Уильям Теккерей - Дени Дюваль
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мосье де ла Мотт был пяти футов десяти дюймов росту, пятидесяти лет от роду, отличался приятной наружностью, чрезвычайно благородною осанкой и проницательным взглядом. Одет он был в белый суконный камзол и вышитый тамбуром полотняный жилет ("Ежегодное обозрение", т. XXIV, стр. 184).
Нет ничего невозможного в том, что из этого отчета о состоявшемся в 1781 году суде над государственным преступником и возникла вся повесть. Это - те же люди, которых мы видели на страницах книги Теккерея, и нетрудно убедиться в глубине и силе его таланта, если сравнить их в том виде, какими они сохранились для истории на страницах "Ежегодного обозртения", с тем, какими они вновь оживают в "Дени Дювале". Здесь уже видно, какую роль им назначено было сыграть в повести, не ясно лишь, каким образом они омрачат жизнь Дени и его возлюбленной. "По крайней мере, Дюваль, - сказал мне де ла Мотт, когда я пожал ему руку и от всей души простил его, - каким бы безумным сумасбродом я ни был, сколько бы горя ни принес я всем, кого любил, я никогда не допускал, чтобы малютка нуждалась, и содержал ее в достатке, даже когда сам оставался почти без куска хлеба". Какую же обиду простил от всего сердца Дени? Человек, которому суждено было сыграть столь роковую роль в судьбе всех, кого он любил, де ла Мотт, несомненно, должен был поощрять Люттерлоха, имевшего виды на Агнесу, история которой в этот период времени обозначена в записной книжке словами - "Генриетта Ифигения". Ведь Агнеса первоначально была наречена Генриеттой, а Дени носил имя Блез*.
{* Среди заметок имеется небольшая хронологическая таблица событий в том порядке, в каком они происходят:
Блез, род. в 1763 г.
Генриетта де Барр, род. в 1706-7 г.
Ее отец отправился на Корсику в 68 г.
Мать бежала в 68 г.
Отец убит при Б. в 69 г.
Мать умерла в 70 г.
Блеза выгнали в 79 г.
Генриетта Iphigenia, 81 г.
Гибель ла Мотта, 82 г.
Сражение адмирала Родни, 82 г.}
Что касается мосье Люттерлоха, "этого законченного негодяя, вдвойне отвратительного из-за того, что он говорил по-английски с немецким акцентом", то, отправив на виселицу де ла Мотта (после того как они оба торжественно поклялись никогда не предавать друг друга, он тотчас же побился об заклад, что де ла Мотт непременно будет повешен), взломав секретер и отличившись разными другими способами, он, по всей вероятности, отправился в Уинчелси, где ему без труда удалось угрозами или посулами склонить Уэстонов к тому, чтобы они попытались заставить Агнесу отдаться в его руки. Она жила у этих людей, и мы знаем, как они противодействовали ее верной привязанности к Дени. Она вынуждена была искать защиты от настойчивых притязаний Люттерлоха и Уэстонов у доктора Барнарда, и вскоре явилась неожиданная помощь. Де Вьоменили, родственники ее матери, внезапно убедились в невинности графини. Быть может (и говоря "быть может", мы повторяем намеки на планы мистера Теккерея, сделанные им в беседах у камина), быть может, они знали, какое состояние Агнеса унаследует в случае, если ее матери будут отпущены грехи; как бы то ни было, они имели свои причины затребовать ее к себе в этот весьма подходящий момент - что они и сделали. По совету доктора Барнарда Агнеса уезжает к этим преуспевающим родственникам, которые теперь, после столь длительного небрежения, так настойчиво ее домогаются. Быть может, когда Дени писал: "О Агнеса, Агнеса! Как быстро промчались годы! Какие удивительные приключения выпали на нашу долю, какие тяжкие удары обрушились на нас, с какою нежною заботой хранило нас провидение с того самого дня, когда твой родитель преклонил колени у маленькой тележки, в которой спала его дочь!" - он вспомнил тот грустный час, когда, спустя много лет возвратившись домой, он узнал, что его возлюбленной там нет.
В то самое время, когда Агнеса едет домой во Францию, Дени вдали от нее сражается на борту "Аретузы" под начальством своего прежнего капитана сэра Ричарда Пирсона, который командовал "Сераписом" в бою с Полем Джонсом. Дени был ранен в самом начале этого сражения, в котором Пирсон вынужден был спустить свой флаг, ибо почти все его люди были убиты или ранены. О дальнейшей судьбе Пирсона, за которой Дени, несомненно, должен был впоследствии следить, в записной книжке мистера Теккерея упоминается несколько раз:
"Серапис", Р. Пирсон, "Мемуары Битсона".
"Джентльменз мэгэзин", 49, стр. 484. Отчет о сражении с Полем Джонсом в 1779 г.
"Джентльменз мэгэзин", 502, стр. 84. Пирсон возведен в рыцарское достоинство, 1780 г.
В 1781 г. командовал
"Аретузой" в сражении
Кемпенфельдта у о-ва
Уэссан, "Марсово поле", ст. Уэссан.
А затем следует вопрос:
Как Пирсону удалось уйти от Поля Джонса?
Однако, прежде чем на него ответить, мы процитируем "историю бедствия", как рассказывает ее сэр Ричард, "в выражениях более возвышенных, нежели те, которые доступны мне", - ведь мистер Теккерей, очевидно, был весьма высокого мнения об этом письме в Адмиралтейство, полагая, что в нем раскрывается характер Пирсона.
После предварительных стычек
Мы сошлись борт о борт от носа до кормы, и когда лапа нашего запасного якоря зацепила его ют, мы оказались так близко по всей длине судна, что стволы наших орудий касались друг друга. В этом положении мы бились от половины девятого до половины одиннадцатого, за каковое время от большого количества разнообразного горючего материала, которым они забрасывали наши палубы, руслени и, короче говоря, все части судна, у нас не менее десяти или двенадцати раз возникали пожары в различных частях корабля, и порой лишь с величайшим трудом и напряжением, какие только можно себе представить, нам удавалось их потушить. Кроме того, пока шло сражение, больший из двух фрегатов беспрестанно крейсировал вокруг нас, ведя продольный огонь по всей длине нашего судна, вследствие чего были убиты или ранены почти все на главной палубе и на шканцах.
Около половины десятого загорелся картуз с порохом, и огонь, перебрасываясь с картуза на картуз по направлению к корме, послужил причиною взрыва, от которого взлетели на воздух все офицеры и матросы, размещавшиеся за грот-мачтой... В десять часов с корабля, стоявшего борт о борт с нами, запросили пощады; услыхав это, я собрал абордажную партию и приказал ей взять противника на абордаж, что и было сделано; однако в ту минуту, когда мои люди взобрались на борт вражеского судна, они обнаружили превосходящую их числом группу матросов, которые находились в укрытии и встретили их с пиками в руках; наши люди тотчас отступили на свое судно, вернулись к орудиям и оставались при них до тех пор, покуда, вскоре после десяти часов, по другую сторону нашей кормы не появился вражеский фрегат, вновь обрушивший на нас бортовой залп, на который мы не могли ответить ни единой пушкой, и тогда я решил, что в том положении, в котором мы находимся, держаться далее без всякой надежды на успех напрасно и бесполезно. Поэтому я спустил свой флаг. В ту же минуту наша грот-мачта рухнула за борт...
Я чрезвычайно сожалею о происшедшем несчастье - о потере корабля военно-морского флота его величества, которым я имел честь командовать, но в то же время льщу себя надеждою, что их сиятельства лорды убедятся, что корабль не был сдан без боя, но что, напротив, употреблены были все средства для его защиты.
"Серапис" и "Графиня Скарборо" некоторое время дрейфовали в Северном море, а затем Поль Джонс привел их на остров Тексел, после чего сэр Джозеф Йорк, наш посол в Гааге, обратился к Генеральным Штатам Нидерландов с просьбой освободить захваченные суда. Высокое собрание отказалось вмешиваться в это дело.
Разумеется, Дени разделил судьбу "Сераписа", и тут тоже встает вопрос: а как удалось уйти от Поля Джонса ему? Заметка, помещенная тотчас же вслед за этим вопросом, показывает, что он лишь чудом спасся от двойного плена.
Несколько моряков недавно прибыли из Амстердама на борту "Летиции" под командованием капитана Марча. Их извлек из трюма корабля голландской Ост-Индской компании капитан капера "Кингстон", который, недосчитавшись нескольких человек из своего экипажа, узнал об их участи от одной певицы, и у которого достало смелости взять это судно на абордаж и обыскать его. Все несчастные были закованы в цепи в трюме, и, если бы не он, их увезли бы в вечное рабство ("Джентльменз мэгэзин", 50, стр. 101).
Теперь вы видите, как сочетаются здесь правда и вымысел? Что, если бы Дени Дюваль, бежав из плена в Голландии, был захвачен судном голландской Ост-Индской компании или похищен вместе с матросами капера "Кингстон"? Дени, закованный в цепи в трюме, то предается воспоминаниям об Агнесе и о садовой стене, которая одна их разделяла, то думает о том, что теперь его влекут в вечное безнадежное рабство. И вдруг - певица и матросы "Кингстона", которые с радостными криками врываются в трюм и освобождают пленников. Легко представить себе, какими были бы эти главы.
