Золотая решетка - Эриа Филипп
За обеденным столом воцарилось молчание. Все слушали мать Симона. Тревога, подтачивавшая ее на глазах родных, внушала уважение, и сверх того Мари играла в семье роль авгура. Со времени "странной войны" все успели убедиться в справедливости ее прогнозов. Терзаемая страхами, эта мать - лишь одна во всем особняке - регулярно слушала передачи Би-би-си, отчего стала еще прозорливее. Но говорила она об этом мало. И в период оккупации, когда люди в любой среде каждый разговор о нынешних событиях сопровождали тирадой: "Да было бы вам известно, я никогда не ошибаюсь, придет время, припомните мои слова!.." - Мари Буссардель ничего не утверждала, предвидела и редко ошибалась. В эту минуту, должно быть, впервые в жизни Агнесса почувствовала, что она ей близка, ближе, чем все прочие члены семьи. "Надо с ней поговорить по-ласковее, - подумала она. - Пусть расскажет о бедняжке Симоне".
- Наконец, - продолжала тетя Эмма, считавшая, что маршал - прекрасная тема для поминального обеда, поскольку вносит в беседу необходимое оживление, - наконец, из всего этого следует, что великолепный портрет, который я получила в приложении к "Иллюстрасьон", настраивает вас всех против маршала.
- Поделом вашему маршалу, тетя Эмма, - воскликнула Анриетта-Гастон. Когда я подумаю о его знаменитой фразе: "А почему бы и не женщин?".
Эмма, склонившаяся над топинамбуром, жаренным на топленом свином сале, подняла голову.
- Ах, душенька, о чем это вы говорите? Что значит: "почему бы и не женщин"? Он хотел нас призвать в армию?
- Нет, конечно. Неужели вы не знаете?
- Нет, мы этого не знаем, поскольку я лично не знаю. Я вас слушаю: в чем же дело? А можно ли об этом говорить в присутствии детей?
За столом сидели трое детей от первого брака Симона в возрасте от семи до пятнадцати лет.
- Господи боже мой, конечно, можно! Так вот, слушайте! Вы знаете, что женщин, осужденных судом на смертную казнь, у нас фактически не казнят. Эта традиция существует с... с какого времени, Гастон? - обратилась она к мужу.
- Со времени Греви, - важно заметил Гастон. - То есть более шестидесяти лет. Но и до Греви это практиковалось лишь и редчайших случаях.
- Запомните это, - подхватила Анриетта. - Так вот, несколько месяцев назад адвокаты обратились к маршалу, чтобы испросить у него помилование для одной женщины, приговоренной к смертной казни, о, более чем отвратительной особы, поверьте мне: она убила свою маленькую дочку ударом ноги.
- Какая жестокость! - воскликнула тетя Эмма. - Ударом ноги! Как только земля терпит таких матерей, это же зверь!
- Дело происходило в Бордо, - пояснила Анриетта таким тоном, будто именно это подтверждало подлинность ее рассказа, - суд приговорил эту женщину к смертной казни. Адвокаты ходатайствовали перед маршалом о том, чтобы заменить смертную казнь пожизненным заключением, напомнив ему о нашей знаменитой традиции не гильотинировать женщин, и он им на это ответил: "А почему бы и не женщин?"
Все обедающие громко вознегодовали, но среди общего хора голосов выделился голос дяди Александра, который только сейчас открыл рот и бросил во всеуслышанье:
- Чисто военная логика.
- Ох, что-то не верится, - страстно запротестовала тетя Эмма. Скажите, кисанька, от кого вы сами-то слышали?
- От одного адвоката, в правдивости слов которого я не имею основания сомневаться, - отозвался Гастон. - Именно он передал мне эту гнусную фразу.
В столовой на авеню Ван-Дейка, залитой ярким полуденным солнцем, в этой семье, где женщины всегда играли главную роль и установили своего рода матриархат, законам которого безропотно покорялись мужчины, ужасная фраза: "А почему бы и не женщин?" - отдалась во всех сердцах зловещим эхом.
- Не то что мне жалко эту злодейку, которая заслуживает самой жестокой кары, но у меня просто руки опускаются, - заметила старая девица уже тоном ниже и обернулась к своей невестке, прекрасно осведомленной во всех политических вопросах: - А ты об этом знала, Мари?
Мари утвердительно кивнула головой.
- Почему же ты мне ничего не сказала? Это же очень, очень важно.
Мать Симона, не отвечая, устало и неопределенно махнула рукой. Этот поступок маршала трогал ее куда меньше, чем все прочие его распоряжения.
- В таком случае, раз все это правда, раз это доказано, - продолжала Эмма с безнадежным жестом, - я капитулирую. Заявляю во всеуслышание гвардия сдается.
- Значит, ты уберешь портрет? - осведомился Валентин.
- Слишком уж ты торопишься! Дай мне оглядеться. Если я уберу портрет, предупреждаю вас, обратно я его не поставлю.
Тут все присутствующие дружно заявили, что никогда, никогда не потребуют водружать портрет обратно, и так как тетя Эмма хранила молчание, кто-то шутливо заметил, что она, видимо, просто неравнодушна к этому старому вояке, пользующемуся вполне заслуженной репутацией ловеласа.
- Не говорите глупостей! Вы же сами прекрасно знаете, в чем тут дело: просто я от природы верный человек. Но должна сознаться, это самое: "А почему бы и не женщин?" - нанесло сильный удар моему чувству. Ладно, добавила она. - Вы ждете от меня решения?
- Да, да! - закричали родственники, радостно взволнованные мыслью о неожиданной своей победе.
- Тогда давайте решать все вместе! - заявила Эмма, ударив ладонью о край стола. - Пусть каждый несет свою долю ответственности. Ну, начинаем голосование! Агнесса, кисанька, ты можешь тоже принять в нем участие.
Герой Вердена был в свою очередь бесповоротно осужден поднятием рук семейного трибунала Буссарделей почти единодушно. Против разжалования маршала, вернее, его портрета, голосовали лишь дети Симона. С тех пор как они остались круглыми сиротами - мать умерла давно, а отец попал в плен, воспитание их шло вкривь и вкось, и, желая пооригинальничать, они голосовали то "за", то "против".
Эмма, не любившая откладывать в долгий ящик принятое решение, тут же громогласно дала Эмилю соответствующие распоряжения.
- Снимите его, дружок, немедленно. Как кого? Маршала, конечно. Поставьте на место мраморную группу. А портрет положите в шкаф, что в конце галереи, где лежат старые картины. Человек слаб, - добавила она уныло. - Я предпочитаю произвести эту операцию чужими руками. Даже присутствовать при ней не хочу.
