и отнес ее в эту проклятую сокровищницу, которая теперь должна была сделаться нашей могилой. Потом мы вернулись назад и перенесли туда тело Фулаты, которое благоговейно положили около ящиков с золотом.
После этого мы уселись на полу, прислонившись к каменным ящикам, наполненным несметными сокровищами.
– Давайте делить нашу провизию, – сказал сэр Генри, – так, чтобы нам ее хватило как можно дольше.
Это мы и исполнили. По нашему расчету, из всей принесенной провизии у нас выходило по четыре бесконечно малые порции на каждого из нас, ровно то, что было нужно для поддержания нашей жизни в течение двух дней. Кроме бильтонга, то есть вяленой дичины, у нас было еще два тыквенных сосуда с водой.
– Ну, – сказал сэр Генри, – давайте пить и есть. Ведь мы умрем не сегодня, а завтра.
Мы съели по маленькой порции бильтонга и выпили по глотку воды. Нечего и говорить, что мы не чувствовали никакого аппетита, хотя очень нуждались в пище и почувствовали себя несколько лучше, когда поели. Затем мы встали и произвели самый тщательный осмотр всех четырех стен нашей темницы в смутной надежде, что где-нибудь отыщется выход. Мы ощупали и обшарили и пол, и стены – выхода не оказалось. Да и трудно было ожидать, что он найдется в таком месте, где запрятаны несметные богатства.
Лампа горела очень тускло; масло почти все выгорело.
– Кватермэн, – спросил сэр Генри, – который час? Ведь ваши часы идут?
Я посмотрел на часы. Было шесть часов; когда мы вошли в пещеру, было одиннадцать.
– Инфадус, наверное, нас хватится, – сказал я. – Если мы не вернемся сегодня вечером, он непременно пойдет нас искать утром, Куртис.
– И проищет напрасно. Он не знает тайны этой двери и даже не знает, где она. Вчера этого не знало ни одно живое существо, кроме Гагулы; а сегодня уж никто не знает. Если даже он найдет дверь, он не сможет ее сломать. Вся кукуанская армия не прошибет каменную стену в пять футов толщиной. Друзья, нам остается только преклониться перед судьбой. Многих людей доводила до печального конца погоня за кладами… Мы только увеличим собой их число.
Лампа горела все тусклее и тусклее…
Вдруг она вспыхнула ярким светом и осветила все окружающее особенно рельефно; осветила груду слоновой кости, ящики, наполненные золотом, тело бедной Фулаты, распростертое на земле около них, кожаный мешок с драгоценностями, сверкающие бриллианты и безумные, измученные лица нас троих, белых людей, ожидающих голодной смерти. Лампа затрещала и погасла…
