Майкл Шейбон - Волчье отродье
- Сколько я могу еще так ходить? - спросила Кара.
- С этим проблем не будет, - ответила Дороти.
- А если все-таки будут, то сколько?
- Больше двух недель уже не стоит. Но беспокоиться не надо. Шейка сглажена на семьдесят пять процентов. Все прекрасно, ткани не напряжены. И двух недель не проходишь.
Пятнадцатого мая, а потом еще раз, семнадцатого, Кара вместе с подругой ездила в Лорел-каньон, чтобы пообедать в ресторане, где подавали фирменный салат, который, как говорили, содержал какую-то загадочную травку, вызывающую роды. Восемнадцатого Дороти встретила Кару в приемной ее врача-акушера в Западном Голливуде. Провели тест для определения целостности плодного пузыря. Во время осмотра доктор говорил с ними сквозь зубы, а по отношению к Дороти, как заметила Кара, вел себя презрительно-холодно. По-видимому, они уже имели разговор до ее появления или, может быть, наоборот, ждали ее ухода, чтобы высказаться. Прежде чем уйти на осмотр следующего пациента, доктор посоветовал Каре записаться на стимуляцию родов на следующий же день.
- Нам совсем не нужно, чтобы ребенок рос еще больше, - сказал он и вышел.
- Даю тебе два дня, - произнесла Дороти сухо и как будто безразлично, правда с видом довольно расстроенным, - но могу на этом погореть.
Кара кивнула. Натянула черные брюки с широким поясом от "Си-пи шейдс" и такую же черную блузку, которые носила две последние недели, хотя две пуговицы висели на ниточке. Засунула ноги в поношенные сандалии на веревочной подошве. Стянула повязку с головы, встряхнула волосами и снова надела повязку. Вздохнув, кивнула головой. Потом посмотрела на часы. И вдруг расплакалась.
- Я не хочу, чтобы меня стимулировали, - сказала она. - Если меня будут стимулировать, то понадобится обезболивание.
- Не обязательно.
- А потом вообще придется делать кесарево.
- Ну с чего ты взяла.
- Все это началось не по моей воле, Дороти, но я не хочу, чтобы так же и кончилось.
- Все на свете так начинается, дорогуша, - отозвалась Дороти, - да и кончается так же.
- Но только не это.
Дороти обняла Кару. Так они и сидели бок о бок на столе для обследования больных. Дороти знала, что на пациентов успокаивающе действуют ее полнота и крепкие нервы, а потому не прибегала к словесным утешениям. Несколько минут она ничего не говорила.
- Иди домой, - наконец распорядилась она, - позвони мужу и скажи, что тебе нужен его простагландин.
- Ричи? Но он... он не станет. Он не согласится.
- Скажи ему, что у него появилась редкая возможность, - сказала Дороти. Прошло, наверно, много времени с тех пор, как вы последний раз...
- Десять месяцев, - сказала Кара, - по меньшей мере. То есть я хотела сказать, если у него не было кого-нибудь еще.
- Звони. Он приедет.
Когда Кара была на тридцать пятой неделе, Ричард уехал из дома. С самого начала их несчастий между ними не произошло никакого окончательного разрыва, никаких громких объяснений, и Ричард не предпринимал никаких решительных действий. Он просто все меньше и меньше бывал дома, вставал еще до рассвета, делал утреннюю пробежку вокруг водоема, где была написана первая строка в эпитафии их семейной жизни, и возвращался поздно, когда Кара уже давно спала. Когда она была на тридцать четвертой неделе, ему предложили снять рекламный ролик в Сиэтле. Работа на восемь дней. Из Сиэтла Ричард домой не вернулся. В день ожидаемых родов он позвонил и сказал, что приехал в Лос-Анджелес и живет у своего старшего брата Мэтью в Камарильо. Еще детьми они с братом плохо ладили между собой, а став взрослыми, как-то, разругавшись, не разговаривали друг с другом семь с половиной лет. То, что Ричи обратился теперь к брату за помощью, вызвало у Кары запоздалую жалость к мужу. Ричи спал в полуперестроенном гараже за домом Мэтью, вместе со своим племянником Джереми, весьма недружелюбным подростком.
- Он является домой поздно, тетя Кара, - сообщил ей Джереми, когда она позвонила Ричи прямо из кабинета доктора. - В час или два.
- Могу я позвонить в это время?
- Валяй. А ты там как, уже родила своего ребенка?
- Пытаюсь, - ответила Кара, - пожалуйста, попроси его мне перезвонить.
- Нет проблем.
- В любое время, даже ночью.
Обедать она пошла в "Лас-Карнитас", куда забрели уличные мексиканские музыканты "мариачи"; они пропели ей серенаду - женщине, окутанной таинственной пеленой одиночества и бремени. Она долго смотрела в тарелку, потом съела десятую часть лежавшей там пищи. Поехала домой, несколько часов вырезала статьи из журнала "Америкэн Бэби" и по телефонному справочнику заказала детских товаров на сумму в пятьсот двенадцать долларов. В десять завела будильник на час тридцать и уснула. Она забылась неглубоким беспокойным сном, но в час ночи проснулась от кошмара - темное косматое существо, двуногое и сутулое, в котором даже во сне она узнала Деррика Джеймса Купера или его двойника, карабкалось на шваркнутую о землю крутобокую мексиканскую гитару. Кара вскочила, чувствуя во рту привкус чеснока и с бьющимся сердцем прислушиваясь к замолкающему эху какой-то огромной струны, дребезжащей у нее внутри.
Зазвонил телефон.
- Что случилось, Кара? - в сотый раз спросил Ричард. У него был мягкий, немного усталый голос. - У тебя все в порядке?
- Ричи, - сказала она, хотя собиралась сказать совсем другое, - мне тебя так не хватает.
- Мне тоже тебя не хватает.
- Нет, я... Ричи, я не хочу оставаться сейчас без тебя.
- Уже началось? У тебя схватки?
- Не знаю. Может быть. Я что-то почувствовала. Ричи, ты не мог бы приехать?
- Буду через час, - сказал он. - Держись.
Весь следующий час Кара прислушивалась к себе, нет ли отголосков той боли, которая ее разбудила, не возникает ли боль снова. Ей было как-то не по себе: болела спина, давал себя знать живот, и это вызывало неприятные чувства. Она пожевала "гавискон" и устроилась полулежа на подушках ждать звука машины, которая привезет к ней Ричарда. Он приехал ровно через час после того, как повесил трубку, в потертых синих джинсах и свободном, болтавшемся на нем темно-каштановом свитере, который она связала ему в самом начале их семейной жизни.
- Началось? - спросил он.
Она покачала головой и снова заплакала. Он подошел к ней и, как это часто случалось в последний год, обнял ее, немного скованно, словно боясь коснуться живота, погладил по спине и пробормотал, что все будет хорошо.
- Нет, не будет, Ричи. Им придется меня резать. Я знаю. Все началось с насилия и насилием, наверно, и кончится.
- Ты говорила с Дороти? Может, есть что-нибудь такое... даже не знаю... какое-нибудь специальное народное средство? Корешок пожевать или еще что.
Кара взяла его за плечи и немного отстранила от себя, чтобы посмотреть в глаза.
- Простагландин, - сказала она. - У тебя он есть.
- У меня? Где?
Она медленно перевела взгляд вниз, пытаясь придать своему лицу игривое выражение в духе голливудской секс-звезды.
- Но это опасно, - проговорил Ричард.
- Дороти прописала.
- Не знаю, Кара.
- Это моя последняя надежда.
- Но мы с тобой...
- Послушай, Ричи. Не считай, что это секс, ладно? Представь себе, что это аппликатор, договорились? Система подачи простагландина.
Он вздохнул. Закрыл глаза и провел ладонями по лицу, как будто хотел оживить его, усилить приток крови. Кожа вокруг его глаз была в мелких морщинках и бледная, как ветхая долларовая купюра.
- Ну ты и придумала, - сказал он.
Ричард разделся. За последние месяцы он похудел на девять килограммов и теперь видел, как это поразило Кару. Он остановился у края кровати, не зная, с чего начать. Последнее время она так бережно относилась к своему телу, пряча его в свободной одежде, закрываясь от мужа в ванной, когда принимала душ, стыдливо вздрагивая от самого легкого прикосновения его рук. Даже когда ее тело было все еще сравнительно стройное и привычное, он все равно не знал, как до него дотронуться. Теперь же, когда она распростерлась перед ним, сияющая и огромная, он почувствовал, что ни на что не способен.
На ней были его тренировочные брюки и футболка большого размера с портретом Гали Карпаса, знаменитого израильского борца кун-фу, с надписью: "Зона терминатора". Она спустила брюки до самых лодыжек и задрала футболку над головой. Ее бюстгальтер был сконструирован как обшитый броней висячий мост. Такие носили бабушки. И демонстрировать его ей было явно неловко. Чувствуя на себе непривычный взгляд мужа, она стеснялась своего тела. Покрытые пигментными пятнами и узором вздувшихся вен груди выскочили из-под бюстгальтера и лежали, ослепительно-белые, на огромном лунообразном животе с неровностями, образованными то ли крошечным локотком, то ли коленкой. От густых волос на лоне отходили небольшие корневые волоски, а жесткие черные колечки оттеняли бедра и живот почти до пупка.
Ричард присел, глядя на живот Кары. Там внутри был маленький организм косточки, сердце, весь в извилинах мозг с невообразимыми мыслями. Через несколько часов или через день тот проход, в который он сейчас собирался войти, будет растянут и использован слепым, немым и неизвестным свидетелем того, что вот-вот должно случиться. Эта мысль его возбудила.
