Джордж Элиот - Мельница на Флоссе
– Вот он! – сказала она, возвращаясь к мистеру Райлэ. – Том мне его раскрасил, когда он был дома, на праздниках. Вы видите: тело все черное, а глаза красные, как огонь, потому что внутри он весь из огня, который так светится в глазах его.
– Ступай, ступай! – сказал сердито мистер Телннер, которому уже не нравились эти свободные замечание о наружности существа довольно могущественного, чтоб создать адвокатов: – закрой книгу и довольно этой болтовни. Так я и думал: ребенок добру не научится из этих книг. Ступай, ступай! посмотри, что делает мать?
Магги закрыла сейчас же книгу, чувствуя упрек, но, не желая идти за матерью, она поместилась в темном углу за креслом отца и принялась нянчить куклу, к которой она чувствовала необыкновенную нежность в отсутствие Тома, и, пренебрегая ее туалетом, осыпала ее такими жаркими поцелуями, что ее восковые щеки были очень нездорового цвета лица.
– Слышали вы что-нибудь подобное? – сказал мистер Теливер, когда Maгги удалилась. – Жаль только, что она не мальчик, да она была бы по плечу любому адвокату. Удивительная вещь! Здесь он понизил свой голос. – Я выбрал мать; потому что она была не слишком остра и, так себе, хорошенькая бабенка, я из семьи хозяйственной; выбрал-то я ее между сестрами нарочно, потому что она была туповата. Я не таковский, чтоб мне указывали в моем собственном доме. Но видите, если сам мужик с головою, так и не знаешь кому эта голова достанется, и добрая, простая баба народит вам мальчиков-болванов да вострух-девчонок, как будто свет пошел наизворот. Необыкновенно-мудреная это вещь!
Серьезность изменила мистеру Райлэ, и он затрясся несколько, набивая себе нос табаком, прежде, нежели он мог выговорить.
– Но, ведь, ваш малый не глуп: я видел его, как я был здесь в последний раз, он так еще славно справлял себе удочку…
– Пожалуй, он не глуп, знает и поле; есть у него и здравый смысл; вещи у него не валятся из рук. Язык-то у него, видите, не остер, читает плохо; книг терпеть не может и пишет, говорят мне, неправильно, а уж как дик при чужих! и никогда не услышите вы от него такого острого слова, как от этой девочки. Теперь, хочу я послать его в такую школу, где бы развязали ему язык да сделали бы из него лихого малого. Хочу, чтоб мой сын был под стать этим удальцам, которые обогнали меня со своим учением. Не то, чтоб я не видал дела и не сумел отстоять своего, если б мир остался таким, каким создал его Бог; но все вещи так перевернулись и зовут их такими неразумными словами, которые вовсе и не похожи на них, что я право часто и очень часто попадаюсь впросак. Все таким вьюном извивается, что чем вы прямее, тем мудренее оно кажемся вам.
Мистер Теливер выпил глоток, медленно проглотил его и печально покачал головою, как будто представляя собою истину, что совершенно-здоровый рассудок плохо уживается в этом безумном свете.
– Вы совершенно в этом справедливы, Теливер, – сказал мистер Райлэ. – Лучше истратить сотню или две на воспитание вашего сына, нежели их оставить ему в вашем завещании. Я знаю, будь у меня сын, я старался бы сделать для него то же самое, хотя – Богу известно, Теливер – я не имею вашего наличного капитала; у меня дом полон дочерей.
– Теперь, с вашего позволение, вы знаете школу, которая придется именно для моего Тома, – сказал мистер Теливер, нисколько не смущаясь симпатиею к мистеру Райлэ в недостаточности его наличного капитала.
Мистер Райлэ понюхал табаку, оставляя мистера Теливера в недоумении своим молчанием прежде, нежели он сказал:
– Я знаю удивительный случай для человека, с деньгами, как вы, Теливер. Дело в том: я не посоветую ни одному моему приятелю отдать своего сына в настоящую школу, если есть средства выбрать что-нибудь получше. Если кто хочет доставить своему сыну высшее образование и воспитание, и в таком месте, где он был бы товарищем своего учителя, а учитель этот – молодец первой рули, то я знаю такого человека. Я этого случаю не назову каждому; я не думаю, чтоб каждый успел и добиться его, если б попробовал; но вам-то я скажу про него, мистер Теливер, между нами.
Пристальный и испытующий взгляд, с которым мистер Теливер наблюдал лицо своего приятеля, горел любопытством.
– Ну, послушаем теперь, – сказал он, располагаясь в своем кресле с снисходительным видом человека, которого удостаивают каким-нибудь важным сообщением.
– Он оксфордский молодец, – сказал мистер Райлэ назидательно, закрывая рот и смотря на мистера Теливера, чтоб подметить действие этого интересного известия.
– Как, священник! – сказал мистер Теливер сомнительно.
– Да, и магистр. Епископ, я слышал, высокого о нем мнение: как же, епископ дал еще ему место.
– А? – сказал мистер Теливер, которому все казалось удивительным в этих незнакомых ему вещах. – Да что же ему в Томе?
– Как что? дело в том: он охотник учить и желал бы продолжать свои ученые занятия; а священнику, с его приходскими обязанностями, мало для этого случая. Он ищет взять к себе одного или двух мальчиков, чтоб даром у него не пропадало время. Мальчики-то будут у него как родные; лучше для них и придумать нельзя, да и всегда на глазах у Стеллинга.
– Думаете вы, будут мальчику давать пудинг два раза? – сказала мистрис Теливер, занявшая снова свое место. – Такого еще охотника до пудингов и не бывало: да мальчик-то и растет: ведь страшно подумать, если станут его морить с голоду.
– А какую плату он потребует? – сказал мистер Теливер, который чуял, что услуга этого удивительного магистра будет стоить высокой цены.
– Пожалуй, я знаю священника, который просит полтораста за своих младших воспитанников; и этого человека сравнить нельзя с Стеллингом. «Я знаю, один большой человек в Оксфорде (говорил Стеллинг) мог бы добиться высших ученых звании, если б он захотел; но университетские почести не прельщают его; он человек спокойный – шума не любит».
– Ах, оно и лучше, гораздо лучше, – сказал мистер Теливер: – да полтораста – цена необыкновенная. Я никогда и не думал дать столько.
– Хорошее воспитание, позвольте мне сказать вам, Теливер – за эту цену просто даром; но Стеллинг очень умерен в своих условиях: он человек нежадный. Я не сомневаюсь, за вашего мальчика, он возьмет сто; а за такую цену не достанете другого священника. Хотите, я напишу об этом?
Мистер Теливер потирал свои колени и смотрел, в размышлении, на ковер.
– Да он, может быть, холостяк, – заметила мистрис Теливер в промежутке: – я плохого мнение об экономках. Вот, у моего брата (он уже давно отправился) была экономка; что ж? из лучшей перины она вынула половину пуха да и спустила его на сторону. А уж сколько она потаскала белья, так уж я, право, и не умею вам и сказать! Звали ее Стот. Сердце мое не потерпит, чтоб отправить Тома туда, где есть экономка, и надеюсь и вы, мистер Теливер, не захотите этого.
– На этот счет вы можете быть спокойны, мистрис Теливер, – сказал мистер Райлэ. – Стеллинг женат на хорошенькой, добренькой бабочке; лучшей жены никому пожелать нельзя; добрее души не встретите на свете: я знаю хорошо ее семейство. У нее такой же цвет лица, как у вас, и ваши светлые, кудрявые волосы; она из хорошей семьи в Медпорте; и не всякое предложение было бы там принято. Да этаких людей, как Стеллинг, не встречаете же вы каждый день: он человек разборчивый и не бросится на всякое знакомство. Впрочем, я думаю, он не станет противиться, чтоб взять вашего сына. Я думаю, он не станет противиться, если я ему представлю.
– Не знаю, что может он иметь против мальчика, – сказала мистрис Теливер с оскорбительным самолюбием матери. – Кожа у него такая здоровая и свежая, хоть кому пожелать.
– Но одна вещь пришла мне теперь на мысль, – сказал мистер Теливер, поворачивая голову на сторону и посматривая на мистера Райлэ, после продолжительного созерцание ковра: – не слишком ли учен священник, чтоб образовать из мальчика делового человека? Я того мнение о попах: ученость их так глубока, что ее и не завидишь; я не этого хочу для Тома. Я хочу, чтоб он знал цифирю, писал, как по-печатному, дело бы разом увидел, да знал бы, что у людей-то на уме, да как передать вещь словами, к которым привязаться нельзя – вот это-то дело особенное! заключил мистер Теливер, покачивая головою: – чтоб передать человеку, что вы думаете, не платя за то.
– Ах, мой любезный Теливер! – сказал мистер Райлэ: – вы совершенно ошибочно судите о духовенстве. Все лучшие учители из духовных; а которые не из духовных, так это уж дрянь.
– Да, в роде Якобса, в академии, прервал мистер Теливер.
– Разумеется, люди, которым не удалось в других занятиях. Теперь, священник – джентльмен и по занятию и по воспитанию и, кроме того, он знает, как образовать основательно мальчика и приготовить его так, чтоб он мог с честью выступить на какое угодно поприще. Конечно, есть священники, которые только люди книжные; но, положитесь на меня, Стеллинг не из таких: у него глаза на все открыты, позвольте мне вам сказать. Намекните ему только – и того довольно. Теперь вы – заметили про вычисление; скажите только Стеллингу: «Я хочу, чтоб мой сын был совершенным арифметчиком», а остальное можете ему предоставить.
