Бунт - Владислав Реймонт
– Что он может знать! Его и держали-то только, чтобы телята рождались, а он тут сейчас будет умничать, – запротестовали кони, отгоняя быка в сторону.
Потом с мудрыми доводами выступили свиньи – они визжали друг на друга, тряся рылами, готовые изрыть весь мир и сделать все что угодно, но и у них не получилось дать спасительный совет. Собрание обращалось все большей суматохой, озлоблением, драками и отупением. И выходило, что стада не хотят идти с Рексом, не хотят возвращаться к людям и не хотят оставаться на месте.
Уже солнце перекатилось на другую сторону неба, а воздух все звенел тысячами ревущих голосов, блеянием, ржанием и топотом, наконец тихий и теплый закат успокоил их так, что, несмотря на голод, раздоры и всеобщее возбуждение, они падали от усталости там, где стояли, и засыпали тяжелым каменным сном.
Рекс, который от овчарок знал обо всем, что происходит, наконец обратился к Хромому:
– Что же будем делать? – и стал всматриваться в выплывающую на небо луну.
– Я знаю, что делать, – насмешливо рявкнул тот, немного отодвигаясь в сторону.
Огромная волчица выскочила из кустов и рухнула перед Рексом.
– Я дам тебе совет, – прорычала она и, облизав ему морду, улеглась рядом.
Псу не нравились эти нежности, но еще больше его удивило ее присутствие.
– Веди нас, хозяин, и не оглядывайся на эту подыхающую падаль. Они сами потянутся за нами. Тревога их погонит – что же им еще останется, если они будут одни?
– Не давай глупых советов. Чего тебе здесь надо? – рассердился Хромой.
– Ко мне, мои сыночки, – волчица заметила его изогнувшуюся спину и налитые кровью глаза. – С тобой у меня особые счеты. А ты убегаешь от меня как заяц.
– Подлая сука! Все никак не могу прогнать из логова эту вшивую шкуру. Я прикажу изгнать тебя из стаи. Прочь с моих глаз, – прорычал Хромой, бросаясь к ней в бешенстве, но, прежде чем его клыки коснулись волчицы, волчата окружили ее стеной лающих пастей, так что волк едва успел отскочить в сторону.
– Бунт против вожака! – Волк кипятился так, что даже в глотке у него запершило. От гнева, ненависти и чувства оскорбленного достоинства он едва мог дышать.
– Клыки твои гниют, моль тебя жрет, как старую перину, в сумерках слепнешь, а еще хочешь властвовать, – язвительно насмехалась волчица. – Вчера тебя отлупили телята – и ты убежал! А недавно свиньи щупали своими рылами твое брюхо – и ты не смел даже рявкнуть. – Эти слова, будто бичи, так страшно хлестали Хромого, что он скреб когтями землю и хрипло выл, ожидая подходящей минуты, чтобы кинуться в бой.
– Выходи на бой, тебе уже не вырваться из лап смерти. Хватит с нас твоего господства и обмана! – завыла волчица, готовясь к смертельному бою. Она была огромной, самой крупной среди всех, настоящей матерью стаи; сухая и гибкая, как клинок, пружинистая, ее ноги были словно из стали, пасть изрыгала огонь и поблескивала страшными клыками. На темной шкуре виднелись шрамы от давних ран. Из-под стянутых бровей сверкали молнии кровожадных взглядов. Вся дрожа в предвкушении боя, она отрывисто хрипела.
– Выходи! Выходи!
Тут же сотня овчарок окружила ее стеной, а Рекс грозно залаял:
– Хватит этих споров. Сейчас не время для разбирательств – Хромой останется при стадах.
Приказ звучал угрожающе; волчица, подползя к ногам Рекса, проскулила:
– Пусть будет твоя воля. Я останусь при тебе, хозяин, буду заботиться о тебе.
– Останься. На рассвете выдвигаемся, даже если придется идти одним.
Пес улегся под сенью кустарников, но заснул нескоро, потому как волчица притащила ему кусок какого-то мяса и, пока он утолял голод, непрестанно жаловалась на Хромого.
На рассвете, когда они встали, чтобы отправиться в путь, весь лагерь был уже на ногах и лишь ожидал распоряжений.
– Что же их так переменило! Стоят, словно ягнята, – удивлялся Рекс.
– Нет ли здесь какого обмана? – беспокоилась волчица.
Рекс, вскочив на своего жеребца, направился к голове шествия, волчица бежала рядом с ним, а все стада, насколько хватало глаз, стояли в полной готовности.
– На восток! К солнцу! На восток! – завыли овчарки.
И стада двинулись, будто бескрайние воды, ровно, спокойно и безмолвно потекли к горам, сверкающим вдали серебристыми ледяными вершинами.
VIII
Дни, словно серо-голубоватые колеса, покатились гладко, тихо, монотонно и были так похожи друг на друга, что уже было непонятно, не является ли сегодняшний день завтрашним и не становится ли вновь вчерашним. Они переливались медленно и лениво, будто глубокие бескрайние воды, заполняющие собой весь мир. Дни эти поднимались на рассвете, бледные, без зари, серые, и, будто вечные, неутомимые пилигримы, отправлялись в бесконечную дорогу. Они миновали хмурые полдни, брели сквозь похоронные сумерки и впадали в тяжкий сон черными ночами – ночами без звезд и луны, похожими на хранящие вечное молчание могилы. И так было каждое утро, всегда и постоянно.
И каждое утро одно и то же небо распускало над миром свою грубую серую пряжу.
И каждое утро один и тот же блеклый мертвый свет будто сыпал в глаза мелким, проникающим всюду песком.
И каждое утро в сердцах пробуждалась одна и та же болезненная неведомая тоска и, словно кнутами, гнала их дальше, все дальше.
А горы, сверкающие серебристыми снежно-ледяными фантомами, были все еще недосягаемыми и все такими же далекими. И дорога под ногами все никак не кончалась. Стада шли неустанно такой широкой волной, что могло показаться, будто все вокруг двигалось вместе с ними, будто огромный корабль нес их сквозь пустыню вселенной. В этой монотонности одинаковых холмов, одинаковых деревьев, одинаковых рек и одинаковой серости дней никакие глаза не могли распознать проплывавших мимо неба и земли. Ветра не дули, дожди не шли, не донимало солнце, не кусался мороз. Дни шли за днями, похожие друг на друга, как рассыпавшиеся четки. Поэтому иногда казалось, что, несмотря на
