Маэстро - Юлия Александровна Волкодав
Марата не сильно обнадежила эта информация. Если днем он еще старался не обращать внимания на бытовые условия, то теперь идея устроить скандал в посольстве уже не казалась ему глупой и бесперспективной. Жить шесть месяцев с абсолютно посторонним человеком? В общежитии консерватории и комнаты были больше, и хоть какие-то общие интересы находились с соседями. О чем ему разговаривать с артистом балета? И потом, Марату по вечерам наверняка придется заниматься, распеваться. Анджей будет слушать его вокализы? А сам тем временем задирать ноги на стену? Или как там эти балетные репетируют?
— А Сашуню вообще с прибалтом вашим поселили, — как будто не замечая его недовольства, продолжал разглагольствовать Анджей. — Я ему говорю: давай поменяемся. Ну певцы к певцам, а балет к балету.
— И чего он? — подал наконец голос Марик.
— А ничего! Бешеный он у вас какой-то! Всем, говорит, надо строго соблюдать распоряжения Владимира Петровича. Так положено, вперемешку нас селить. И никакой самодеятельности.
— Завтра разберемся, — примирительно сказал Марик.
Он чертовски устал за сегодняшний день и хотел только спать. Убрал пластинки в тумбочку, разделся до трусов. Хорошо было бы сходить в душ, но Валдис вряд ли оценит гостей посреди ночи. Ладно, все завтра. Встанет пораньше, чтобы привести себя в порядок перед походом в театр.
Марат залез под одеяло, щелкнул выключателем настольной лампы. Если Анджей хочет еще посидеть, пусть сидит в темноте. Ну или фонариком обзаводится. Но Анджей покладисто улегся на свою койку.
Уснуть не получалось, несмотря на усталость. Слишком много впечатлений, слишком много вопросов, слишком много неясностей. Сможет ли он продержаться шесть месяцев в таких условиях? Во всяком случае он постарается. Ради того, чтобы овладеть своим голосом на уровне его кумиров, мастеров бельканто, можно и не такое потерпеть.
Скрипнула дверь, а следом за ней кровать Анджея. В туалет, наверное, ходил. Вот еще тоже наказание. С таким чутким слухом, как у Марика, жить с кем-то в тесном соседстве невозможно. Кровать скрипнула еще раз. И еще. Да что он там никак не уляжется?
Марик приподнялся на локте и вдруг понял, что Анджей не один. И на соседней кровати происходит то, что обычно происходит не при зрителях. Марат оторопел. Когда он успел-то? И как теперь быть? Прикинуться спящим? Вероятно, это самый лучший вариант.
— Ну чего смотришь? Хочешь присоединиться? — раздался голос в темноте.
Мужской голос. Не Анджея.
Марика ветром смело в коридор. Как был, в трусах, он выскочил за дверь, трясясь от негодования. Он много чего слышал про балет. Но одно дело слышать, а другое…
И что теперь делать? В коридоре ночевать? Очень хотелось закурить, но сигареты остались в номере. Уж точно не возвращаться за ними. Так он и стоял, дурак дураком, в холодном коридоре в трусах. Пока дверь не открылась. Мимо него продефилировал парень. Вероятно, тот самый Сашуня, которого поселили с Валдисом.
— Иди спать, стеснительный ты наш, — бросил парень через плечо. — А то голос простудишь.
Такой ему и запомнилась первая ночь в волшебной стране Италии. На следующий день они, конечно же, поменялись. Сашуня переехал к Анджею, а Марат поселился в номере Валдиса с отдельным душем. Перечить Марику никто не решился, потому что в противном случае он пообещал выкинуть влюбленную парочку из окна. И ему почему-то все поверили.
* * *
Марат понимал, что должен испытывать священный трепет. Еще бы, он в самом сердце вокальной столицы мира! В легендарном театре «Ла Скала»! Ходит по тем же коридорам, что и его кумиры, — посещение театра началось с небольшой экскурсии, которую любезно организовал маэстро Чинелли, в прошлом оперный певец, а теперь наставник молодых, очень приятный старик с плутоватой улыбкой, к тому же свободно говорящий по-русски.
— Обратите внимание, господа, клавесин, на котором играл Верди! — Каждую фразу он произносил с таким искренним восторгом, будто сам впервые видел потертые клавиши, которых касались пальцы гения.
Марат вертел головой по сторонам: пожелтевшие афиши под стеклом, сценические костюмы, жутковато выглядящие на безликих манекенах — на живых артистах они наверняка смотрелись лучше, рукописные партитуры и, конечно, портреты. Портреты висели на всех стенах, и мастера прошлого снисходительно смотрели на молодых вокалистов из Союза, надеющихся перенять хоть каплю волшебства.
Вот поэтому экскурсия Марата не сильно впечатляла, а священный трепет и дикое ликование — вот, вот она, Италия, настоящая, можешь трогать руками, — уходили куда-то на второй план. Ему хотелось как можно скорее приступить к занятиям, к пению. Показать маэстро Чинелли, что он умеет, услышать суровый вердикт и прямо здесь и сейчас начинать работу над голосом, над техникой. Погулять по душным залам музея он еще успеет. Тем более что маэстро Чинелли с первых минут знакомства сообщил стажерам радостную новость — на все спектакли «Ла Скала» они могут ходить бесплатно и без ограничений. Без мест, конечно, так что придется довольствоваться галеркой, но это сущая ерунда по сравнению с тем опытом, которого они могут набраться во время спектаклей.
— И что мы поймем, интересно, — буркнул тогда Олег, не слишком вдохновленный перспективой проводить вечера в опере. — Я бы лучше балет посмотрел.
— Да-да и балет тоже! — радостно закивал Чинелли, не уловив сарказма. — Вы можете ходить на любые спектакли.
Марик тактично промолчал. Впечатление об Олеге он уже составил, и самокритичная шутка Рудика о том, что у теноров в голове нет места для мозга, там один резонатор, сейчас казалась ему не такой уж шуткой.
После экскурсии Чинелли провел для них нечто вроде собрания — усадил в репетиционном классе и долго рассказывал, как театр рад итало-советской дружбе, как обогатит этот опыт мировую культуру, потому что русский балет по праву считается самым лучшим. Про советское оперное искусство он тактично промолчал, и Марик хорошо понимал почему. Те полгода, что он успел проучиться в консерватории до отъезда в Италию, их мучили далеко не мировой классикой — на занятиях пришлось разучивать арии из свеженаписанных советских опер. И, на вкус Марата, они имели очень мало отношения к музыке. А те немногие классические вещи, которые попадались в программе, их заставляли петь на русском языке, а не языке оригинала. Чтобы пришедшему на спектакль трудовому человеку было понятно, что там излагает артист. Надо ли говорить, что при такой адаптации смещались все вокальные акценты, ведь русский далеко не так певуч, как итальянский, а ария превращалась непонятно во что.
Еще маэстро Чинелли рассказал, как будут построены их занятия.
— На каждого из вас я готов потратить час в день. Это вокал.
