Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага
Однажды вечером великий самодержец находился в "Музеуме" с несколькими избранными друзьями, и в ложе его стоял такой хохот и шум, что возмутился весь партер и негодующие голоса стали громко требовать тишины, (Уэг даже плечами пожал - чего смотрит полиция, выводить нужно таких скандалистов!) Уэнхем веселил всю ложу выдержками из письма, полученного им от майора Пенденниса, чей отъезд в деревню в разгар лондонского сезона не мог не огорчить его друзей.
- Тайна раскрыта, - заявил мистер Уэнхем. - Здесь замешана женщина.
- Подите вы к дьяволу, Уэнхем, - сказал голос за портьерой, - он старше вас.
- Pour les ames bien nees, l'amour ne compte pas le nombre des annees {Для возвышенных душ любовь не ведет счета годам (франц.).}, - игриво возразил мистер Уэнхем. - Что касается меня, так я надеюсь до смертного часа оставаться рабом амура и умирать от любви не менее раза в год. - Это должно было означать: "Не вам бы говорить, милорд: я на три года вас моложе, а сохранился вдвое лучше".
- Уэнхем, вы меня растрогали, - сказал маркиз, сопроводив свои слова крепким ругательством. - Честное слово. Приятно видеть человека, сохранившего до наших лет все иллюзии молодости... и столь горячее сердце. Да, сэр, посмотришь на этакое доброе, простодушное создание - душа радуется. Кто эта черненькая во втором ряду... с голубыми лентами, третья справа... очень мила. Да, мы с вами натуры сентиментальные. Вот Уэг другое дело, у него на первом месте не сердце, а желудок, верно, Уэг?
- Я люблю все, лишь бы было хорошее, - с широким жестом отвечал Уэг. Красоту и кюрасо, Венеру и виноград. Я не презираю голубей Венеры, даже когда их жарят в "Лондонской Таверне"; но... но расскажите же нам про старика Пенденниса, мистер Уэнхем, - неожиданно попросил он, не закончив шутки, ибо заметил, что его патрон не слушает. И в самом деле, Стайн, подняв к глазам лорнет, разглядывал что-то на сцене.
- Да, эту шутку насчет голубей Венеры и "Лондонской Таверны" я уже слышал - вы повторяетесь, мой бедный Уэг. Придется мне поискать нового шута, - сказал Стайн, опуская лорнет. - Ну, Уэнхем, что же пишет старик Пенденнис?
- "Дорогой Уэнхем, - прочел тот, - уже три недели как моя репутация в Вашей власти, и Вы, конечно, не преминули меня изничтожить, а посему полагаю, что разнообразия ради Вы согласитесь оказать мне услугу. Дело это тонкое, entre nous, une affaire de coeur {Между нами говоря - дело сердечное (франц.).}. Одного молодого человека, моего знакомого, свела с ума некая мисс Фодерингэй, актриса здешнего театра, очень красивая и, на мой взгляд, весьма талантливая. Играет Офелию, леди Тизл, госпожу Халлер и прочее в таком роде. По чести скажу, она мне напомнила Жорж в лучшую ее пору, а на нашей сцене, сколько я знаю, нет сейчас никого, кто мог бы с нею сравниться. _Мне нужен для нее лондонский ангажемент_. Не могли бы Вы уговорить Вашего приятеля Долфина побывать здесь - посмотреть ее - и увезти? Наш высокородный друг (Вы меня понимаете) мог бы оказать нам неоценимую помощь одним своим словом, и ежели Вы заручитесь для меня поддержкой Гонт-Хауса, я обещаю сделать для Вас все, что в моих силах, ибо большей услуги мне оказать невозможно. Прошу Вас, сделайте это для меня, я же всегда говорил, что у Вас доброе сердце; а взамен требуйте чего угодно от преданного Вам
_А. Пенденниса"_.
- Все ясно, - сказал мистер Уэнхем, дочитавши письмо. - Старик Пенденнис влюбился.
- И, видимо, желает видеть свою пассию в Лондоне, - подхватил Уэг.
- Посмотрел бы я, как Пенденнис стоит на коленях, с его-то ревматизмом, - сказал мистер Уэнхем.
- Или дарит возлюбленной прядь "своих" волос, - добавил Уэг.
- Вздор, - сказал Стайн. - У него есть в деревне родня. Он поминал какого-то племянника, даже прочил его в парламент. Ручаюсь, что в племяннике и дело. Юноша запутался. Я по себе знаю... когда был в Итоне, в пятом классе... дочка огородника... клялся, что женюсь. Как я ее любил... Бедная Полли! - Тут он умолк, и, может быть, на мгновение перед маркизом Стайном воскресло прошлое и мальчик Джордж Гонт, еще не безвозвратно погибший. Однако, судя по тому, что пишет Пенденнис, этой женщиной стоит заняться. Давайте-ка спросим Долфина, знает он такую или нет.
При этих словах Уэнхем опрометью выбежал из ложи, миновал служителя, охранявшего проход к сцене и почтительно его приветствовавшего, и, будучи в театре своим человеком, без труда нашел антрепренера, который в эту минуту, как впрочем, и во многие другие, был занят тем, что ругательски ругал девиц из кордебалета за нерадивость.
Едва он завидел мистера Уэнхема, как брань замерла на его устах, а сжатая в кулак рука, чуть не касавшаяся лица одной из провинившихся танцовщиц, протянулась вперед в сердечном приветствии.
- Мистер Уэнхем, мое почтенье! Как здоровье его светлости? Выглядит он нынче превосходно. - Все это мистер Долфин произнес с такой улыбкой, точно он в жизни своей ни на кого не сердился; и, конечно же, он с радостью последовал за гонцом лорда Стайна, дабы лично засвидетельствовать почтение этому вельможе.
Следствием их беседы и была поездка в Чаттерис, откуда мистер Долфин прислал его светлости письмо: он-де имеет честь сообщить маркизу Стайну, что видел ту леди, о которой говорил милорд, поражен как внешностью ее, так и талантом и заключил с ней ангажемент, так что в скором времени мисс Фодерингэй будет иметь честь играть перед лондонской публикой п его, Долфина, просвещенным покровителем.
Объявление о новом ангажементе мисс Фодерингэй Пен прочитал в той самой газете, в которой он так часто воспевал ее чары. Редактор не поскупился на хвалы ее красоте и таланту и пророчил ей громкий успех в столице. Бннгли стал писать на афишах "Прощальный спектакль мисс Фодерингэй". Бедный Пен и сэр Дерби Дубе проводили в театре все вечера: сэр Дерби из ложи у сцены бросал букеты и ловил взгляды; Пен один занимал остальные ложи, бледный, исхудавший, донельзя несчастный. Никого не волновало, уезжает мисс Фодерингэй или остается, - никого, кроме них двоих, да, пожалуй, еще одного человека - оркестранта мистера Бауза.
Этот последний появился однажды в ложе, где тосковал Пен, протянул ему руку и предложил пройтись. По озаренной луною улице спустились они к реке, а потом долго сидели на мосту и говорили о ней.
- Не диво, что мы сидим рядом, - сказал Бауз, - мы с вами давно товарищи по несчастью. Не вас одного эта женщина лишила разума. А у меня нет и ваших оправданий: я старше, и я лучше ее знаю. Она бесчувственна, как вот этот камень, на котором лежит ваша рука; и камень ли упадет в воду и пойдет на дно, или вы, или я - ей хоть бы что. Впрочем, нет - обо мне она бы пожалела, потому что я должен ее обучать: без меня ей не справиться, она меня и в Лондон вытребует, А если б не это... У ней нет ни сердца, ни ума, ни чувств, ни соображения, ни горя, ни забот. Я хотел добавить "ни радостей", но это неверно: она любит вкусно поесть, и ей приятно, когда ею восхищаются.
- А вы восхищаетесь? - спросил Пен, невольно забыв о себе, - так его заинтересовал этот хилый, невзрачный, хромой человек.
- Привычка! Все равно что нюхать табак или выпивать по маленькой, отвечал тот. - Я уже пять лет как ее принимаю и не могу без нее обойтись. Своим успехом она обязана мне. Если она не пошлет за мной, я сам поеду. Но она пошлет. Я ей нужен. Когда-нибудь она выйдет замуж и бросит меня, как я вот этот окурок.
Красный кончик сигары коснулся воды и погас; а Пен, возвращаясь в ту ночь домой, впервые за долгое время думал не о себе.
Глава XV
Счастливая деревня
Майор Пенденнис принял решение: не отводить гарнизон из Фэрокса, пока неприятель не отступит на безопасную дистанцию. Он как будто и не следил за племянником и ни в чем не стеснял его, однако постоянно держал его под наблюдением либо своим, либо своих лазутчиков. И все, что делал юный Пен, становилось известно бдительному опекуну.
Среди читателей этого, да и всякого другого романа едва ли найдется человек, не испытавший когда-нибудь неудачи в любви - либо волею судьбы и обстоятельств, либо из-за женского непостоянства, либо но собственной вине. Так пусть каждый вспомнит, что он пережил в то время, и этой памятью измерит страдания мистера Пена. Ах, эти томительные ночи, эта снедающая душу лихорадка! Эти безумные порывы, разбивающиеся о несокрушимый гранит помех или равнодушия! Если бы можно было нынче ночью сосчитать стоны, мысли, проклятия несчастливых любовников, какой длинный получился бы список! Интересно, какая часть мужского населения столицы будет завтра, в три-четыре часа утра метаться без сна, прислушиваясь к печальному бою часов и ворочаясь с боку на бок в бреду, в тревоге, в смертельной тоске? Что за мука! Я, правда, не слышал, чтобы кто-нибудь умер от любви, но я знал человека, который весил раньше одиннадцать пудов, а потерпев любовное фиаско - всего восемь пудов и двадцать пять фунтов; другими словами, погибла почти четвертая его часть, а это немало. Впоследствии он восполнил эту потерю, даже с лихвой: должно быть, новая привязанность уютно обволокла его сердце и ребра, - и юный Пен тоже утешится, как и все мы, грешные. А говорим мы это для того, чтобы женщины не вздумали оплакивать его раньше времени или очень уж описаться за его жизнь. Миссис Пенденнис - та сильно за него опасалась, но каких только страхов не порождает материнская любовь!
