Тонино Гуэрра - Рассказы
Прошло несколько месяцев, прежде чем он вошел в привычную колею. В восемь пролетали дрозды, направляясь в Умбрию обклевывать оливы, - он это знал и сидел, готовый, чуть что, захлопнуть сети. Потом выходил из шалаша и ощупывал точок под сеткой - нет ли там каких-нибудь пичужек, кроме шпарковых. Наконец пришла удача: за неделю он поймал шесть птиц пересмешника, двух дроздов, щегла и двух скворцов. Можно сказать, всякой твари по паре.
Как-то вечером, уже собираясь кончать охоту, он услышал в небе хриплый монотонный крик, душераздирающе резкий и прерывистый. Наверно, это была очень большая птица. Его обострившийся слух различил удары крыльев и даже скрип суставов. Высунув голову наружу, он уставился незрячими глазами в далекое небо. Какое-то черное пятно шевелилось в потемках его глазниц, постепенно принимая форму одиноко летящей птицы. Теперь он ее ясно видел. Птица была странная, похожая на журавля. Редкими взмахами крыльев она удерживала в воздухе свое тяжелое, роняющее перья тело. Он не знал, чему больше радоваться - огромной птице, которая приближалась к сетям, или вновь обретенному зрению. Два чувства слились в единое ощущение счастья. Но ликовать сейчас было некогда. Птица медленно снижалась. Шпарковые, не дожидаясь, пока их подергают за бечевки, шумно били крылышками и щебетали все громче и возбужденнее. Должно быть, от страха. И вот большие крылья заслонили свет. Буби вдруг вспомнилась прямоугольная башня в Труиллио, вся облепленная аистами.
Темнота заполнила шалаш, поглотив руку Буби. Он попытался ухватиться за камышовую стенку. Птицы на точке внезапно смолкли, и небо втянуло в себя все звуки. Казалось, шалаш проваливается куда-то и Буби тоже падает в безмолвную пустоту. Никогда он так долго не падал. Все превращалось в сон.
СЕМЬ ПОСЛАНИЙ
мэру моего родного городка и всем другим мэрам,
написанных мною, Тонино Гуэррой, гражданином Сантарканджело
1. Господин мэр!
Эта площадь, вернее, эти стены остались прежними. А вот жизнь со временем изменилась. Мне придется начать издалека, чтобы добраться до сути моих посланий. Раньше здесь были поля и сады, а потом это место отгородили для поселян, оставивших свои средневековые домишки на холме. И тогда все бабочки и жуки, осы и птицы покинули этот островок, ставший перекрестком для встреч и рукопожатий, для машин и велосипедов. Помнится, в детстве я еще видел, как ветер вздымал на Центральной площади пыль, а зимой сне что-то шептал небу и приглушал шумы. Тогда люди стояли на площади, прислонясь к стенам домов либо под портиками, и любовались этим праздником, _объединявшим тела и сердца_. Теперь порадоваться этому чуду можно лишь из узких прямоугольников окон и через стекла машин. Кто способен собрать нас на Центральной площади? Какой набат может созвать нас, чтобы мы, как прежде, все вместе насладились этим дивным зрелищем? _Снег - не для одинокого человека_, засевшего в своей клетке страха.
2. Господин мэр!
Однажды на этой площади _пасся лев_, сбежавший из цирка "Орфей". Он до смерти напугал охотничьих собак своим запахом дикого зверя. Тогда все ружья городка высунулись из окон и открыли огонь по льву, величественно возлежавшему под памятником павшим, словно он и сам был частью скульптурной группы или же подражал позам каменных львов, которых мельком видел перед порталами старинных соборов. Льва поджарили и съели, и жители моего Сантарканджело, сытые и довольные, беседовали об Африке, сидя на стульях у дверей кафе. _Так что же мне, дожидаться, пока появится носорог_, чтобы снова увидеть счастливое единение городка?
3. Дорогой мэр!
Я помню эту площадь в августе 44-го. Тогда по ней шли и шли волы, которых немцы гнали в Равенну, чтобы потом разделанными отправить в города оголодавшей Германии. Когда залитая солнцем площадь опустела, на ней остался лишь сухой навоз, и в этом общем горестном смятении живодер, по приказу коммунальных властей, упорно пытался поймать бродячую собаку. _Какое нелепое подобие порядка в этом истерзанном мире!_ Я прятался за колонной, и мое сердце полнилось любовью к собаке, которая рылась в густом навозе, ища еду. Вот-вот веревка с петлей взовьется в раскаленном воздухе, но я криком вспугнул пса, и он понесся к реке. Но тут винтовка фашиста уперлась мне в спину, и я поплелся по площади, заарканенный _безграмотным наемным убийцей_. Тогда безлюдье на Центральной площади было понятным.
4. Господин мэр!
После войны пыльный товарный состав высадил меня на станции, и я, _с таким опозданием вернувшийся из неволи_, отправился пешком домой. У дороги оркестр играл победные марши, а возле памятника павшим люди мочились в надраенные до блеска сапоги, снятые с недавних мучителей. Из дома я сразу же пошел на Центральную площадь и здесь впервые увидел неоновые трубки и еще у дверей двух кафе металлические стулья, вместо прежних - складных, из дерева. Но люди опять сидели на этих стульях, собравшись вместе, чтобы начать новую жизнь. Несколько лет спустя многое изменилось: _ворон распластал в небе черные крылья_, и в уши к нам со свистом ворвался страх.
5. Господин мэр!
Я по-прежнему меряю все расстояния от Центральной площади. Даже когда уезжаю в Москву или в жаркую Грузию, я отсчитываю расстояние от Центральной площади. Ведь я знаю, что те километры, которые я в детстве проделал пешком или на велосипеде от площади до моря, от площади до первых холмов, и есть самые главные. Что может быть длиннее путешествий воображаемых либо неподвижных - в кресле самолета?! Но важнее всего первые километры, отмеренные ногами, я и сейчас долго думаю, прежде чем пуститься в путь от площади до моря. Легче принять решение отправиться на экватор или на Северный полюс - ведь эти расстояния принадлежат магии. _А вот десять километров - бесконечны_. Центральная площадь - сердце всего пространства, которое я получил в дар, как и ты, мэр, и многие другие. Потому я и прошу тебя выйти на балкон и внимательно поглядеть на этот прямоугольник, столь важный для твоей и нашей судьбы. Этот отправной пункт и пункт назначения, с которым мы постоянно сверяем свою жизнь, _не должен быть заброшен_, ему необходима твоя искренняя, горячая забота. И сейчас более, чем прежде, ибо сплошная людская пустыня простирается там, где люди привыкли, встречаясь, обнимать друг друга. Страх, который скорпион принес на своем ядовитом хвосте, ухмыляется из-за угла каждого дома. Надо нам выйти из-за угла и снова собраться на площади. Страх - друг телевизоров и семейного эгоизма. Мы пережевываем мясо и экранные образы, а тем временем голос из бездушного механизма пытается _заполнить молчание_ между мужчиной и женщиной, между родителями и детьми. Нет, надо вернуться туда, где раздаются наши голоса, а образы порождены нашей фантазией.
6. Господин мэр!
Вчера мне снились один за другим коротенькие сны. Каждый раз возникала Центральная площадь, но застроенная по-разному. В первом сне дома, как в былые времена, окружали огород. И я подумал: а не убрать ли булыжную мостовую и _не засадить ли вновь этот прямоугольник чесноком, капустой, подсолнухами?_ Я видел, как мои односельчане шли по тропкам между грядок и наклонялись, чтобы проверить, созрели ли уже овощи. Люди улыбались друг другу, обменивались листочками зелени. Потом площадь приснилась мне такой, какая она сейчас. Но там было еще одно деревце - вишня на самом краю. На ней за короткое мгновение появлялись листья, цветы, потом ягоды, и наконец дерево вновь обнажалось, становилось темным узором ветвей на снегу. И тогда я сказал себе: _это возможно_. Как и другие маленькие чудеса. Хмурые, серьезные дубы могли бы на рождество украситься сверкающими каплями - крохотными светлячками, и тогда мы были бы вправе сказать, что на Центральную площадь упали звезды. Да, звезды, а не пластиковые шары наподобие каких-то ядовито-синих плодов. И еще мне снилось многое другое. _К примеру, музыка_. Ну хотя бы воскресным утром, часов в одиннадцать. А может, и каждый день, когда чьи-то одинокие шаги приводят сюда вечер и туман окутывает пеленой высокие фонари. Пусть тогда из громкоговорителей, спрятавшихся в ветвях, зазвучит вальс Фаини или Штрауса. Чтобы править, надо снова стать ребенком.
7. Дорогой мэр!
Настало время _прислушаться к голосам, которые кажутся бесполезными_. Нужно, очень нужно, чтобы в твоей голове человека делового, в голове, полной забот о канализационных трубах, школах, приютах, асфальтовом покрытии для улиц, лекарствах, больничных койках и прочих материальных нуждах, _зазвучал гул насекомых_. Молись за то, чтобы на площадь прилетели аисты или яркокрылые бабочки, ведь ты должен обратить нас всех к большой мечте, должен крикнуть: _мы воздвигнем пирамиды_. И неважно, что мы их никогда не воздвигнем. Главное - пробудить желание, разбередить души: расстелить их, словно огромную простыню, и дергать. И вот уже прилетело облако бабочек, вот уже все мы оставили свои удобные кресла и узенькие бинокли окон. Мы возвращаемся на площадь, чтобы вместе насладиться этим зрелищем. _Великое наслаждение_ в том и состоит, что мы впитываем в себя чужую буйную радость. Только так может ожить прекрасная сказка нашего и твоего Городка.
