Чарльз Диккенс - Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы XXVII-LIV)
Джон Уэстлок засмеялся, и они вышли на улицу вместе. Так много лет прошло с тех пор, как Том был последний раз в Лондоне, и он так мало знал город, что теперь проявлял чрезвычайное любопытство ко всему, что видел. Он особенно хлопотал о том, чтобы среди прочих достопримечательностей ему непременно показали те улицы, где специально грабят приезжих, и был вконец разочарован тем, что в течение получаса никто не залез к нему в карман. Но после того как Джон Уэстлок изобрел ему в утешение карманника, обвинив в принадлежности к этой братии одного весьма почтенного незнакомца, Том пришел в восторг.
Друг проводил его почти до самого Кемберуэла и, уверившись, что он без ошибки найдет дом богатого заводчика, расстался с ним и пошел по своим делам. Остановившись перед большой ручкой от звонка, Том осторожно потянул за нее. Явился привратник.
- Скажите, пожалуйста, живет здесь мисс Пинч? - спросил Том.
- Мисс Пинч здесь гувернантка, - ответил, привратник.
В то же время он оглядел Тома с головы до ног, как бы говоря: "И ты тоже хорош; откуда изволил явиться?"
- Это она и есть, - сказал Том. - Совершенно верно. Она дома?
- Почем же мне знать, - отвечал привратник.
- Не будете ли вы так добры справиться? - сказал Том. Он очень робко и деликатно намекнул на такую возможность, ибо она, по-видимому, не приходила привратнику в голову.
Суть была в том, что привратник, отворив на звонок калитку, сейчас же позвонил в дом (ибо, если жить, подражая баронам, то надо делать все так, как у них полагается), и на этом его служебные обязанности закончились. Будучи нанят для того, чтобы отпирать и запирать ворота, а не для того, чтобы объясняться с посторонними, он предоставил разбираться в этом маленьком инциденте ливрейному лакею с аксельбантами, который как раз в это время крикнул с порога:
- Эй, вы, там, вам чего надо? Сюда идите, молодой человек!
- О, - сказал Том, - я и не заметил, что тут есть кто-нибудь еще. Скажите, пожалуйста, мисс Пинч дома?
- Она никуда не уходила, - возразил лакей, как бы желая этим сказать Тому: "Но если вы вообразили, что она у себя дома и что этот дом ее собственный, то лучше вам эту идею бросить".
- Я бы хотел ее видеть, если можно, - сказал Том.
Лакей, будучи молодым человеком живого характера, как раз засмотрелся на пролетавшего голубя и настолько увлекся, что не отрывал взгляда до тех пор, пока голубь не скрылся из виду. После чего он пригласил Тома войти и проводил его в гостиную.
- Фамилия? - спросил молодой человек, с томным видом останавливаясь в дверях.
Это он придумал удачно; ибо такой вопрос, не доставляя посетителю, если б он оказался вспыльчивого характера, достаточного повода закатить молодому человеку оплеуху, давал вместе с тем понять, какое мнение составил молодой человек о госте, и освобождал его от гнетущей необходимости только про себя считать гостя ничтожеством и темной личностью.
- Передайте, пожалуйста, что это ее брат, - сказал Том.
- Мать? - томно проблеял лакей.
- Брат, - повторил Том, слегка повысив голос. - И если вы скажете сначала, что это один джентльмен, а потом, что это ее брат, я буду очень вам обязан, потому что она меня не ждет и не знает, что я в Лондоне, а мне не хотелось бы пугать ее.
Молодой человек давным-давно потерял всякий интерес к словам Тома, однако он сделал ему любезность и дал договорить, после чего удалился, закрыв за собой дверь.
"Боже мой! - подумал Том. - Можно ли вести себя так неуважительно и невежливо. Надеюсь, что это новые слуги и что с Руфью обращаются совсем по-другому".
Его размышления были прерваны голосами, доносившимися из соседней комнаты. Там, по-видимому, о чем-то громко пререкались или негодующе упрекали провинившегося, и спор, становясь все громче и громче, разразился, наконец, целой бурей. Во время этой бури, как показалось Тому, лакей и доложил о нем, потому что сразу воцарилась неестественная тишина, а потом и мертвое молчание. Том стоял у окна, гадая, какая семейная ссора могла породить такой шум, и надеясь, что Руфь не имеет никакого отношения к ней, как вдруг дверь отворилась и сестра бросилась ему на шею.
- Господи помилуй! - сказал Том, глядя на нее с гордостью, после того как они нежно обняли друг друга. - Как ты изменилась, Руфь! Право, я вряд ли узнал бы тебя, милая, если бы увидел еще где-нибудь! Ты очень похорошела, сказал Том с невыразимой радостью, - стала такая женственная, такая, право, знаешь ли, - красивая!
- Если тебе это кажется, Том...
- Нет, это не только мне кажется, - сказал Том, ласково гладя ее волосы. - Это не только мое мнение, а в самом деле так. Но что с тобой? спросил Том, вглядываясь в нее пристальнее. - Ты вся раскраснелась! Да ты плакала!
- Нет, я не плакала, Том.
- Пустяки, - твердо сказал ее брат, - это неправда. Меня не проведешь! Не спорь со мной. В чем дело, милая? Я ведь теперь не у мистера Пекснифа. Я собираюсь устроиться в Лондоне, и если тебе здесь нехорошо (а я очень боюсь, что нехорошо, и начинаю думать, что ты меня обманывала, хотя и с самыми лучшими намерениями), ты здесь не должна оставаться.
Ого! Том вышел из себя - подумать только! Быть может, тут повлияла кабанья голова, и уж наверняка повлиял лакей. А также и встреча с милой сестрой - она значила очень много. Том Пинч мог стерпеть что угодно сам, но он гордился своей сестрой, - а гордость щепетильна. У него явилась мысль: "Быть может, Пекснифов много на свете?" - и, весь разгоревшись от негодования, он сразу почувствовал колотье во всем теле.
- Мы поговорим еще, Том, - сказала Руфь, целуя брата в щеку, чтобы его успокоить. - Боюсь, что мне нельзя здесь оставаться.
- Нельзя? - сказал Том. - Ну что ж, тогда и не надо, дорогая. Слава богу! Ты не из милости здесь живешь. Честное слово!
Восклицания Тома были прерваны лакеем, который явился с поручением от своего барина и сообщил, что тот желает поговорить с Томом до его ухода, а также и с мисс Пинч.
- Проводите меня, - сказал Том. - Я сейчас же иду к нему.
Они прошли в комнату рядом, откуда раньше слышны были пререкания, и застали там пожилых лет господина с напыщенной речью и напыщенными манерами, а также пожилую даму, лицо которой, если можно так выразиться, подлежало акцизному сбору, ибо состояло по преимуществу из крахмала и уксуса. Кроме того, здесь присутствовала старшая воспитанница мисс Пинч, та самая, которую миссис Тоджерс в свое время окрестила "сиропчиком" и которая теперь плакала и рыдала от злости.
- Мой брат, сэр, - робко сказала Руфь, представляя Тома.
- О! - воскликнул джентльмен, внимательно озирая Тома. - Вы действительно брат мисс Пинч? Извините, что я спрашиваю. Я не вижу никакого сходства.
- У мисс Пинч имеется брат, я знаю, - заметила дама.
- Мисс Пинч всегда говорит про своего брата, вместо того чтобы заниматься моим образованием, - прорыдала воспитанница.
- Молчать, София! - заметил джентльмен. - Садитесь, пожалуйста, обратился он к Тому.
Том сел, переводя взгляд с одного лица на другое в немом изумлении.
- Останьтесь здесь, пожалуйста, мисс Пинч, - продолжал джентльмен, оглядываясь через плечо.
Том прервал его, поднявшись с места, и подал стул своей сестре. После чего опять сел.
- Я очень рад, что вы случайно зашли навестить вашу сестру именно сегодня, - продолжал владелец латунно- и меднолитейных заводов, - ибо, хотя в принципе я не одобряю, что молодая особа, служащая у меня в доме в качестве гувернантки, принимает посетителей, в данном случае это произошло весьма кстати. К сожалению, должен вам сказать, что мы вовсе не так довольны вашей сестрой.
- Мы очень недовольны ею! - заметила дама.
- Я ни за что не буду больше отвечать уроки мисс Пинч, хоть бы меня избили до полусмерти! - прорыдала воспитанница.
- София! - прикрикнул на нее отец. - Замолчи!
- Вы позволите осведомиться, какие у вас основания быть недовольным? спросил Том.
- Да, - сказал джентльмен, - позволю. Я не считаю, что вы имеете на это право, но все-таки позволю. Ваша сестра от природы лишена способности внушать уважение. Это и было постоянным источником несогласий между нами. Хотя она живет в этой семье уже давно и хотя присутствующая здесь молодая особа выросла, можно сказать, под ее руководством, эта молодая особа не питает к ней уважения. Мисс Пинч оказалась совершенно неспособна внушить уважение моей дочери или завоевать ее доверие. Так вот, - сказал джентльмен, и его ладонь с силой шлепнулась о стол, - такое положение вещей совершенно недопустимо! Вы, как брат, может быть, склонны отрицать это...
- Простите, сэр! - сказал Том. - Я вовсе не склонен отрицать это. Такое положение вещей не только недопустимо, оно просто чудовищно.
- Боже милостивый! - воскликнул джентльмен, с достоинством озирая комнату. - К чему же это привело в данном случае? Какие последствия проистекают из слабости характера, проявленной мисс Пинч? Что я должен был почувствовать как отец, когда, после того как я неоднократно выражал желание (чего, думаю, она не станет отрицать), чтобы моя дочь отличалась изяществом выражений, благородством манер, подобающим ее положению в обществе, и сдержанной учтивостью с нижестоящими, я узнаю, что она, не далее как сегодня утром, назвала самое мисс Пинч нищенкой!
