Джон Чивер - Скандал в семействе Уопшотов
- Простите меня, сэр, - сказал Каверли.
- Убирайтесь к черту, - пробормотал Камерон, и Каверли ушел.
Был конец рабочего дня, и автобус, в котором Каверли ехал домой, был переполнен. Каверли пытался судить о случившемся с традиционной точки зрения. Откажись он отдать портфель, это могло бы повести к катастрофе и гибели всех пассажиров самолета; но что, если так было бы к лучшему? Может ли он спокойно выжидать дальнейших событий и спокойно вспоминать о том, что произошло? Когда он утром придет на работу, в какой отдел он должен явиться? Чего Камерон хотел от него с самого начала? Почему старик плакал, стоя у окна своего кабинета? Когда он придет домой, застанет ли он Бетси у телевизора? Будет ли его маленький сын в слезах? Накормят ли его ужином? Перед мысленным взором Каверли возник Сент-Ботолфс в свете летних сумерек. В этот час матери сзывали детей домой к ужину с помощью колокольчиков, которыми обычно, пользовались, чтобы вызвать прислугу в столовую. Серебряные или не серебряные, все они издавали серебристый звук, и сейчас Каверли вспоминал их серебристый звон, который доносился со всех задних крылец на Бот-стрит и Ривер-стрит и призывал домой детей, игравших на берегу реки.
Дом Каверли был ярко освещен. Когда он вошел, Бетси бросилась к нему в объятия.
- Милый, я так надеялась, что ты вернешься домой к ужину, и только что молилась об этом, - сказала Бетси, - и вот мои молитвы услышаны, мои молитвы услышаны. Мы приглашены на обед!
В сознании Каверли эти слова никак не вязались с событиями последних суток, и он постарался быстро перестроить свои мысли и чувства на иной лад. Он устал, но было бы жестоко лишить Бетси возможности воспользоваться единственным приглашением, какое она получила за все время жизни в Талифере. Он поцеловал сына, подбросил его несколько раз в воздух и хлебнул хорошую порцию виски.
- Эта милая женщина, - сказала Бетси, - ее зовут Уинифрид Бринкли, так вот, она пришла к нам собирать пожертвования для ветеранов, награжденных "Пурпурным Сердцем" [награда, которую дают американским военнослужащим за ранение, полученное на фронте], и я ей сказала, я ей прямо сказала, что, по-моему, тоскливее места, чем Талифер, на всей земле не сыщешь! Мне было все равно, пусть все знают, что я о нем думаю. Тогда она тоже сказала, что это тоскливое место и не захотим ли мы прийти к ней сегодня вечером пообедать в небольшой компании. Тут я ей сказала, что ты в Атлантик-Сити и я не знаю, когда ты вернешься, и вот я молилась, чтобы ты приехал вовремя, и вот ты здесь!
Пока Бетси ездила за каким-то школьником, который должен был остаться с Бинкси, Каверли принял ванну и переоделся. Бринкли жили по соседству, и, взявшись под руку, они пошли туда пешком. Время от времени Каверли сгибал свою длинную шею и целовал Бетси. Миссис Бринкли была худощавой бойкой женщиной, ярко подмазанной и с множеством бус на шее. Она все время говорила "чепуха". У мистера Бринкли был необычайно покатый лоб, и этот недостаток еще подчеркивали его седые вьющиеся волосы, уложенные завитками над этой покатостью, точно занавеси в гостиной. Казалось, он доблестно старается замаскировать свою усталость и несообразные манеры тем, что носит золотую булавку в воротничке, золотой зажим для галстука, перстень с большим гелиотропом и запонки из голубой эмали в манжетах, сверкавшие, как семафоры, когда он наливал херес. Они пили херес, но пили его как воду. Было еще двое гостей - Кренстоны из соседнего города Уотерфорда.
- Я просто должна была пригласить кого-нибудь не из нашего городка, сказала миссис Бринкли, - чтобы нам не пришлось все время слушать всю эту чепуху про Талифер.
- Единственное, что я знаю, единственное, что я усвоил, - сказал мистер Кренстон, - это то, что у человека должны быть доллары. Вот что в конце концов имеет значение. Доллары.
На нем была темно-красная охотничья куртка, лицо, обрамленное соломенными кудрями, было одновременно ангельски-невинным и угрожающим. Его седая жена выглядела значительно старше и значительно интеллигентней; и, что бы он ни говорил, гораздо легче было представить его себе не предающимся бурному любовному акту, а погруженным в замешательство и отчаяние, в то время как жена гладит его кудри и говорит: "Ты найдешь другую работу, милый. Не огорчайся. Должны наступить лучшие времена".
Младший отпрыск миссис Бринкли только что вернулся из городской больницы, где ему удаляли миндалины, и, потягивая херес, все толковали о своих миндалинах и аденоидах. Бетси просто сияла. Каверли ни миндалин, ни аденоидов никогда не удаляли, и он не принимал особого участия в общей беседе, пока сам не завел разговор об аппендиците. Тут настало время сесть за стол, и там речь зашла о лечении зубов. Обед был обычный, и запивали его искристым бургундским. После обеда мистер Кренстон рассказал скабрезный анекдот, а затем встал и начал прощаться.
- Я терпеть не могу торопиться, - сказал он, - но, видите ли, нам нужно часа полтора, чтобы добраться до дому, а утром мне на работу.
- Ну, полутора часов вам вовсе не требуется, - сказал мистер Бринкли. Как вы едете?
- Мы едем по скоростной магистрали, - ответил мистер Кренстон.
- Так вот, если вы выберетесь из Талифера, не доезжая до скоростной магистрали, - сказал мистер Бринкли, - вы сэкономите минут пятнадцать. А то и двадцать. Возвращайтесь к торговому центру и у второго светофора поверните вправо.
- О, я бы поехала не так, - вмешалась миссис Бринкли. - Я бы поехала напрямик мимо вычислительного центра и воспользовалась развязкой перед самой запретной зоной.
- Да, уж ты бы поехала! - сказал мистер Бринкли. - Таким путем вы уткнетесь прямехонько в большую стройку. Слушайте меня. Вернитесь к торговому центру и сверяйте вправо у второго светофора.
- Если они вернутся к торговому центру, - сказала миссис Бринкли, - то наверняка застрянут в потоке машин у кольца Ферми. А вот если не выезжать из города мимо вычислительного центра, то можно ехать прямо в направлении ракетных установок, а у шлагбаума повернуть направо.
- Бог ты мой, женщина! - воскликнул мистер Бринкли. - Когда ты будешь держать свой проклятый язык за зубами?
- Не болтай чепухи, - сказала миссис Бринкли.
- Ну, большое спасибо, - сказали Кренстоны, направляясь к двери. Пожалуй, мы, как всегда, поедем по скоростной магистрали.
И они ушли.
- Ну ты и напутала, - сказал мистер Бринкли. - Не понимаю, с чего ты взяла, что умеешь объяснять дорогу. Ты ведь способна заблудиться у собственного дома.
- Если бы они поехали так, как я им говорила с самого начала, огрызнулась миссис Бринкли, - все было бы в порядке. Никакой стройки у запретной зоны нет. Ты все это просто выдумал.
- Ничего подобного, - сказал мистер Бринкли. - Я был там в четверг. Там все вокруг изрыто.
- В четверг ты лежал в постели с насморком, - сказала миссис Бринкли. Мне пришлось подавать тебе еду.
- Ну, нам, пожалуй, пора идти, - сказал Каверли. - Все было страшно мило, и большое вам спасибо.
- Если бы ты научилась держать язык за зубами, - закричал мистер Бринкли жене, - все были бы тебе очень благодарны! Тебе нельзя позволять править машиной, не говоря уже о том, чтобы объяснять людям дорогу.
- Спасибо, - робко сказала Бетси в дверях.
- А кто в прошлом году разбил машину? - вопила миссис Бринкли. - Кто из нас разбил машину? Ну-ка скажи!
Каверли и Бетси шли домой, то и дело останавливаясь, чтобы поцеловаться, и эта прогулка кончилась, как и все другие.
21
Каверли больше не видел Камерона. Несколько дней он убил на то, что, сидя за письменным столом, отделывал его вступительную речь о небесных светилах. Однажды утром Каверли было ведено явиться в отдел безопасности. Он думал, что его обвинят в утере портфеля, и беспокоился, не арестуют ли его. Он принадлежал к числу людей, страдающих от непомерно развитого чувства вины, которое, подобно огромному синяку, скрытому одеждой, может не причинять боли, пока к нему не притронутся; но стоит задеть этот синяк, и человек от боли лишается всякого соображения. Каверли был образцом провинциальных добродетелей - правдивый, пунктуальный, нравственно чистоплотный и мужественный, - но стоило какой-нибудь могущественной длани общества указать на него перстом как на правонарушителя, и чувство собственного достоинства сразу покидало его. Да-да, он был грешник. Это он убил посла, заложил украденные драгоценности и продал "синьку" врагу. Подходя к помещению отдела безопасности, он чувствовал себя глубоко виновным. Он вошел в длинный коридор, выкрашенный в ярко-желтый цвет; впереди него стояли с десяток мужчин и женщин. Обстановка напоминала приемную терапевта или дантиста, приемную консула, коридор муниципалитета, контору по пайку, казалось, эта комната для ожидания занимает в мире на удивление большое место. Одного за другим мужчин и женщин вызывали по фамилии и впускали в дверь, находившуюся в конце желтого коридора. Ни один из них не возвращался, так что, очевидно, существовал другой выход, но Каверли их исчезновение казалось зловещим. Наконец его вызвали, и хорошенькая секретарша, на лице которой навеки застыло осуждающее и мрачное выражение, ввела его в просторный кабинет, похожий на старомодный зал суда. Там на возвышении в креслах сидели полковник и двое штатских. Внизу у возвышения сидел секретарь. Слева в стойке стоял американский флаг. Он был из тяжелого шелка с золотой бахромой и никогда не покидал своего места, даже для торжественного парада в самую благоприятную погоду.