Жан-Мари Леклезио - Пустыня
Завидев вдали какую-нибудь деревню, люди останавливались. Название ее передавалось из уст в уста, шелестом проходило по каравану: «Тирхми, Анези, Ассака, Ассерсиф...» Теперь они шли вдоль русла настоящей реки, по ложу которой тянулась струйка воды. Ее берега заросли белой акацией и арганским деревом. А потом они вступили на громадную, белую, как соль, песчаную равнину, где свет солнца слепил глаза.
Однажды вечером, когда караван расположился на ночлег, с севера к становью прискакал отряд воинов, сопровождавших всадника в широком белом бурнусе.
Это был великий шейх Лахуссин, который предложил помощь своих воинов и привез пищу для скитальцев. И тогда люди поняли, что странствие их близится к концу, потому что они пришли в долину великой реки Сус, где есть и вода, и пастбища для скота, и земля, которой хватит на всех.
Когда новость эта распространилась среди каравана, на Нура словно бы вновь дохнуло опустошением и смертью, как тогда, когда они покидали Смару. Люди бегали взад и вперед в пыли, кричали, окликая друг друга: «Пришли! Мы пришли!» Слепой воин крепко сжимал плечо Нура, он тоже кричал: «Мы пришли!» Но только через день они и в самом деле пришли в долину большой реки у города Тарудант. Много часов поднимались они вверх по течению реки, ступая прямо по жиденьким струйкам, сочившимся в красной гальке. Хотя в речке была вода, берега ее были сухими и голыми, а земля — жесткой, спекшейся от солнца и ветра.
Hyp ступал по речной гальке, увлекая за собой слепца. Несмотря на жаркое солнце, вода была ледяной. Местами на галечных островках посреди реки росли чахлые кустики. И еще лежали на дне большие белые стволы, принесенные с гор паводком.
Hyp уже забыл то свое предчувствие смерти. Он радовался, как и все остальные, думал, что настал конец пути, что это и есть земля, обещанная им Ма аль-Айнином, когда они уходили из Смары.
Жаркий воздух был напоен ароматами, стояла ранняя весна. Hyp вдыхал эти запахи впервые в жизни. Над водой кружили насекомые: осы, мошкара. Hyp так давно не видел никакой живности, что был рад и этой мошкаре, и осам. И даже когда слепень ужалил его вдруг сквозь одежду, он не рассердился, а только отмахнулся от него.
На противоположном берегу реки Сус, прилепившись к красной горе, перед ними, подобно небесному видению, возник большой город с глинобитными домами. Неправдоподобный, словно парящий в солнечных лучах город, казалось, ждал странников пустыни, чтобы дать им убежище. Никогда в своей жизни Hyp не видел такого прекрасного города. Высокие стены без окон, сложенные из красного камня и глины, сверкали в закатных лучах. Ореол пыли, словно цветочная пыльца, витал над городом, окружая его волшебным облаком.
Путники остановились в долине ниже города по течению реки и долго смотрели на него с любовью и в то же время со страхом. Впервые за все время пути они почувствовали, как устали, их одежда обратилась в лохмотья, ноги обвязаны окровавленными тряпками, губы и веки обожжены солнцем пустыни. Они расположились на прибрежной гальке, некоторые разбили палатки или соорудили шалаши из веток и листьев. Словно разделяя с толпою ее страх, Ма аль-Айнин также сделал привал на берегу реки вместе с сыновьями и воинами.
Теперь путники начали ставить большие палатки вождей, разгружать вьючных верблюдов. Стены города окутала ночь, небо погасло, красная земля потемнела. Одни только высокие вершины Атласских гор — покрытые инеем Тихка и Тинергуэт — еще сверкали в закатных лучах, когда долина уже оделась мглою. Из города донесся призыв к вечерней молитве, странно и жалобно отдававшийся в долине. Простершись на прибрежной гальке, странники тоже молились тихими голосам под нежное журчанье струящейся воды.
Проснувшись утром, Hyp был ослеплен. Ночь напролет он спал без просыпу, не ощущая ни острых камней, впивавшихся в его бока, ни холода и сырости, которыми тянуло от реки. Открыв глаза, он увидел, как по склонам долины медленно сползает туман, словно солнечные лучи гонят его прочь. По берегу реки среди спящих мужчин уже ходили женщины, черпая воду и собирая ветки. Дети искали креветок под плоскими камнями.
Но Hyp был зачарован представшим перед ним городом. В чистом утреннем воздухе у подножия гор высилась крепость Тарудант. Очертания ее сложенных из красного камня стен, ее террас и башен были строги и четки, казалось, она высечена в самой скале. По временам белое облако тумана проплывало между рекой и городом, наполовину заволакивая его, и тогда чудилось, будто крепость плывет над долиной, словно корабль из глины и камня, медленно скользящий мимо островов заснеженных гор.
Hyp глядел на город, не в силах отвести глаз. Высокие, без окон стены приковали к себе его взгляд. Было в этих стенах что-то таинственное и грозное, словно не люди жили там, а какие-то сверхъестественные существа. Медленно всходило солнце, и розовое небо сделалось янтарным, а потом по нему разлилась ослепительная синева. Свет искрился на глинобитных стенах, на террасах, в апельсиновых садах и в кронах высоких пальм. А внизу сухая красная земля, прорезанная бороздками оросительных канавок, казалась почти фиолетовой.
Неподвижно застыв на берегу реки среди пришельцев из пустыни, Hyp молча смотрел на пробуждающийся от сна сказочный город. Там и сям вверх поднимался легкий дымок, слышались почти неправдоподобные звуки будничной жизни: голоса, детский смех, песня молодой женщины.
Для пришельцев из пустыни, замерших на берегу реки, этот дымок, эти звуки казались миражем, словно им пригрезился этот укрепленный город на склоне горы, эти поля, пальмы, апельсиновые деревья.
Теперь солнце стояло уже высоко в небе, накаляя речные камни. Непривычный запах доносился до становья кочевников, Hyp с трудом узнал его. Это не был терпкий, ледяной запах бегства и страха, тот запах, что он вдыхал столько дней в странствии через пустыню. Это был мощный, пьянящий аромат мускуса и масла, аромат жаровни, где горят кедровые угли, аромат кориандра, перца, лука.
Hyp вдыхал этот аромат, боясь пошевельнуться, чтобы не упустить его, и слепой воин вкушал то же блаженство. Все странники замерли, расширив глаза, не мигая, так, что начинало резать веки, и всё глядели на высокие красные стены города. Они глядели на этот город, такой близкий и такой далекий, на город, который, может статься, откроет им свои ворота, и сердца их бились чаще. Вокруг них берега, покрытые галькой, поплыли в знойном мареве. А они всё смотрели не шевелясь на волшебный город. И только когда солнце еще выше поднялось в синем небе, накрыли головы полами своих бурнусов.
Среди рабов
Опершись о поручни, Лалла разглядывает узкую, похожую на островок полоску земли, возникшую на горизонте. Несмотря на усталость, она, не отрываясь, всматривается в эту землю, пытаясь различить дома, дороги и, как знать, быть может, даже фигурки людей. Рядом с ней у поручней сгрудились пассажиры. Они кричат, размахивают руками, возбужденно переговариваются, перекликаются на разных языках от одного конца палубы до другого. Как давно ждали они этой минуты! Среди них много детей и подростков. У всех к одежде приколот одинаковый ярлычок, на нем имя и год рождения, а также имя и адрес лица, ожидающего их в Марселе. Внизу на ярлычке подпись, печать и маленький красный крест в черном кружке. Лалле не нравится маленький красный крест: ей кажется, что он прожигает насквозь ее блузку, отпечатываясь у нее на груди.
Порывистый холодный ветер обрушивается на палубу, удары тяжелых волн сотрясают корпус корабля. Лаллу мутит, ночью дети не спали и объелись сгущенным молоком из тюбиков, которые уполномоченные Красного Креста раздали им перед посадкой на судно. И вдобавок коек всем не хватило, и Лалле пришлось спать на полу в спертом и жарком воздухе трюма, где воняло мазутом и смазочным маслом и все содрогалось от грохота мотора. Теперь над кормой кружатся первые чайки, они пронзительно кричат, словно их злит появление судна. Грязновато-серые, с желтым клювом и злобно поблескивающими глазами, они совсем не походят на морских принцев.
Восход солнца Лалла пропустила. Она уснула, сраженная усталостью, на брезенте, разостланном в трюме, подложив под голову кусок картона. Когда она проснулась, все уже высыпали на палубу и впились глазами в полоску земли. В трюме осталась только бледная молодая женщина с крошечным грудным ребенком на руках. Малыш был болен, его рвало, и он тихонько хныкал. Лалла подошла спросить, чем болен малыш, но женщина не ответила и только посмотрела на нее пустым взглядом.
Теперь земля уже совсем близко, она плавает в зеленой морской воде среди нечистот. Пошел дождь, но люди не уходят с палубы. Холодная вода струится на курчавые головки детей, каплями повисает у них на кончике носа. Все они одеты так, как одеваются бедняки: в легкие рубашонки, синие холщовые брюки или серые юбки, а некоторые — в длинные грубошерстные бурнусы. Обуты в большие, не по размеру, черные кожаные ботинки на босу ногу. Взрослые мужчины — в старых потертых куртках, слишком коротких брюках и шерстяных лыжных шапочках. Лалла оглядывает стоящих вокруг детей, женщин, мужчин: вид у них печальный и испуганный, лица желтые, отекшие от усталости, на руках и ногах гусиная кожа. Дыхание моря смешивается с запахом усталости и тревоги, и сама полоска земли, возникшая вдали пятном на зеленой глади моря, тоже кажется печальной и усталой. Небо нависает совсем низко, вершины холмов скрыты за облаками. Лалла тщетно вглядывается в даль, она не видит того белого города, какой описывал Наман-рыбак, нет ни дворцов, ни церковных башен. Одни лишь бесконечные набережные, цвета камня и цемента, набережные, переходящие в другие набережные. Судно с пассажирами медленно скользит по черной воде доков. На берегу стоят какие-то люди, равнодушным взглядом провожающие корабль. И все же дети громко кричат, машут руками, но никто не отзывается на их приветствия. Дождь продолжает моросить, мелкий и холодный. Лалла смотрит на воду доков, черную, жирную воду, где плавают всякие отбросы, на которые не зарятся даже чайки.
