Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 1)
- Зачем же вы живете на Итон-Плейс? - осведомилась Лора.
- Зачем? Ведь надо же мне с кем-нибудь выезжать. До чего же вы простодушная и неопытная провинциалочка! Бабушка в отъезде, нельзя же мне выезжать одной.
- А зачем вам вообще выезжать? И почему бы вам не вернуться к своей маменьке? - осторожно спросила миссис Пенденнис.
- В детскую, к меньшим сестрам и мисс Канн? Нет, спасибо! Я предпочитаю жить в Лондоне. Вы помрачнели? По-вашему, девушка должна больше радоваться обществу маменьки и сестер? Но маменька сама хочет, чтобы я жила в столице, и бабушка оставила меня у Барнса и Клары. Разве вы не знаете, что меня отдали леди Кью, которая удочерила меня? Или, по-вашему, девица с моими притязаниями может сидеть дома в унылой Уорикширской усадьбе и нарезать бутерброды для школьников? Не смотрите на меня так строго и не качайте головой, миссис Пенденнис! Если бы вас воспитывали, как меня, вы были бы точно такой же. Я знаю, о чем вы сейчас думаете, сударыня.
- О том, - отвечала Лора, склонив головку и краснея, - о том, что если богу будет угодно подарить мне детей, я предпочту жить с ними дома, в Фэроксе.
Мысли моей жены, хотя она вслух и не высказывала их, ибо присущая ей скромность и благочестие не позволяли ей говорить о столь священных предметах, шли еще дальше. Она была приучена соотносить свои поступки с теми заповедями, которые большинство людей помнят лишь на словах, а на деле сплошь и рядом пренебрегают ими. Любовь, долг и религия, обретенные ею в благоговейном чтении Священного писания, где излагались и толковались эти понятия, не только определяли собой ее жизнь, но также составляли сокровенное содержание ее вседневных размышлений и забот. И хотя религия переполняла ее душу и влияла на все ее поведение, она очень редко говорила о ней. Стоило ей обратиться к этому священному предмету, как весь ее облик начинал внушать мужу такой почтительный трепет, что он не решался последовать за этим чистым созданием в ее святая святых и оставался у входа. Каким должен казаться свет подобному существу? Многого ли стоят в ее глазах его суетные награды, радости и огорчения? Что могла предложить ей жизнь в сравнении с тем бесценным сокровищем и несказанным счастьем, коим она владела, - абсолютной верой? Как сейчас вижу ее нежное, строгое личико, когда она стоит на балконе маленькой ричмондской виллы, где мы жили в первый счастливый год после свадьбы, и провожает глазами Этель Ньюком, которая возвращается верхом в сопутствии степенного грума в расположенную по соседству летнюю резиденцию своего брата. В это утро нас посетил Клайв; он принес радостную весть. Наш добрейший полковник едет домой и сейчас уже находится в пути. "Если Клайв может отлучиться из Лондона, - писал славный старик (из чего мы заключили, что он понимает душевное состояние сына), - то почему бы ему не выехать на Мальту, встретить отца?" Клайв был взволнован и рвался ехать, и мы с женой настоятельно советовали ему предпринять это путешествие. Но тут посреди нашей беседы появилась мисс Этель. Она была в приподнятом настроении и сияла румянцем; она сразу принялась подшучивать над пасмурным видом Клайва, однако, услышав новость, как нам показалось, заметно побледнела. Затем она холодно сказала ему, что это путешествие, наверно, будет приятным и принесет ему пользу; не то что предстоящая ей поездка с бабушкой на эти скучные немецкие воды, куда из года в год ездит старая графиня. У мистера Пенденниса обнаружилось какое-то дело в кабинете, а вслед за ним туда пожаловала и миссис Лора, не то за ножницами, не то за книгой, не то за чем-то еще. Она уселась в мужнином кабинете, и в течение некоторого времени ни один из нас и словом не обмолвился о молодой паре, оставшейся наедине в гостиной. Лора говорила о нашем доме в Фэроксе, откуда собирались съехать арендаторы. Она убеждала меня, что нам надо жить в Фэроксе; что Клеверинг с его сплетнями и глупыми обывателями все же лучше испорченного Лондона. К тому ж по соседству поселилось несколько новых, очень милых семейств. Клеверинг-парк купили приятные люди... "И потом, Пен, ты всегда любил поудить на муху - теперь ты сможешь поудить в Говорке, как когда-то, помнишь?.." Тут уста милой насмешницы, намекавшие на некоторые приключения моей юности, вынуждены были смолкнуть, получив от мистера Пенденниса наказание в той форме, какой они заслуживали.
- Вы думаете, сэр, я не знала, как вы ходили удить рыбу с мисс Амори? продолжал самый сладостный в мире голосок. И вновь поток ее слов был решительно остановлен тем же способом.
- Интересно, не происходит ли сейчас в гостиной нечто похожее? - лукаво спросил мистер Пенденнис, склонившись над нежной ручкой жены.
- Что за вздор, Артур! Однако пора к ним вернуться. Господи, я уже отсутствую три четверти часа!
- По-моему, они вполне без тебя обходятся, моя радость, - ответил ее супруг.
- Она, верно, его очень любит. Постоянно сюда приходит. Уж конечно, не для того, чтобы послушать, как ты читаешь Шекспира, Артур, или же познакомиться с отрывками из твоего нового романа, хоть он и восхитительный. Ах, если бы леди Кью скрылась на дне морском вместе со своими шестьюдесятью тысячами фунтов!
- Но ведь Этель говорила, что хочет поделиться этими деньгами со своими младшими братьями. Так она объяснила Клайву, - возразил мистер Пенденнис.
- Просто стыдно слушать! А почему бы Барнсу Ньюкому не поделиться с братьями? Прямо слышать не могу!.. Господи, да что это?! Никак, Клайв уезжает! Клайв! Мистер Ньюком! - И хотя жена, подбежав к окну кабинета, делала оттуда всякие знаки нашему другу, он лишь покачал головой, вспрыгнул в седло и с печальным видом ускакал прочь.
- Когда же я вошла в гостиную, Этель плакала, - рассказывала мне потом Лора. - Я видела, что она плачет; но она подняла личико от цветов, в которые уткнулась было, и принялась смеяться и болтать и все про вчерашний парадный завтрак у леди Обуа, прибегая к помощи своего отвратительного светского жаргона; а потом объявила, что спешит домой, чтобы переодеться и ехать к миссис Бут, у которой сегодня после полудня тоже завтрак.
Итак, мисс Ньюком умчалась к своим банкетам и бездельникам, пустозвонам, пустомелям, притворам и повесам, а милое и спокойное личико Лоры глядело ей вслед. У миссис Бут состоялся грандиозный завтрак. Мы прочли в газетах список именитых гостей, среди коих были его королевское высочество герцог Такой-то с супругой, некий германский принц, индийский набоб и прочие и прочие; среди маркизов значился Фаринтош, среди лордов - Хайгет; присутствовали также леди Клара Ньюком и мисс Ньюком, каковая, как сообщил наш знакомец, капитан Крэкторп, выглядела просто сногсшибательно и была чертовски весела.
- Его императорское высочество светлейший Фаринтош совершенно без ума от нее, - рассказывал капитан, - так что нашему бедняге Клайву остается только пойти да повеситься. Вы обедаете с нами в "Бурде и Закваске"? Народ соберется отличный. Ах да, совсем забыл, вы же теперь человек женатый! - И с этими словами капитан скрылся в подъезде гостиницы, близ которой повстречал его автор сей хроники, предоставив последнему воротиться к своему домашнему очагу.
^TГлава LI^U
Старый друг
Я бы мог начать настоящую главу, как порой это делает в своих рыцарских романах один современный автор, с описания ноябрьского дня, падающей листвы, побуревших лесов, надвигающихся штормов и других примет осени, а также двух всадников, едущих по романтической горной дороге от... от Ричмондского моста к "Звезде и Подвязке". Один из всадников молод лицом и носит белокурые усы; лицо другого опалено чужеземным солнцем, и по тому, как он сидит на своем могучем скакуне, нетрудно догадаться, что ремесло у него солдатское. Судя по его виду, он, наверно, не раз бился на Востоке с врагами своей родины. Вот путники спешиваются у ворот домика на Ричмонд-Хилл, и навстречу им выбегает господин, который бросается к ним с распростертыми объятьями. Коней отводят на соседний постоялый двор, но тут я прерываю свое описание, ибо читатель уже давно признал этих двух всадников. Да, это Клайв, побывавший на Мальте, в Гибралтаре, в Севилье и Кадиксе, а с ним наш старый и любезный друг, полковник Ньюком. Его походы окончены, меч висит на стене, и пусть теперь порох и солнце обжигают тех, кто моложе. Добро пожаловать обратно в Англию, милейший наш полковник и добрый друг! Как быстро пронеслись годы, что его здесь не было! В волосах его появилось еще несколько седых прядей. Морщины вкруг его честных глаз обозначились чуточку резче, а взгляд этих глаз все такой же решительный и добрый, как в те дни, когда я, почти мальчиком, впервые его увидел.
Мы немного поговорили о его плаванье, о приятном путешествии через Испанию, об уютных комнатах, которые Клайв снял для себя и отца, о переменах в моей собственной жизни и о прочем. Во время нашей беседы сверху донесся жалобный писк, заставивший мистера Клайва рассмеяться, а полковника улыбнуться. Мистер Клайв впервые слышал этот тоненький голосок, да ведь эта свирелька и всего-то лишь шесть недель как звучала на свете. Лора Пенденнис считает ее звуки самыми мелодичными, самыми привлекательными, веселящими душу, а порой самыми жалостными и трогательными, какие когда-либо испускал младенец; это убеждение разделяет, конечно, и миссис Хоуки, доверенная нянюшка. Супруг Лоры не выказывает подобного восхищения, он, будем надеяться, держит себя, как подобает отцу и мужчине. Мы не станем описывать его чувства, поскольку они не имеют прямого отношения к излагаемым событиям. Несколько позже, уже перед тем, как нам идти к столу, хозяйка спускается в гостиную, чтобы приветствовать старых друзей мужа.
