Вашингтон Ирвинг - Сочинения

Ади принял ее совет, отправился в Медину и приветствовал Мухаммеда в мечети. Его собственный рассказ об этой встрече дает яркую картину жизни Мухаммеда, человека, уже достигшего военных успехов и высот власти. «Он спросил, – рассказывает Ади, – мое имя и затем пригласил меня к себе в дом. Дорогой к нему подошла хилая, изнуренная женщина. Он остановился и поговорил с ней о ее делах. Это, подумал я про себя, далеко не по-царски. Когда мы вошли к нему в дом, он подал мне кожаную подушку, набитую пальмовыми листьями, и предложил сесть на нее; сам же поместился на голом полу. Это, подумал я, тоже совсем не по-царски!

Тут он три раза просил меня принять ислам. Я сказал, что у меня есть своя вера. «Я знаю твою веру, – отвечал он, – лучше, чем ты сам. Ты берешь у своего народа четвертую часть получаемой добычи. Разве это согласно христианскому учению? Ты не склоняешься к исламу, – продолжал он, – потому что видишь нашу бедность. Но близится время, когда все истинно правоверные будут обладать такими богатствами, что не будут знать, куда девать их. Может быть, тебя удерживает малочисленность мусульман сравнительно с громадным количеством их врагов? Клянусь Аллахом, недалеко время, когда мусульманке можно будет одной безопасно совершать свое путешествие на богомолье из Кадезии в Мекку. Ты, вероятно, думаешь: сила в руках у неверных; знай же, что скоро настанет время, когда мы водрузим наши знамена на белых башнях Вавилона!»» [47].

Ади уверовал в это пророчество и обратился в веру Мухаммеда.

Глава тридцать третья

Мухаммед частично путем присоединения к исламу, частично силой оружия завладел почти всей Аравией. Он соединил в одну нацию и таким образом подготовил к внешним завоеваниям разъединенные племена, которые до сих пор были опасны только друг для друга и вследствие своей разрозненности совершенно бессильны по отношению к остальному миру. Звание пророка давало ему абсолютную власть над грозной силой, образовавшейся таким образом в пустыне, и теперь он готовился направить ее на распространение веры и расширение мусульманского владычества в чужеземных странах.

Многочисленные победы мусульман, и особенно победа при Муте, вызвали наконец обеспокоенность императора Ираклия, который стал собирать войско на границах Аравии, чтобы подавить этого нового врага. Мухаммед решил предупредить осуществление императорских планов и водрузить знамя правоверия в самом сердце Сирии.

До сих пор он готовил свои экспедиции тайно, сообщая свои намерения только самым надежным военачальникам и без всяких объяснений увлекая своих последователей в опасные предприятия. Но предстоящий поход, не имевший ничего общего с быстрыми разбойничьими набегами, требовал серьезных приготовлений. Поэтому Мухаммед открыто объявил, какую цель ставит перед войском.

Большого энтузиазма его сообщение не вызвало. Многие вспоминали злополучное дело при Муте и опасались нового столкновения с дисциплинированными воинами Ираклия. Кроме того, время года не благоприятствовало такой далекой и продолжительной экспедиции. Стояла летняя жара; земля накалилась, а едва ли не все ручьи и источники пересохли; наступила пора сбора фиников, когда многие воины, они же земледельцы, больше думали об урожае, чем о военной добыче.

Все эти обстоятельства очень ловко обыграл Абдаллах ибн Обба, который по-прежнему пользовался всяким случаем, чтобы подорвать авторитет Мухаммеда. «Хорошая выбрана пора, – кричал он, – для такого дальнего похода, когда вокруг голод, засуха и невыносимый зной пустыни! Мухаммед, по-видимому, воображает, что война с греками – увеселительная прогулка; поверьте мне, что вы увидите, как сильно она отличается от арабских междоусобиц! Клянусь Аллахом, мне кажется, что я уже вижу всех вас в цепях!»

Мухаммед же, как и всегда, получил в помощь себе откровение: «Желающие остаться и отказывающиеся посвятить себя служению Богу ссылаются в свое оправдание на летний зной. Скажи им, что огонь ада жарче этого огня! Они могут наслаждаться безопасностью в настоящем, но в будущем их ожидают бесконечные слезы».

Ревностные приверженцы стали ему в этот трудный момент крепкой опорой. Омар, аль-Аббас и Абдалрахман пожертвовали на организацию похода значительные суммы денег. Благочестивые женщины приносили свои украшения и драгоценности. Осман внес тысячу, а некоторые говорят – даже десять тысяч динариев, и Мухаммед отпустил ему все грехи, прошедшие, настоящие и будущие. Абу Бакр дал четыре тысячи драхм; Мухаммед не хотел принимать этот дар, зная, что он составляет все достояние Абу Бакра. «Что же останется у тебя и у твоей семьи?» – сказал он. «Бог и Его пророк!» – было ответом.

Такие примеры благочестия произвели громадное впечатление, но все-таки Мухаммеду стоило большого труда собрать армию из десяти тысяч конницы и двадцати тысяч пехоты. Верховную власть над Мединой на время своего отсутствия он передал Али, оставив на его попечение также и свою семью. Али неохотно согласился на это, так как привык всюду сопровождать пророка и делить с ним все опасности.

Часть войска Мухаммеда состояла из хазрадитов и их союзников, во главе которых стоял Абдаллах ибн Обба. Этот человек, которого Мухаммед удачно назвал главою «лицемеров», ночью расположил своих единомышленников отдельно, в тылу основных сил; когда же на следующее утро войско двинулось вперед, он отстал и со своим отрядом возвратился в Медину. Вернувшись к Али, который, как и его приверженцы, скучал и досадовал, что остался в стороне от главного дела, Абдаллах постарался возбудить в нем еще большее недовольство и стал доказывать: Мухаммед поручил ему управлять Мединой, только потому что сам не хотел заниматься этим. Уязвленный, Али поспешил догнать недалеко ушедшего Мухаммеда и спросил у него: правду ли говорят Абдаллах и его последователи?

«Люди эти, – сказал Мухаммед, – лгуны. Они принадлежат к партии «лицемеров» и всегда готовы произвести смуту. Я оставил тебя для того, чтобы ты следил за ними и оберегал наши семьи. Мне бы хотелось, чтобы ты стал для меня тем, чем был Аарон для Моисея, но только разница в том, что ты уже не можешь быть пророком, потому что я – последний из них». Али удовлетворился этим объяснением и возвратился в Медину.

Из всего этого многие вывели заключение, что Мухаммед предполагал сделать Али своим преемником.

А войска, ушедшие в поход, вскоре начали узнавать все трудности, испытываемые в пустыне в знойное время года. Многие воины дезертировали и возвращались домой. Когда пророка уведомляли об этих побегах, он говорил: «Пусть себе уходят: если они на что-нибудь пригодны, Бог вернет их к нам; если же нет, то мы только избавляемся от излишней обузы».

В то же время многие, оставшиеся в Медине, раскаивались в своей трусости. Некто Абу Кайтама, войдя в свой сад во время страшного дневного зноя и глядя на еду и свежую воду, приготовленную двумя его женами в прохладной тени палатки, воскликнул: «Теперь, когда пророк Божий не защищен от ветров и зноя пустыни, могу ли я, Кайтама, сидеть здесь в прохладной тени и в обществе моих красавиц жен? Клянусь Аллахом, я не войду в палатку!» И он тотчас же вооружился мечом и копьем, сел на верблюда и поспешил вдогонку за Мухаммедом.

Между тем войско после тяжелого семидневного похода достигло гористой страны Хиджаз. Предание об этой проклятой стране мы уже излагали выше. Изнуренный и усталый авангард заметил ручей, протекавший по зеленой долине, и прохладные пещеры в склонах соседних холмов, в которых жили когда-то тамудиты. Расположившись вдоль ручья, одни собирались купаться, другие принялись за стряпню, и все мечтали о ночлеге в прохладных пещерах.

Мухаммед, по обыкновению, шел в арьергарде. Дойдя до долины, где расположилось войско, он припомнил связанные с нею предания. Боясь навлечь на себя проклятие, тяготевшее над всей этой местностью, он приказал войску бросить мясо, сваренное в воде источника, замешанный на ней хлеб отдать верблюдам и поскорей уйти с этого места. Завернувшись с лицом в плащ, сам он быстро миновал эту греховную область.

Наступившая ночь была особенно мучительна: армия расположилась лагерем в безводном месте; к страшной жаре присоединился горячий ветер, дувший со стороны пустыни; лагерь томился от невыносимой жажды. Но на следующий день проливной дождь освежил и подкрепил людей и животных. Войско продолжило шествие с новыми силами и вскоре достигло Тебука, маленького городка на границе Византийской империи, расположенного точно между Мединой и Дамаском на расстоянии десятидневного пути от того и другого.