Андрей Малыгин - Зеркало, или Снова Воланд
— То есть?.. Не понял?.. Каким вопросом, Петр Петрович? — блеснул стеклами очков удивленный Шумилов.
— А тем самым, что лежит перед вами в этой папке на столе, — невозмутимо ответил «Воландин», — о бывшем летчике Пылаеве, который когда-то во время войны сопровождал главу вашего государства в Тегеран на переговоры с союзниками, а теперь заканчивает свой, как вы называете, трудовой путь именно здесь…
Хозяин кабинета от удивления на некоторое время как будто окаменел.
— Да-да, уважаемый Валерий Иванович, — продолжал могущественный гость, — напрасно удивляетесь, хотя, должен заметить, правильно сделали, что вслух не задали мне вопрос, откуда я это знаю… Я же говорил, что у нас с вами разные в этом плане возможности. Так вот, любезный, должен вам подсказать, что в жизни члена вашей организации Пылаева Константина Назаровича действительно был эпизод, связанный с полетом в Тегеран с упомянутой уже мною миссией. Но ни вы, ни кто другой об этом пока не знают… Вернее, не знали, потому, что теперь-то вы в курсе… А не так давно к вам пришел на него документик, в котором говорится, что уважаемый некогда человек совершил попытку кражи в магазине конфет, но был бдительными работниками задержан… Так ведь?
— Совершенно верно, — ожил хозяин кабинета, — все так и было. Бывший военнослужащий, подполковник, человек в годах, и вдруг совершил такой… странный проступок — попытался стащить кулек конфет в магазине самообслуживания и был на месте задержан. На него пришло письмо из дирекции магазина с просьбой принять надлежащие меры… Что я, то есть мы и собираемся, естественно, проделать… И это по логике вещей правильно…
— И что же вы собираетесь предпринять? — поинтересовался гость.
— Понимаете ли… Петр Петрович, — зачесал затылок Шумилов, — как бы вам получше объяснить… В нашей организации… партийной… установлены такие правила, когда каждый вступивший сюда должен выполнять определенные требования. В случае же их нарушения он должен нести ответственность. А в зависимости от серьезности этого нарушения последуют и соответствующие меры… Не знаю уж, понятно ли я вам, Петр Петрович, все это объяснил?
— Ну а что ж, уважаемый, здесь может быть непонятным? Все понятно, — согласился задумчиво гость. — В каждом хоть мало-мальски серьезном ведомстве, должен быть заведен определенный порядок. Это основа его существования, как и любого другого ведомства. И самым главным наказанием здесь бывает отлучение, изгнание, исключение… или любое другое схожее слово из этой же самой оперы. Насколько я понимаю, вы как раз и собираетесь его исключить? А если выразиться по-другому, то просто за ненадобностью прогнать… Я не ошибаюсь?..
— Ну, видите ли, — насторожился Шумилов, чувствуя в словах «Воландина» какую-то недосказанность, — такие проступки вообще-то несовместимы с пребыванием в рядах нашей партии. Первичная организация уже большинством голосов приняла решение об исключении Пылаева… И партком должен согласиться или не согласиться с этим мнением. Я лично не вижу никаких оснований для отказа, даже при всем уважении к прежним заслугам летчика…
— Любезнейший Валерий Иванович, вы очень правильно выразились, что не видите оснований, и это соответствует действительности… Хотя должен, между прочим, заметить, какое все же неблагозвучное это ваше слово «партком», — поморщился лицом гость, — неблагозвучное и очень агрессивное, поэтому-то оно так и нравится вашему разлюбезному Льву Петровичу… — и, видя некоторое смущение Шумилова, продолжал: — Я хочу, чтобы вы поняли меня правильно. Мне нет абсолютно никакого дела до вашей пытающейся быть премудрой и всезнающей организации. Что само по себе, как вы понимаете, является полной чепухой, и вы, наверное, догадываетесь, почему… Но вы сами недавно выразились, что Пылаев — человек в годах, и тут же сами нарушили логическую цепь, произнеся следующим слово «вдруг». Не вдруг, уважаемый, совсем не вдруг… И никто на это не обратил внимания. Даже вы. А должны были. И дело заключается в том, что человек попросту болен…
На лице хозяина кабинета выразились крайнее удивление и замешательство.
— Да-да, любезный, болен, — улыбнулся проницательно «Воландин». — Как и предложил семьдесят шесть лет назад достопочтенный профессор Блейлер название этой болезни — шизофрения. Вялотекущая шизофрения на почве склероза… Поэтому вашего бывшего летчика, раз он болен, надо направить не в ваш почтенный партком, а совсем в другое заведение… Уж вы мне поверьте.
Секретарь парткома еще больше смутился, покраснел и, сказав: «Извините, Петр Петрович, одну минуточку…», повернулся и достал с полки толстую книгу, на черной обложке которой крупными золотистыми буквами было выведено «Толковый словарь русского языка». Раскрыв словарь в самом конце, он быстро нашел нужное слово и прочитал:
— Шизофрения — психическая болезнь, характеризующаяся изменением личности, разнообразными болезненными симптомами, преимущественно хроническим течением.
— Напрасно, уважаемый Валерий Иванович, вы обратились к этому печатному изданию, — вздохнул, откинувшись на спинку кресла, «Воландин».
— Почему? — вопросительно глянул Шумилов.
— Да потому, что под это туманное определение можно подвести почти любого и каждого, а уж тем более командующих другими людьми. Вам должно быть известно, что на протяжении всей своей жизни люди подвержены изменениям. А уж тем более эти изменения нарастают, когда в силу определенных обстоятельств они занимают руководящее положение. И чаще всего через непродолжительное время избранник начинает подумывать о себе уже как о выдающейся личности и чрезвычайно болезненно относится к критике. Хотя изменилось лишь название его должности, а сам он качественно никаких изменений не претерпел. Как видите, налицо нездоровые изменения и болезненные симптомы. Ну а ежели процесс руководительства затягивается на долгие годы, то изменения эти, как вы понимаете, приобретают уже хронический характер. Как и в случае с вашим начальственным и грозным Львом Петровичем и многими ему подобными…
А вот, кстати, — посмотрел пронзительно гость на Шумилова, — жесткие и справедливые требования к поведению в вашей серьезной организации на вашего замечательнейшего директора, не менее примечательного снабженца или добрейшего и внимательнейшего к самому себе Николая Семеновича Лужина, видимо, почему-то не распространяются?.. Так? А на больного и неравнодушного к сладкому летчика — тут уж будьте любезны? Да и тяжесть проступков у них очень уж сравнима — кулек конфет и… то, что вы увидели и узнали…
Хозяин кабинета сильно сконфузился и попытался что-то объяснить, но могущественный собеседник его тут же перебил:
— Понимаю, понимаю, голубчик… что они вам, как говорится, не по зубам… И ничего вразумительного вы сейчас мне в качестве аргументов не приведете… Но это лишний раз доказывает, и вы согласитесь со мной, как все же далеко находятся друг от друга слово и дело… Ну да ничего, мы сами с ними… при случае немного пошутим… А шутники у нас, уж будьте уверены, найдутся! — и он словно кому-то загадочно улыбнулся.
Валерий Иванович взял авторучку и на перекидном календаре у себя крупно пометил: «Пылаев — поликлиника», а гость, затушив сигарету, поинтересовался:
— Да, а доклад свой… о перестройке, уважаемый, вы все же дописали?.. Мы с помощничками не очень остудили накал ваших искренних мыслей?..
— Да, конечно, Петр Петрович, все в порядке, — недоумевая на тон вопроса, ответил хозяин кабинета, — но чувствую в ваших словах некоторую недосказанность или скрытый смысл… о чем говорит заключенная в них легкая ирония. Скажите, вас что-то в моем выступлении не устраивает?..
— Поверьте, любезный Валерий Иванович, ничем не хотел вас обидеть. Перестройка так перестройка… Как хочешь, так и назови. Хотя, думаю, в ближайшие пять-десять лет ничего хорошего из этого мероприятия не выйдет. Жадность, честолюбие и жажда власти будут вам всем испытанием. И много крови… Это ваш «кремлевский мечтатель», — и он кивнул на портрет, висевший на стене у двери как раз напротив Шумилова, — думал о том, что стоит только людям объяснить, что и как надо сделать, и все сразу у них получится. И много, ох как много времени он потратил, размышляя над этими самыми вещами… Что даже заболел головой… Но не получилось, уважаемый. Хотя нужно признать, что немало светлых мыслей в его мыслительном аппарате бродило. И работал помногу, но ошибся…
А дело-то все в пороках человеческих… Ведь не зря же у вас говорят: хочешь познать человека, дай ему власть. Ох, и заразнейшая штука эта самая власть, но, к сожалению, необходимая. А вы, как мне кажется, не больны этим страшным недугом, Валерий Иванович?.. Ну, это и хорошо.
В этот самый момент в дверь постучали, и перед взорами сидевших возникла секретарь Шумилова Валентина Александровна.
