Ричард Халл - Убийство моей тетушки. Убить нелегко (сборник)
Пока же меня огорчает еще одна вещь. Видите ли, я более не уверен, что растение, опознанное мною как борец, действительно является борцом. Проблема в том, что, движимый неуместными угрызениями совести, я не смог заставить себя вырезать иллюстрации из всех этих допотопных книг по садоводству, и теперь приходится полагаться на память. Листья, по-моему, выглядят как-то не так. К тому же, по моим расчетам, аконит сейчас должен цвести, а он не цветет. Впрочем, в словаре значилось «с июля по сентябрь», а сейчас уже давно сентябрь, так что, видимо, это нормально. Но очень хочется знать наверняка! Ну, собственно, в самом худшем случае – если тетя примет внутрь парочку совершенно безвредных корешков совершенно безобидного растения – тоже ничего страшного не случится, и впоследствии можно будет повторить попытку. Однако как все это меня уже утомило! И, случись отсрочка, у Спенсера с тетей появится больше времени на затягивание бирмингемской удавки вокруг моей шеи. Кстати, я попробовал выдернуть один стебель, чтобы выяснить, конусообразный ли у него корень, но целиком извлечь его из почвы не смог, а лопатой копать не хочу из боязни выдать себя. И из той же боязни не хочу выдергивать более одного стебля.
На этом месте я убрал дневник в маленький сейф, подаренный мне много лет назад, – никогда не оставляю его лежать на видном месте дольше минуты, – и отправился прямиком в сад, где находилась тетя. Почему бы ей самой не предоставить мне крупицу полезных сведений? При известном такте и осторожности, вероятно, удастся их из нее выудить.
– Разрешите вам помочь, тетя Милдред? – начал я. – Вам, знаете ли, не следует так напрягаться. На днях, возвращаясь в Бринмаур, я встретил Спенсера. Он всерьез за вас беспокоится.
Тетка, казалось, была удивлена, и, надо признать, у нее имелись на то основания. Она стряхнула с зубцов граблей полчервяка (мне более или менее успешно удалось скрыть непроизвольную дрожь отвращения, каковая всегда охватывает меня при виде извивающихся разрубленных пополам беспозвоночных) и подобрала с земли тяпку.
– Какая неожиданность, Эдвард. Не припомню, чтобы ты хоть раз в жизни по собственной воле предлагал помочь в саду. Тут всегда дел хватает. Что касается меня, то можешь не волноваться. Я прекрасно могу о себе позаботиться. – Старуха швырнула в тачку целый пук выполотого крестовника и добавила: – К счастью. – Последние слова она произнесла почти шепотом.
Не знаю, имела ли она в виду что-то особенное. Вполне возможно, что имела – поскольку секундой позже я перехватил взгляд, брошенный на меня искоса. Но как бы там ни было, предпочел ничего не расслышать и спокойно продолжал:
– Кстати, ума не приложу, откуда вам известно, где сорняк, а где что-то полезное, и вообще, как нужно прореживать. Вот это, например, что такое?
– Это колокольчик средний, мой юный друг. Еще называется кентерберийским. Не надо быть гением, чтобы обнаружить на клумбе сорняк.
Я терпеливо вернул ее к изначальной теме:
– Вероятно, не надо. Но трудно ведь помнить все растения по именам, особенно после того, как пройдет пора цветения. А для большинства культур в пределах данного цветочного бордюра она уже прошла.
– Довольно-таки просто для тех, кому интересно, дорогой Эдвард. После того как ты десяток раз потянешь себе спину, возясь с рассадой, волей-неволей начнешь разбираться в форме листьев и всем таком. Вот крестовник, его, полагаю, и ты отличишь на глаз. На этой клумбе его полно, так что, если и вправду хочешь подсобить, давай, начинай дергать.
Работа была в прямом смысле грязная, но, раз уж я решил вызвать тетю на разговор, не возбуждая подозрений, пришлось приняться за дело. К тому же она честно поймала меня на слове – в смысле, на предложении помочь. Терпеть не могу попадать в такие положения. Целый час без малого я надрывался сначала на одной клумбе, потом на другой, а тетя время от времени поднимала на меня взгляд, полный мрачного удовлетворения. Недели ухода и забот уйдут теперь на приведение ногтей обратно в приличный вид. Если вообще удастся что-то с ними сделать до следующего маникюра.
Только через час (как я уже упоминал) мы с теткой случайно разогнулись отдохнуть одновременно. Она ухмыльнулась:
– Подустал, Эдвард?
– Мне кажется, я не пропустил ни единого росточка на всей клумбе, тетя Милдред, но, поскольку названия их мне все так же не известны, интеллектуального багажа у меня не прибавилось. А что, – тут я беззаботно рассмеялся, – может быть, проведете со мной занятие по ботанике и расскажете поподробнее, что все это такое?
На какое-то мгновение мне показалось, что она собирается отказаться, но после некоторого колебания пришла к обратному решению. Мы побрели бок о бок вдоль бордюра. Тетина видавшая виды запачканная юбка и броги с квадратными носами, предназначенные специально для садоводства, составляли странный контраст моему серому с голубоватым отливом фланелевому костюму и коричневым заостренным туфлям. Старуха, не умолкая, распространялась то о тех цветах, то об этих; и о том, что эти вот – очень морозостойкие, а с теми пришлось здорово повозиться, но они прелестны, когда распускаются весной, а еще вон те, другие, ей в свое время подарила в виде семян старинная закадычная подруга. Она рассказывала о своих великих победах над садоводами-соперниками. О нежданных унизительных поражениях (кто бы мог подумать, что разведение декоративных растений – такой состязательный вид спорта). Каждый раз терпеливо называла и, если надо, повторяла название каждого цветка, а я повторял за ней, а сам все время как бы невзначай «подталкивал» ее к тому заветному кустику под деревом – хотя, как оказалось, рос он не совсем под ним, не настолько близко, насколько подсказывала мне память, но неважно – к тому кустику, чье название я действительно жаждал узнать.
Развязка наступила неожиданно. Я как раз собирался заявить, что случайно знаю название какого-то другого цветка – такого голубенького, если память мне не изменяет, – как вдруг тетка заметила:
– А вот это, Эдвард, называется борец. – Да так неожиданно, что я чуть себя не выдал.
– Вот это? – повторил я недоверчиво. – А мне казалось…
– Что же тебе казалось, Эдвард?
– Я думал, это живокость. Вот видите, как я безграмотен в ботанике. Но… разве борец не ядовитое растение?
Обдумывая этот диалог задним числом, я решил: наверное, это был слишком опасный вопрос, но смысл его заключался в том, чтобы прикинуться святою простотой, то есть спасти положение при помощи блефа.
– Ядовит только корень. Трудно представить себе такого законченного дурака, который станет его выкапывать и совать в рот. Впрочем, как видишь, я его держу подальше от огорода. Эванс не идиот и тоже, конечно, в курсе дела. Бояться мне нечего, Эдвард. Случайно борец никто не съест.
Неужели! И неужели все остальные будут так же в этом уверены, как она, когда кто-то его все же съест?! Так-так.
– Ну что ж, в любом случае он уже отцвел, и скоро стебли совсем засохнут. Лучше бы, однако, вам больше этот борец не сажать.
– Почему? Цветы довольно миленькие. Знаешь, в большинстве садов они есть. Да ты их сам видел все эти годы.
– Да, наверное, видел. – Я продолжил разговор в таком духе, будто данный конкретный предмет меня мало интересовал: – А там что такое? – и указал пальцем на кустик, который считал аконитом до сей секунды и еще не окончательно перестал считать.
– Там? А, это аквилегия. Выражаясь простым языком, орлик или водосбор.
Тут у меня появилась возможность вступить с нею в спор о предпочтительности «простых» народных названий перед бинарной латинской номенклатурой, и наоборот – такой спор мне представлялся вполне безопасным при общении с садоводами, – и так далее и тому подобное. В общем, скоро наше так называемое занятие по ботанике окончилось.
Однако, что же, право, такое? В жизни мне приходилось встречать столько этих невзрачных растений, которые тетка назвала борцами, что, по-моему, просто преступное легкомыслие – держать их вот так вот повсюду, на самом видном месте. Если она на какое-то мгновение заподозрила меня в намерении пустить аконит в ход, то наверняка солгала нарочно! Но нет, совершенно немыслимо, чтобы ей пришло это в голову, – я хочу сказать, пришло в голову заподозрить, а не солгать (на это-то она более чем способна!). Об ошибке с ее стороны тоже не может идти речи… А вот что и вправду возможно: во-первых, борец опасен для жизни, тут сомневаться не приходится; во-вторых, тетя принадлежит к таким людям, которые могут просто так, из общих соображений, нарочно ввести ближнего – меня ли, кого ли другого – в заблуждение, если такой возможностью располагают. А значит… значит, она все же могла указать не на то растение!
Продолжим логическую цепочку. Если бы аконитов в саду вовсе не было, ей просто не пришло бы в голову говорить о них. Таким образом, сам факт упоминания аконита неопровержимо доказывает, что где-то в саду – и скорее всего, где-то достаточно близко к кусту, который она назвала аконитом, – действительно находится, так сказать, «оригинал». Подлинный борец! Следовательно, когда придет время, я просто подвергну тщательному исследованию и тот ее так называемый борец – в конце концов, возможно, он и настоящий, – и тот, который настоящим считаю я, и еще вдобавок все растения в той части цветочного бордюра: везде стану искать конический корень. Потом, если мне сразу выпадет удача, соус из хрена окажется приготовлен вперемешку с некоторыми элементами посторонних цветочных кореньев. А если не сразу, то так и буду методом проб и ошибок продвигаться от воскресенья к воскресенью, пока не найду искомое. Значит, придется от воскресенья к воскресенью следить или за самим Эвансом, или за кладовой (не появился ли ростбиф?). Значит, будильнику придется поднимать меня на земляные работы рано-рано поутру каждое воскресенье несколько недель подряд, но… Как известно, нельзя приготовить омлет, не разбив яиц. Прошу прощения, мой дорогой дневник, за столь расхожее клише.
