Дьердь Далош - 1985
Да, я стал сотрудником тайной полиции. Занимая все более и более высокие посты, я все чаще убеждался, что люди, которых я допрашивал, не обладают ни мужеством, ни умом, что они, наоборот, глупы до идиотизма и трусливы до обморока. В следовательских кабинетах полиции мыслей мне стало ясно, что всякий бесстрашный революционер способен на любую подлость, на любое предательство. В наших руках "великие теоретики" революции превращались в безобидных агнцев. И пусть никто не говорит, что это мы их морально калечили. Физическое воздействие, даже самое жестокое, может лишь вскрыть в подозреваемом те качества, которые ему уже присуши.
Каждый, кто сознается в преступлении, способен его совершить. Так что забудьте эти сказки!
Все это важно, ибо в 1985 году я испытал серьезное разочарование. Я понял, что трусость и глупость, которые, судя по всему, свойственны большинству людей, нередко могут охватывать целые государственные системы. Об этом свидетельствовала и история Движения за реформу, которое в конце концов привело страну к катастрофе.
Я не хотел бы, чтобы меня неправильно поняли. Реформы были необходимы! Но не для того, чтобы людям лучше жилось в нашем государстве, как утверждала в своих речах сентиментальная Джулия Миллер. Такую цель не может поставить перед собой ни один серьезный политик. Реформы были необходимы для того, чтобы лучше функционировало государство, ибо в конечном счете безопасность каждого отдельного гражданина может быть обеспечена только через безопасность государства. А для этого государство должно управляться сильной рукой. Конечно, в трудные времена государству следует проводить гибкую политику. Но и гибкость требует мужества и ума. В 1985 году ни того ни другого не хватило, и в результате при прорыве внешнего фронта пострадал и фронт внутренний.
Нельзя отрицать, что часть вины здесь лежит и на Старшем Брате. Он не должен был до такой степени пренебрегать вопросом преемственности власти. Кроме того, в последние годы жизни он все больше впадал в старческий маразм и не замечал, что все группировки, боровшиеся за право унаследовать его власть, едины лишь в одном - в надежде на его скорую смерть. И когда это случилось, начался великий дележ.
Противостояли друг другу две группы: так называемые алюминисты и клочкисты. Алюминисты, которых возглавляла Старшая Сестра - вдова нашего покойного вождя, требовали скорейшего перевооружения, прежде всего авиации, чтобы в кратчайшие сроки возобновить боевые действия против нашего противника - Евразии. Клочкисты, напротив, считали (и вполне справедливо), что восстановление нашей разгромленной авиации займет не меньше года. Потребуется, кроме того, вдвое уменьшить нормы выдачи продуктов, и в результате страна окажется полностью во власти нынешнего союзника - Остазии, которая ничуть не лучше нынешнего противника - Евразии. Поэтому фракция клочкистов предлагала любой ценой подписать с Евразией мирный договор ("клочок бумаги"). Поскольку в это время в Евразии шли забастовки, представлялось вполне вероятным, что наше предложение о перемирии будет принято.
В борьбе, разгоревшейся между этими фракциями, полиция мыслей и лично я на первых порах занимали нейтральную позицию. Однако когда выяснилось, что сторонники алюминистов в партии готовят переворот, направленный против клочкистов, я счел необходимым мобилизовать на противодействие этому плану внешнюю партию. Я подготовил свои предложения и представил их руководству ПМ.
Прежде всего, писал я, мы должны создать нечто вроде общественности, которая находилась бы, естественно, под нашим контролем. Если бы, например, существовала еженедельная газета, выражающая то, что в прежней Англии называли общественным мнением, то мы могли бы оказьшать давление на Старшую Сестру и ее окружение, и в первую очередь по важнейшему вопросу - о заключении мира. Таким путем мы могли бы привлечь к новой политической линии и внешнюю партию. Это представлялось мне нелегкой задачей, так как после десятилетий пропаганды люди были превращены в обезумевших фанатиков.
Но кто конкретно должен делать эту газету? Об умеренных из внутренней партии не могло быть и речи: они не согласились бы на руководство со стороны полиции мыслей. Сама полиция мыслей тоже не могла принять прямое участие в издании: это вызвало бы протесты обеих фракций. Оставался единственный выход - формально отдать газету в руки внешней партии.
Возник важнейший вопрос - кто из членов партии должен непосредственно участвовать в этом рискованном предприятии? Ни тупой бюрократ, ни поэт-мечтатель для такой задачи не годились. Идеальной была бы группа умных, но не слишком независимых редакторов. С этой точки зрения стоило подумать о тех членах внешней партии, которые в свое время побывали в заключении, - мы многое о них знали, и они никак не могли бы выскользнуть из-под нашего влияния. Вот как случилось, что я пригласил к себе для беседы Уинстона Смита.
Смит проявил большую гибкость. Он обещал тесно сотрудничать с нами. В помощники ему я дал лингвиста и философа Сайма, экономиста Уайтерса, поэта Амплфорта и историка Парсонса. Все они недавно вышли из тюрьмы и были очень рады своему новому назначению.
Первый номер еженедельника вышел в начале марта. Внешне газета была похожа на все другие органы печати Океании: в ней были официальные сообщения, шахматные задачи и кроссворды. Но в первом же ее номере был один материал, который не мог бы появиться без моего прямого одобрения. Это было произведение хорошо известного поэта Дэвида Амплфорта "Плач океанийского солдата".
6. Дэвид Амплфорт. Плач океанийского солдата
-------------------------------------------
Погибли твои самолеты, твои прекрасные птицы
{В рукописи - "птицы нашей партии". - Примеч. историка.}
СТРАНА МОЯ
Что будет теперь, какая судьба тебя ждет
СТРАНА МОЯ
Подлый враг-евразиец одним ударом стер
СТРАНА МОЯ
Над Канарскими островами весь твой воздушный флот
СТРАНА МОЯ
Почему я все еще жив после такого удара
{В рукописи после этого следует: "Кто же несет вину за этот ужасный разгром - СТРАНА МОЯ".- Примеч. историка.}
СТРАНА МОЯ
Я бы тоже хотел погибнуть в волнах огня
СТРАНА МОЯ
Когда рвался металл и в море пылали обломки
СТРАНА МОЯ
Они были герои и вера жива но как тягостно горе
СТРАНА МОЯ
Что погибло уже не восстанет вновь
СТРАНА МОЯ
Будь я гениальный поэт, всю жизнь я б описывал их
СТРАНА МОЯ
Не надо мне говорить что затянется рана
СТРАНА МОЯ
Не надо мне говорить что будут еще победы
СТРАНА МОЯ
Не верьте тем кто вплетает алые пряди
в наш траур - СТРАНА МОЯ
Кто сегодня коварно вас утешает тот просто шпион
{В рукописи - "евразийский шпион". - Примеч. историка.}
СТРАНА МОЯ
О
О
О Увы - Океания - СТРАНА МОЯ
7. О'Брайен - о дискуссии по поводу стихотворения Дэвида Амплфорта
-----------------------------------------------------------------
Как мы предполагали и даже рассчитывали, стихотворение Амплфорта вызвало настоящую бурю. Секретариат Старшей Сестры потребовал, чтобы полиция мыслей немедленно арестовала всех, кто имел отношение к публикации стихотворения. Однако полиция мыслей впервые за всю историю Океании отказалась выполнить приказ внутренней партии. Наш полковник заявил, что в Океании существует конституция, согласно которой ни один гражданин не может быть арестован без санкции Государственной прокуратуры. Секретариат в гневе потребовал разъяснить, о какой конституции идет речь. "Я говорю об Основном законе 1965 года", - с невозмутимым спокойствием ответил полковник.
Этот благородный закон, принятый революционерами, как только они пришли к власти, не был отменен - он был просто забыт. Упомянутые в нем институты, в том числе и Государственная прокуратура, давно уже прекратили свое существование. Из этого следовало, что в Океании, по существу, невозможно было арестовать ни одного человека, потому что некому было дать на это законную санкцию. Правда, на протяжении двадцати лет, прошедших после 1965 года, в Океании, мягко говоря, время от времени все же кое-кого арестовывали. Однако благожелательный нейтралитет полиции мыслей объяснялся не просто нашей конституционной щепетильностью и не только тем, что мы сами были подлинными вдохновителями стихотворений Амплфорта, но и тем, что у нас были другие планы на этот счет. Мы собирались устроить публичную дискуссию по поводу этого стихотворения в кафе "Под каштаном". Дискуссия была назначена именно на тот понедельник, когда мы вместе с умеренными элементами в партии намеревались предпринять превентивные действия, чтобы помешать готовившемуся алюминистами перевороту.
А так как и среди сотрудников полиции мыслей было некоторое количество алюминистов, мы направили их в кафе переодетыми в штатское, чтобы присматривать за ходом дискуссии. Благодаря этому они не могли бы претендовать на то, чтобы разделить с нами честь предотвращения переворота, и на последующее продвижение по службе, зато могли принять участие в первом демократическом общественном действии за всю историю Океании.
