Габриэль Маркес - Проклятое время
– Правильно: в списке, который я получаю ежемесячно, никаких замечаний морального порядка нет, – сказал падре Анхель. – Однако показывать фильм сегодня, когда в городке только что похоронен убитый человек, было бы неуважением к его памяти. А ведь это тоже аморально.
Владелец кинотеатра уставился на него:
– В прошлом году полицейские убили в кино человека, и когда мертвеца вытащили, сеанс возобновился!
– А теперь будет по-иному, – сказал падре. – Алькальд стал другим.
– Подойдут новые выборы – опять начнутся убийства, – запальчиво возразил владелец кинотеатра. – Так уж повелось в этом городке с тех пор, как он существует.
– Увидим, – отозвался падре.
Владелец кинотеатра укоризненно посмотрел на священника, но, когда он, потряхивая рубашку, чтобы освежить грудь, заговорил снова, голос его звучал просительно:
– За год это третья картина, которую можно смотреть всем, – сказал он. – В воскресенье три части не удалось показать из-за дождя, и люди очень хотят узнать, какой конец.
– Колокол уже прозвонил, – сказал падре.
У владельца кинотеатра вырвался вздох отчаяния. Он замолчал, глядя в лицо священнику, уже не в состоянии думать ни о чем, кроме невыносимой духоты.
– Выходит, ничего нельзя сделать?
Падре Анхель едва заметно кивнул. Хлопнув ладонями по коленям, владелец кинотеатра встал.
– Что ж, – сказал он, – ничего не поделаешь.
Сложив платок и вытерев им потную шею, он обвел комнату суровым горьким взглядом.
– Прямо как в преисподней, – сказал он.
Священник проводил его до двери, закрыл ее на засов и сел заканчивать письмо. Он перечитал его с самого начала, дописал незаконченный абзац и задумался. Музыка, доносившаяся из громкоговорителей, внезапно оборвалась.
– К сведению уважаемой публики, – зазвучал из динамика бесстрастный голос. – В связи с тем что администрация кинотеатра желает вместе со всеми выразить свои соболезнования, сегодняшний вечерний сеанс отменяется.
Узнав голос владельца кинотеатра, падре Анхель улыбнулся. Становилось все жарче. Он продолжал писать, отрываясь лишь затем, чтобы вытереть пот и перечитать написанное, и исписал целых два листа. Он уже подписывался, когда хлынул дождь. Комнату наполнили испарения влажной земли. Падре Анхель надписал конверт, закрыл чернильницу и хотел сложить письмо вдвое, но остановился и перечитал последний абзац. После этого, снова открыв чернильницу, он добавил постскриптум: «Опять дождь. Такая зима и события, о которых я вам рассказывал выше, наводят на мысль, что впереди нас ожидают горькие дни».
Рассвет в пятницу был тепел и сух. Судья Аркадио очень гордился тем, что с тех пор, как стал мужчиной, кончал с женщиной по три раза за ночь. Этим утром, в самый момент, оборвались шнурки москитной сетки, они с женой запутались в ней и рухнули на пол.
– Оставь, – пробормотала она, – поправлю потом.
Они вынырнули, голые, из клубящейся москитной ткани. Судья Аркадио направился к сундуку за чистыми трусами. Когда он вернулся, жена уже оделась и прилаживала москитную сетку. Не взглянув на нее, он прошел мимо и, все еще часто дыша, принялся обуваться. Она подошла, прижалась к его плечу круглым тугим животом и слегка зажала зубами его ухо. Мягко отстранившись, он сказал:
– Не трогай.
Она ответила удовлетворенным смехом и, последовав за ним, ткнула у самой двери указательными пальцами в спину:
– Н-но, ослик!
Подскочив, судья Аркадио резко отвел ее руки. Со смехом она оставила его в покое и вдруг вскрикнула:
– Боже!
– Что случилось?
– Дверь настежь! Какой стыд!
И она с хохотом поспешила в душ.
Судья Аркадио не дождался кофе и, ощущая во рту прохладу от мятного привкуса зубной пасты, вышел на улицу.
Солнце плавилось как медь. Сирийцы сидели у дверей своих лавочек и наблюдали мирное течение реки. Поравнявшись с приемной доктора Хиральдо, судья провел ногтем по металлической сетке двери и крикнул:
– Доктор, какое лучшее средство от головной боли?
Раздался голос врача:
– Не напиваться вечером.
На пристани женщины бурно обсуждали новую анонимку, вывешенную ночью. Утро было ясным, без дождя, и женщинам, идущим к пятичасовой мессе, не составило труда прочитать новый пасквиль, теперь о нем знали все. Судья Аркадио не остановился, его будто кто-то, как быка за кольцо в носу, потянул к бильярдной. Там он попросил холодного пива и таблетку от головной боли. Только что пробило девять, но в заведении было уже полно народа.
– У целого городка с утра головная боль, – изрек судья Аркадио.
С бутылкой пошел к столику, где с растерянным видом сидели над пивными бокалами трое мужчин, и опустился на свободное место.
– Опять? – спросил он.
– Утром нашли еще четыре.
– Все прочитали про Ракель Контрерас.
Судья Аркадио разжевал таблетку и глотнул прямо из бутылки. От первого глотка он чуть было не блеванул, но потом желудок ожил, и вскоре судья почувствовал себя воскресшим.
– Что же в анонимке?
– Да фигня, – ответил мужчина. – Будто ездила она в этом году не зубы делать, а аборт.
– Об этом и так все лясы точат! – хмыкнул судья Аркадио. – Стоило вывешивать листки.
Он вышел из бильярдной, от обжигающего солнца выступили слезы на глазах, но утренняя тяжесть прошла.
Он направился прямо в суд. Его секретарь, жилистый старик, ощипывал курицу. Он изумленно уставился на судью поверх очков:
– Каким ветром?!
– Надо решать вопрос с анонимками.
Шаркая в домашних туфлях, секретарь вышел в патио и через забор передал недоощипанную курицу гостиничной кухарке.
Со дня вступления в должность, одиннадцать месяцев назад, судья Аркадио впервые сел за судейский стол. Деревянный барьер делил убогое пространство комнаты на две части. В передней части, под картиной, изображавшей богиню правосудия с завязанными глазами и весами в руке, находилась длинная скамья. Во второй половине стояли напротив друг друга два старых письменных стола, этажерка с пыльными книгами и на маленьком столике – пишущая машинка. На стене, над креслом судьи, висело медное распятие, а на противоположной стене заключенная в рамку литография – толстый лысый улыбающийся человек с президентской лентой через плечо, и под ним надпись золотыми буквами: «Мир и Справедливость». Литография здесь была единственным новым предметом.
Укутав лицо чуть не до самых глаз носовым платком, секретарь перьевой метелкой принялся стряхивать пыль со стола.
– Если не зажмете нос, будете чихать, – предупредил он судью Аркадио.
Предостережение осталось без внимания. Судья Аркадио вытянул ноги и откинулся во вращающемся кресле, пробуя пружины сиденья.
– Не рухнет? – спросил он.
Секретарь успокаивающе покачал головой.
– После того как подстрелили судью Вителу, вылезли пружины, но теперь по личному приказу алькальда все починили.
И, дыша через платок, добавил:
– Приказал отремонтировать, после того как правительство сменилось и повсюду начали разъезжать осведомители.
– Лейтенант настоятельно просил, чтобы суд работал, – отозвался судья.
Он выдвинул средний ящик, достал из него связку ключей и один за другим принялся открывать остальные ящики стола. Бегло просмотрел бумаги и, убедившись, что нет ничего достойного его внимания, задвинул все ящики. Привел в порядок письменный прибор – две хрустальные чернильницы для синих и красных чернил и две ручки такого же цвета. Чернила давно высохли.
– Алькальду вы пришлись по нраву, – сказал секретарь.
Судья угрюмо покачивался в кресле, наблюдая, как он смахивает пыль с обивки барьера. Секретарь взглянул на судью пристально, будто старался навсегда запомнить его именно таким, именно при этом освещении, и, указывая на него пальцем, сказал:
– Вот так же, один к одному, сидел судья Витела, когда его шлепнули.
Судья прикоснулся к жилкам на висках. Возвращалась головная боль.
– А я сидел там. – Секретарь вышел из-за перегородки, указывая на пишущую машинку.
Тут он прицелился пером ручки, словно винтовкой, в судью Аркадио, подражая грабителям почтовых поездов из какого-нибудь вестерна.
– Вошли трое наших полицейских, стали вот так, – изобразил он. – А судья Витела, только увидел их, сразу поднял руки и медленно так сказал: «Не убивайте меня» – а они бах-бах! Кресло – в одну сторону, он – в другую. Короче, прошили свинцом насквозь.
Судья Аркадио сжал голову. Ему показалось, что мозг пульсирует под пальцами. Секретарь повесил метелку за дверью и наконец освободил лицо от платка.
– А все почему? Ляпнул по пьянке, что он, мол, гарантирует чистоту выборов, – подвел черту секретарь.
Он недоуменно замолчал, глядя на скукожившегося над письменным столом судью Аркадио, с головой, зажатой ладонями.
– Очень вам хреново?
Судья ответил утвердительно и рассказал о прошедшей ночи, затем попросил секретаря принести из бильярдной обезболивающее и две бутылки холодного пива.
