Генри Хаггард - Священный Цветок. Суд фараонов
Туземцы и, я должен прибавить, многие белые считали его сумасшедшим. Такая репутация вместе с его врачебным искусством позволяла ему, не подвергая себя опасности, бродить, где только вздумается, так как кафры смотрят на безумных как на вдохновленных Богом. Они называли его Догита (испорченное произношение английского слова «доктор»). Белые называли его «братом Джоном», «дядей Сэмом», «святым Джоном». Второе прозвище он получил за свое необыкновенное сходство (когда бывал выбрит и хорошо одет) с фигурой, в виде которой изображают в юмористических журналах великую американскую нацию, точно так же, как Англию изображают в виде Джона Булля. Первое и третье прозвище он получил за свою доброту и предполагаемую способность питаться «акридами и диким медом». Сам же он предпочитал, чтобы его называли братом Джоном.
Ох! С какой радостью и облегчением я встретил его! Когда он подошел, я налил для него вторую кружку кофе и, вспомнив, что он любит очень сладкий кофе, положил побольше сахару.
– Здравствуйте, брат Джон, – сказал я, протягивая ему кофе.
– Здравствуйте, брат Аллан, – ответил он, потом взял кофе, опустил в него свой длинный палец, чтобы посмотреть, насколько он горяч и размешать сахар, и выпил его одним духом, словно это был не кофе, а лекарственный препарат. После этого он вернул мне кружку, чтобы я снова наполнил ее.
– Все собираете жуков? – спросил я. Он утвердительно кивнул головой.
– Жуков и цветы. Кроме того, делаю наблюдения над человеческой натурой и чудесными творениями природы.
– Откуда вы теперь? – спросил я.
– С холмов, что миль за двадцать отсюда. Покинул их вчера вечером. Шел всю ночь.
– Зачем? – спросил я, посмотрев на него.
– Мне казалось, что кто-то зовет меня. Признаться, мне казалось, что это были вы, Аллан.
– Значит, вы слышали, что я здесь и что со мной раненый товарищ?
– Нет, я ничего не слышал. Я собирался отправиться к побережью сегодня утром. Но вчера вечером передумал и направился сюда. Вот и все.
Я снова посмотрел на брата Джона, но ничего не сказал. Все это было очень странно, если только он говорил правду. Но он никогда не лгал. Это был в высшей степени правдивый человек.
– Что с вашим товарищем? – спросил он.
– Изранен леопардом. Раны не заживают, кроме того, у него лихорадка. Я думаю, что он не долго протянет.
– Ну, об этом вы ничего не можете сказать. Покажите мне его.
Он внимательно осмотрел Скрупа и сделал много чудесного. Его жестяной ящик был наполнен разнообразными лекарствами и хирургическими инструментами, которые он хорошо прокипятил, прежде чем начать ими пользоваться. Потом он настолько тщательно вымыл руки, что едва не стер с них кожу, употребив на это очень много мыла. Бедный Чарли прежде всего получил дозу какого-то лекарства, которое, казалось, убило его. Брат Джон сказал, что это кафрское снадобье. Потом он вскрыл раны на бедре у Скрупа, очистил их, приложил к ним какие-то травы и перевязал их. Когда Скруп очнулся, он дал ему какого-то питья, вызвавшего сильную испарину и прекратившего лихорадку.
Через два дня пациент брата Джона попросил поесть и уже мог сидеть в постели, а через неделю он настолько оправился, что его можно было нести к побережью.
– Ваш призыв спас жизнь брату Скрупу, – сказал мне старый Джон на пути к побережью.
Я ничего не ответил. Этот «призыв», как называл его брат Джон, может быть объяснен телепатией, внушением, инстинктом или просто совпадением. Пусть читатель сам выведет о нем свое заключение.
За время нашей совместной жизни в лагере, последовавшего потом путешествия в бухту Делагоа и переезда оттуда в Дурбан мы с братом Джоном постепенно сделались большими друзьями. О своем прошлом (о котором я узнал впоследствии) и о цели своих скитаний он, как я уже упоминал, ничего не говорил. Но зато он много говорил о своих естественнонаучных и этнографических занятиях. Я тоже интересовался этими вопросами и из своей личной практики знал многое об африканских племенах, их нравах и обычаях.
Среди других вещей, которые он мне показывал, у него было много разнообразных предметов, собранных во время недавнего путешествия, жуков и бабочек, аккуратно приколотых к донышку специальных ящиков, и большое количество сухих цветов, разложенных между листами папиросной бумаги. Среди последних, по словам брата Джона, было много орхидей.
Заметив, что они привлекают мое внимание, он спросил, не желаю ли я посмотреть на самую замечательную орхидею в мире. Я, конечно, ответил, что желаю, после чего он достал из одного из ящиков плоский пакет размером около двух с половиной квадратных футов и начал развязывать его. Сверху была тонкая травяная рогожка, какую плетут недалеко от Занзибара, потом крышка упаковочного ящика, потом снова рогожка и несколько старых номеров «Капского журнала», потом несколько листов папиросной бумаги и, наконец, между двумя листами картона – цветок и лист одного и того же растения.
Даже в засушенном виде это был удивительный цветок ярко-золотистого цвета. Чашечка его была белая с черными линиями. В самом центре цветка было единственное темное пятно, имевшее вид обезьяньей головы. Здесь было все: нависшие брови, глубоко поставленные глаза, злобный рот и огромные челюсти. До того времени я видел горилл только на раскрашенных иллюстрациях. Мне казалось, что это изображение на цветке является точной копией такой иллюстрации.
– Что это? – удивленно спросил я.
– Сэр, – сказал брат Джон (он употреблял это формальное обращение, когда бывал в приподнятом настроении), – это самая замечательная Cypripedium на всем земном шаре, и открыл этот цветок я! Здоровый отросток такого растения стоит по меньшей мере двадцать тысяч фунтов!
– Это получше золотоискательства, – заметил я. – Что же, удалось вам достать такой отросток?
– Нет, не посчастливилось, – ответил брат Джон, печально покачав головой.
– Откуда же у вас такой цветок?
– Я расскажу вам об этом, Аллан. Год с небольшим тому назад я занимался пополнением своих коллекций в местности, лежащей за Килвой, и нашел там несколько чрезвычайно интересных вещей. Наконец, милях в трехстах за Килвой, я встретил одно племя, вернее, народ, который до сих пор не посещал ни один белый человек. Это многочисленное и воинственное племя смешанной зулусской крови называло себя мазиту.
– Я слышал о нем, – прервал я брата Джона, – полтора столетия тому назад, незадолго до времен Сензангаконы, оно поселилось на севере.
– Я легко понимал их язык, – продолжал брат Джон, – так как они говорят на немного испорченном зулусском языке, как и другие племена, живущие в тех местах. Сперва они хотели убить меня, но потом раздумали, так как решили, что я безумец. Все считают меня безумным, Аллан, но это глубокое заблуждение. Скорее, безумно большинство других людей.
– Ну, а что же дальше стали делать мазиту? – поспешно спросил я, не желая продолжать разговор о безумии брата Джона.
– Потом они узнали, что я обладаю медицинскими познаниями. Ко мне явился их король Бауси с чрезвычайно большой опухолью. Я рискнул сделать ему операцию и вылечил его. Это было очень рискованное предприятие, потому что если бы он умер, мне тоже пришлось бы умереть. Но это не очень беспокоило меня, – прибавил он со вздохом. – С этого момента меня, конечно, стали считать великим чародеем. А Бауси сделался моим кровным братом, перелив немного своей крови в мои жилы и немного моей в свои. Я опасался, как бы он не заразил меня своей болезнью. Итак, я стал Бауси, и Бауси стал мною. Другими словами, я такой же, как и он, вождь мазиту и всю свою жизнь останусь таковым.
– Это может пригодиться, – задумчиво сказал я, – но продолжайте дальше.
– Потом я узнал, что на западной границе земли мазиту находятся большие болота, что за этими болотами есть озеро, называемое Кируа, и что за ним лежит большая плодородная земля с горой посредине. Эту землю считают островом. Называют ее Понго – так же, как и народ, который ее населяет.
– Ведь это, кажется туземное название гориллы? – спросил я. – По крайней мере, так говорил мне один человек, бывавший на восточном побережье.
– Как вы дальше увидите, это в самом деле очень странно. Говорят, что понго – великие маги, поклоняющиеся богу-горилле или, вернее, двум богам. Другой бог у них цветок. Кто из них главный бог, цветок ли с обезьяньей головой или горилла – я не знаю. Вообще я знаю о них только то, что слышал от мазиту и от человека, называвшего себя вождем понго.
– Что же они говорили?
– Мазиту говорят, что понго – демоны, пробирающиеся секретными путями на лодках через тростники и похищающие у них женщин и детей для принесения в жертву своим богам. Иногда они нападают на мазиту по ночам, завывая при этом как гиены. Мужчин они убивают, женщин и детей забирают в плен. Мазиту тоже хотели бы напасть на них, но не могут. У них нет лодок, и потому они лишены возможности достигнуть острова, где живут понго, если только это остров. Кроме того, они рассказывали мне о чудесном цветке, который растет там, где живет бог-горилла, и которому тоже поклоняются как божеству. Они слышали об этом от некоторых людей своего племени, побывавших в плену у понго и бежавших от них.
