Эрих Ремарк - Станция на горизонте
Трассу окаймляла изгородь из кактусов, похожих на окаменевших доисторических животных. У одного гонщика из-под колес вылетел камень и угодил в живот какому-то зрителю, - тот упал. Кай брал повороты, не снижая темпа. Льевена он обогнал, на миг их машины, поравнявшись на предельной скорости, словно застыли на месте. Льевен полагал, что его преследует соперник, и не желал пропускать его; потом он увидел, как рядом выдвинулся белый радиатор, и сразу уступил ему дорогу.
Трибуны захлестнуло море жары, волнения и ожидания. На табло снова засветились строки с номерами, где указывалось время каждого. Мэрфи был на две минуты быстрее остальных, за ним шел Кай. Потом, с разницей в пятьдесят секунд, шли Льевен и второй красный американец. Три машины сошли с дистанции. Когда грохнул выстрел пушки, который после каждого полного круга приветствовал лидирующего водителя, впереди группы шел Дзамбони, за ним, на небольшом расстоянии, неслась вся стая, а следом, вплотную, гнавший ее волк - Мэрфи.
Кай обогнал Манни, одолел Уилса и Тоскани, но за Мэрфи не угнался. При каждой новой туче пыли, что взвивалась перед ним, сердце у него колотилось о ребра, но красный автомобиль американца так ни разу из этой тучи и не вылупился. Кай поднял очки на лоб. Пот лил у него по лицу, катился по щекам, стекал с подбородка, капал на руки. Лицо сделалось серым от пыли, морщинистым под толстым слоем дорожной пудры. Курбиссон на одном из поворотов так далеко выдвинулся за борт машины, что чуть было не вылетел из нее. Кай схватил его за пояс и с силой рванул к себе.
Термометр показывал сорок градусов по Цельсию. Испанец Родиньо стремительно несся к трибунам, но вдруг остановился на другой стороне, встал в машине во весь рост, секунду постоял, потом зашатался и без чувств упал на руки подбежавших к нему людей. Тепловой удар.
У Кая едва не лопался череп, он ощущал опасный прилив крови. Курбиссон вытащил у него из кармана таблетки, сунул ему в рот и поднес к губам фляжку. Кай ничего больше не видел - только дорогу, только трассу; с невероятной четкостью, словно через гигантские увеличительные стекла, вплавленные ему в глаза, видел он каждый камень, каждый бугор, каждую яму; только дорогу и видел он перед собой, однако по краям она уже расплывалась, становилась студенистой, нечеткой, а дальше, за ними, и вовсе ничего не было, он ничего больше не воспринимал, он больше не думал, он видел только дорогу, слышал только мотор: будто пламя, все поры пронизал ему рев цилиндров; он гнал уже четыре часа и этого больше не сознавал, пошел пятый час, но он будет ехать вечно...
Снова показалась мастерская, перед ней стояла машина, и ее радиатор дымился, как Везувий, капот был откинут, какой-то человек наполовину влез вовнутрь. Они с визгом затормозили, Кай вывалился наружу, пил, пил и пил, схватил лимон, впился в него зубами и понемногу начал прислушиваться к тому, что кричал ему в ухо Пеш:
- Льевен...
- Льевен должен сейчас показаться...
- Он разбился! - с отчаянием в голосе воскликнул Пеш и схватил Кая за плечо. - Вам одному придется заканчивать гонку! Можете ехать, как вам угодно...
Он был в смятении и в успех уже не верил. Механик принес картон. Кай взял его:
- Какое время?
- Кай - 4: 48, Мэрфи - 4: 47.
Одним прыжком Кай очутился опять на сиденье машины и крикнул:
- Что случилось с Льевеном?
Механик, стоявший на коленях возле переднего колеса, сообщил:
- Он повредил плечо, не тяжело, но машина - вдребезги...
Как только гайки были завинчены, Кай унесся прочь. На одном из поворотов он увидел Хольштейна, тот стоял у обочины, и по лицу его катились слезы. При виде Кая он затопал ногами и простер к нему руки...
Автомобиль превратился в бледный грохочущий призрак. Кай был сам не свой. У Курбиссона кровоточили руки: во время одного из отчаянных виражей машина так плясала на двух колесах, что он протащился руками по дороге. Это была езда без раздумий, стихийное, инстинктивное неистовство, притяжение магнитом к невидимой точке где-то впереди на дороге - "Мэрфи".
Они брали повороты не на жизнь, а на смерть, машина с грохотом катила по обломкам, перемахивала через канавы, срывала дерн - тут громыхнул пушечный выстрел, приветствуя первого из гонщиков, и сразу после этого Кай опять остановился возле автомастерской. Он выскочил из машины, бегом, в азарте гонки, помчался дальше, потом опомнился, повернул назад и спросил, какое у него время.
Перед ним стоял Пеш и умоляющим голосом твердил:
- Вы на одну минуту впереди Мэрфи, вы лидируете, ради всего святого, будьте осторожны, чтобы ничего не случилось, тогда мы во всяком случае займем приличное место...
Кай совсем его не слушал. Механики, которых он заразил своей лихорадкой, поставили рекорд - сменили шины за сорок восемь секунд. Начинался последний круг.
Кай приближался к какому-то коричневому автомобилю. Когда до него оставалось около двух метров, из вихря пыли вылетел камень и ударил в их машину. Кай вздрогнул так, будто камень попал в него самого, - его обожгла мысль, что разбит радиатор.
Курбиссон вылез вперед, вытянулся, чтобы осмотреть машину, - камень не причинил ей вреда. Они продолжали ехать с прежней скоростью.
Вот опять показался коричневый автомобиль, но уже позади Кая; красный, последний перед Мэрфи, они уже обогнали, зеленая машина Бойо осталась позади справа, - видимо, они шли прямо за лидером. Каю надо было только не отрываться от него, ц победа ему была обеспечена. Но Кай ни минуты так расчетливо не думал. Он знал, что может выиграть во времени, если больше ничего не случится, но не смог бы этим ограничиться, на уме у него было только одно: он должен обогнать Мэрфи!
Впереди него урчала зеленая машина, но вот она уже позади - это был Дзамбони; теперь заволновался и Курбиссон.
- Перед нами может быть только Мэрфи.
Они гнали, как одержимые. И вот перед ними в сгущавшейся пыли на миг обрисовалась тень - у Кая пресеклось дыхание: красная машина... Мэрфи...
Сощурив глаза, он пристально смотрел вперед поверх капота. Ему была видна лишь легкая тень, которая моталась в клубах пыли, - он придвигался к ней все ближе. Пыль уже так сгустилась, что край дороги стал неразличим; вдруг, на очередном витке, рыхлый гравий рванул задние колеса, машина повернулась раз, другой, медленно накренилась и опрокинулась. Уже падая, Кай цеплялся за рулевую колонку, ободранными руками хватал машину за колеса. Курбиссон взялся за переднюю ось, приподнял ее, ухватился покрепче, левой рукой уперся в металл радиатора и ощутил дикую боль, - резкий толчок, машина опять стояла прямо, но ладонь Курбиссона превратилась в голое мясо, раскаленный металл опалил ему кожу, а при попытке рвануть ось к себе она слезла клочьями.
Машина уже с грохотом неслась дальше, они упустили всего какие-то секунды, но то были бесценные секунды, - туча пыли перед ними развеялась, вид прояснился.
Машину бросало, она прыгала, изворачивалась, выделывала на ухабистом вулканическом базальте настоящие прыжки, тащилась по неглубоким рвам, с оглушительным рокотом взбиралась вверх по склонам. Но вот ноздри водителей расширились и начали снова жадно впивать в себя клочья серо-белого тумана пыль, эта замечательная пыль, обычно злейший враг автогонщика, теперь была избавлением, ибо в этой пыли сидел Мэрфи...
Его можно было разглядеть еще в Полицци. Кай был уже не человеком, он стонал вместе с взбесившимся компрессором; выдвигал вперед или отводил назад плечи, словно хотел придать машине еще больший разбег, сотни раз им грозила опасность перевернуться или врезаться в откос, но они догоняли Мэрфи.
За спиной у них осталось семь тысяч поворотов, они уже прямо наступали американцу на колеса, возле Колезано приблизились к нему так, что их разделял всего лишь метр, возле КампоФеличе их радиаторы шли уже бок о бок, и началась сумасшедшая гонка по берегу моря.
Мэрфи, не зная удержу, кричал, ругался и несся вперед; Кай, внезапно успокоившись, все ниже пригибался к рулю, едва не касаясь его лицом. Машина с силой ударилась о водосток, радиатор Мэрфи закачался где-то рядом с сиденьем Курбиссона, стал скользить назад, - тут прогремел пушечный выстрел, на трибунах поднялся рев: из клубящегося вихря выскочила белая машина Кая и пересекла линию финиша. Мэрфи остался в четырех метрах позади.
Поднялась буря. Барьеры были проломаны, публика окружила машины тесным кольцом. Кай победил с преимуществом в шесть с лишним минут. На сиденья, в руки совали цветы. Решительные господа с повязками на рукавах пытались завладеть водителями. Кай увидел, как сквозь толпу пробивается Пеш с просветленным лицом, преобразившийся, счастливый. Навстречу остальным гонщикам помчались мотоциклисты с красными флажками, чтобы их предупредить: публику уже невозможно было удержать.
Когда Кай вылез из машины, в первую минуту он вынужден был на что-то опереться - такая сильная боль ощущалась при ходьбе. Высоко подняв сперва одну, потом другую ногу, он показал Курбиссону подошвы ботинок - жар от раскалившегося двигателя опалил их до черноты.
